Глава 6

Наутро штурм возобновился с такой яростью, словно оверлорд решил положить трупами хоть всю армию, но захватить и уничтожить проклятый город, что даже будучи захваченным, сумел выбить его отряды и теперь снова глумится со стен.

За эту ночь собрали катапульты и подтащили их поближе. Наши лучники пытались перебить стрелами обслугу, но охрана выставила широкие щиты из плетеных веток.

Пришлось их пока оставить, важнее постоянно сдерживать набегающих со стороны ворот, что прут лавой, высокая насыпь в воротах стала еще выше за счет трупов, хотя те и скатываются по обе стороны, однако атака не прекращается и некоторые группы, оттеснив сражающихся в первых рядах братьев Лихтенштейнов, Сулливана, Хенгеста, Леофрига и прочих наших лучших героев, снова прорвались в город.

Я, сдерживая себя, поднялся на ворота. Поле сражения чересчур обширно, нельзя оставить его без присмотра и просмотреть неожиданный удар в спину или же, напротив, заметить удачную возможность для своих войск…

С высоты я увидел то, чего не замечают ни наши, ни, к счастью, военачальники оверлорда Гайгера. С южной стороны из-за леса показались всадники, я напряг зрение и рассмотрел знамя Турнедо.

Двигаясь рысью, они приближаются к нам, держа между собой и кипящей схваткой высокие стены города. По всему видно, что двигались по своему обыкновению всю ночь, теперь бы остановиться на отдых, но, если глаза не подводят, вон впереди сам грозный Клемент Фицджеральд напряженно всматривается вперед, рядом скачут те, кому он безоговорочно доверяет в бою, а следом несметная масса тяжелой рыцарской конницы, несокрушимой в бою, готовой проломить любую оборону…

Взмахом руки Клемент разделил конные ряды, часть пошла огибать город, а другие двинулись, набирая скорость, на сам лагерь.

Атакующие ворота и стены ничего не замечали, кроме противника в городе, а в лагере следили неотрывно за штурмом и постоянно посылали подкрепления, потому неожиданно возникшую конницу увидели, только когда она надвинулась, как свирепый ураган, как лавина с горы.

Натиск рыцарской конницы был страшен. Даже на замученных конях они прошли настолько рядом, словно перед ними не люди с оружием в руках, а чертополох, а когда замедлили ход, то даже непонятно, противник ли сумел собраться и оказать сопротивление либо же просто кони запросили отдых.

– В контратаку! – заорал я. – Клемент уже в их лагере!.. Выйдем и поможем!

В городских воротах в третий раз горожане и стражники поспешно вытаскивают из вала колья, первой пошла из города конница Лихтенштейнов и Сулливана, затем дружины всех четырех верховных лордов и наконец войско турнедских добровольцев под началом Геллермина.

Город опустел, жители и городская стража высыпали на стены и орали там, потрясая оружием, создавая впечатление, что готовы к бою, хотя я с ужасом подумал, что если в моих расчетах брешь, то город точно потеряем, защищать его некому.

Зайчик нетерпеливо фыркал внизу, я примерился и прыгнул со стены, вызвав восторженные крики наблюдавших за мной горожан. Не знаю, как это герои соскакивают с балконов прямо в седла, я ударился причинным местом так, что в глазах потемнело. С застывшей улыбкой кое-как, почти вслепую, разобрал повод и наугад повернул арбогастра вроде бы в сторону ворот.

Он почти перепрыгнул вал, а в моей голове мелькнула опасливая мысль, не дали бы мне за такой прыжок какое-нибудь вроде лестное, но сомнительное прозвище…

– За веру, – закричал я страшно и обнажил меч. – За меня… и отечество!

Мунтвиговцев тысячи и тысячи, но ничего не могли противопоставить бронированной и прекрасно обученной коннице Клемента. Они гибли сотнями, он сам рубился во главе элитного отряда рыцарей, постепенно и шаг за шагом раскалывая войско врага надвое.

Находились храбрецы, что во главе своих отрядов пытались заступить дорогу, но и они гибли так же быстро, а рыцари с Юга выглядят неуязвимыми настолько, что суеверный ужас проник в сердца мунтвиговцев.

Раздались крики:

– Заговоренные!

– Их железо не берет!

– Это сами дьяволы!

Рыцари Клемента рубят мощно и часто, одного удара почти всегда хватает, чтобы противник выронил меч и начал валиться с коня, и тут же стальные лезвия искали новых противников.

Лихтенштейны прорубили проход в войске штурмующих, Сулливан идет рядом с Хенгестом, соревнуясь с ним в силе и доблести, оба гиганты, оба несокрушимы настолько, что вскоре от них простые воины начали разбегаться, а герои из армии оверлорда тщетно пытались выстоять под их напором и исчезали под копытами их коней.

В середине лагеря у шатра оверлорда кипит суматоха, он сам на рослом жеребце раздает указания. Я всмотрелся и со злой радостью понял, он уверяет, что противник подходит малыми отрядами, надо не дать ему обмануть себя, сражайтесь…

– Сражайтесь до победы! – закричал я.

Наши рыцари, завидя меня, поспешили навстречу, стараясь укрыть щитами и своими телами, но я устремился вперед. Они вынужденно ринулись следом, а я вломился в плотные ряды рыцарского отряда, опрокинул первых всадников вместе с конями, пошел дальше, а за мной с победными криками прорубались Зигмунд, Сулливан и Хенгест, а Зигфрид, не обращая внимания на сыпавшиеся на него удары, все старался закрыть меня щитом или своим телом.

Постепенно паника распространилась на все войско Гайгера. Сперва бежали самые нестойкие, затем примкнувшие ради грабежа, а сам оверлорд и верхушка его рыцарей напрасно пытались остановить бегущих, тщетно кричали и били их плашмя мечом, призывая остановиться и сражаться. Ничего не помогало, и тогда Гайгер повернул коня и, пришпорив, ринулся в сечу, стараясь пробиться к самому Клементу, угадав в нем главного.

Я поспешно послал Зайчика наперерез, однако приходилось проламываться через плотную толпу, а оверлорд уже прорубился к группе Клемента. Я охнул с жалостью, а Клемент двумя мощными ударами расколол щит оверлорда, тот в отчаянном прыжке попытался достать его мечом в лицо, но лезвие лишь высекло синюю искру из стального наплечника.

Клемент ударил в свою очередь, и оверлорда словно ветром сдуло с седла.

Зайчик проломился наконец к Клементу. Тот обернулся, перехватил мой взгляд.

– Ваше высочество?

– Он жив? – крикнул я.

– Конечно, – прокричал он. – Он же главный? Я таких всегда стараюсь брать живыми, как рыбу из пруда.

Двое его людей соскочили с коней, их прикрыли щитами, а они, подхватив бездыханного оверлорда, бросили поперек седла на его же коня. Клемент велел одному из молодых воинов доставить в город и беречь пленного пуще глаза.

Оверлорда на всякий случай еще и привязали, я проследил взглядом, как его под охраной быстро повезли в город. Группа рыцарей из его лагеря бросилась на помощь, но отчаянный порыв разбился о Лихтенштейнов, они выдержали удар, как скалы на берегу выдерживают натиск волн, а их мечи с каждым ударом освобождали коней от седоков.

Я вступил в бой рядом с Клементом, но вскоре крикнул ему:

– Тише, тише!.. Пропустим рыцарей вперед!

Он обернулся.

– Ваше высочество?

– Нужно видеть, – объяснил я сердито, – все поле битвы. Отвыкайте первым бросаться в битву. Нам нужно знать, где что происходит. Вы уже герцог, не забыли?

Он ухмыльнулся.

– Так все просто, враг бежит, нужно добивать, ничего сложного. А к герцогству я еще, уж простите, не привыкну никак.

– Почему?

– Слишком быстро.

Бой длился еще около трех часов. Отдельные военачальники, не в состоянии поверить в поражение, бросали свои отряды в сечу, надеясь переломить ход сражения.

К несчастью, все в их войске уже поверили, что и сейчас прибыл крохотный отряд, как и в два предыдущих раза, и что нужно еще чуть-чуть выстоять, и будут как разгромлены прибывшие, так и окончательно захвачен этот огромный город.

Они упустили возможность отступить в боевом порядке и вывести из-под удара многочисленный обоз, а когда в полном разгроме убедились все, бегство стало массовым и беспорядочным, когда в панике бегут все и убивать их можно до тех пор, пока не устанут руки.

Здесь во всем блеске показала себя конница Норберта на отдохнувших и уже застоявшихся конях. Они пошли широким фронтом следом, я видел только сверкающие над их головами клинки, а за ними оставалось поле, темно-красное от трупов, плавающих в своей же крови.

Даже рыцари, пытающиеся спастись бегством на своих тяжелых конях, укрытых броней, гибли, как мухи, поражаемые в спину, а норбертовцы догоняли следующих, рубили, догоняли и снова рубили.

Еще не наступил полдень, а город и все окрестности были очищены от противника. Норберт продолжал преследование, кони у него самые быстрые и неутомимые, будет гнать, истреблять, никого в плен, и так весь день до самой ночи. Если и останется кто, сумевший укрыться или притвориться мертвым, то Мунтвиг не скоро получит весть о полном уничтожении своей головной армии.

Из города сообщили, что оверлорд Гайгер пришел в себя, но дал слово благородного человека, что не попытается бежать. Я велел убрать любую охрану, ибо если сбежит, то навлечет позор на себя и армию, в которой служит, так что пусть бежит, если хочет.

В лагере уже победный грабеж, но, к сожалению, хотя брошенный в спешке и оказался угрожающе огромным, но поживиться в нем почти нечем. В головной армии шла голытьба и союзные войска местных или пожелавших разбогатеть на грабежах окрестных племен. Только и того, что у начальников отрядов оружие обычно украшено драгоценными камешками и почти у всех командиров кое-что находилось в поясах и зашито в седлах.

Прибыли конные разъезды Норберта, посланные навстречу армии графа Максимилиана, те доложили с ликованием, что она уже близко, прибудет к вечеру. С ними большой обоз, где кроме больших запасов продуктов еще и все необходимое для ремонта доспехов и полевых работ.

– Обоз у нас уже есть и так, – сказал я, выслушав доклад, – Оверлорд Гайгер весьма предусмотрительный военачальник. У него в обозе столько вещей, что жители Баббенбурга уже скупают все ненужное нам за бесценок.

– Это лучше, – заметил Хродульф хозяйственно, – чем выбрасывать. Ваше высочество, что делать с пленными?.. Выкуп сами назначите?

Я поморщился: значительная часть рыцарей, наиболее знатных и гордых, не сочли для своего достоинства возможным бежать с поля боя, как поступили менее щепетильные, но когда оказались в окружении таких же рыцарей, разве что закованных в прекраснейшие вестготские доспехи, а гиганты Лихтенштейны, Сулливан и Хенгест во главе своих отрядов начали крушить их ряды, ворвавшись, словно свирепые вепри в камыши, они сопротивлялись достаточно долго, чтобы выказать свою доблесть, неустрашимость и избегнуть упреков в малодушии, а потом бросили мечи на землю.

– Пойдем взглянем, – сказал я. – Пленные… вот не люблю это дело!

– Брать в плен? – спросил он в удивлении.

– Само пленение, – ответил я. – Что-то в нем неприятное для обеих сторон.

Он покосился в удивлении – что-то принц чудит, это же так замечательно покуражиться над пленными, показать себя хозяином, напомнить, что мы сильнее, умнее, мудрее, отважнее.

Рыцари сидят на земле, с них взяли слово чести, что не убегут, и потому не стали связывать.

Пока я присматривался к ним издали, тупо размышляя, что с ними и как, подошел сияющий Меревальд.

– Ваше высочество, – доложил он бодро, – здесь пятьсот двадцать два человека!

– И все рыцари? – спросил я с недоверием.

– Да, – подтвердил он. – Очень много выходцев из знатнейших семей Ирама, человек пятьдесят из Пекланда и трое из Сакранта.

– Интернационалисты, – подытожил я. – Что ж, наш прогнивший режим свергнуть не так просто.

Меревальд в изумлении вскинул брови.

– Ваш режим успел прогнить?

Я отмахнулся.

– Любой режим, против которого борются, – прогнивший, коррумпированный, разложившийся, бесчеловечный, негуманный, деспотичный, нелегитимный.

– А… они? – спросил он обалдело. – Они борются против… какого?

– Тоже против прогнившего, – пояснил я, – а в довершение ко всему еще и поклоняющемуся ложному богу.

– Но ведь… они тоже славят Христа?

– У них не тот Христос, – пояснил я, – и не те святые. И Бог какой-то кривой, и Сатана у них дурнее… В общем, в белом только мы, а они в коричневом. Как бы ни доказывали обратное.

Он хмыкнул.

– Да что побежденные могут доказывать? Понятно же…

Я направился к ним, на ходу придумывая, как поступить правильно, а не так, как принято или даже положено.

Они подняли головы, но остались сидеть, хотя вообще-то принято, что младшие по званию или титулу приветствуют старшего одинаково почтительно, неважно, свой он или противник.

– Так-так, – сказал я неприятным голосом, – в вашей армии правила чести отменены?

По их лицам было видно, что поняли, о чем речь, некоторые даже пытались привстать, но одни сами садились, других одергивали, напоминая, что я не просто противник, а исчадие ада, антихрист, попиратель церковных святынь и осквернитель Святого Слова Божьего, так что к нему правила воинской учтивости неприменимы.

– Что ж, – сказал я, не дождавшись ответа, – по крайней мере видно, на чьей стороне Господь.

Двое ближайших ко мне переглянулись, один произнес с достоинством:

– Господь нас только испытывает.

– Он испытывает только праведников, – добавил второй, – а не грешников.

Из-за их спины на меня взглянул с ненавистью третий рыцарь, широкомордый, вроде бы чистопородный рубака, но со взглядом фанатика.

– Грешникам, – сказал он резко, – дает время раскаяться!

– Ага, – ответил я, – хорошо, я дам вам время раскаяться… Сэр Меревальд, не сочтите за труд, кликните кузнеца. Лучше троих-четверых. И пусть принесут цепи. В их же обозе десяток телег с цепями!

Он ухмыльнулся.

– Их везли для вас, ваше высочество! Ну и для нас тоже.

Я бросил короткий взгляд в его удаляющуюся спину. Когда прибыли Лихтенштейны с Сулливаном, а потом Геллермин, все четыре верховных лорда как-то поблекли, а когда явился с огромной и прекрасно вооруженной армией герцог Клемент, явно ощутили себя отодвинутыми на окраину, с которыми не очень-то и считаются.

Меревальд первым понял, что теперь их мнения и желания для меня ничто и что выгоднее всего поставить себя и свою дружину в мое полное подчинение.

Пока искали кузнецов и вытаскивали цепи, я рассматривал пленных, все таких же надменных и высокомерных, словно они только-только едут на победную войну, за каждым хвост благородных предков, что все видят и не позволят уронить честь рода.

– Итак, – сказал я неприятным голосом, – Господь нам всем даровал свободу выбора. Потому я, слушая его волю, даю ее вам.