Глава 2

Я сам не понял, в чем дело, даже старательно поразмышлял на обратном пути в сторону бухты, почему это вдруг с такой страшной силой тянет к герцогине. Как-то странно притягательно действует эта вот застенчивость, стыдливый румянец, жаркий шепот и уверения, что такое вот делать нельзя, потому что это нехорошо и не принято.

И дело вовсе не в том, что у нее такое сладостно нежное мягкое тело, белое и жаркое, чем-то еще дивно хороша и удивительна, хотя когда отдается, так это здесь называется, то это просто чудо, я весь из себя…

Фицрой, как боевой конь, что взбодрился при звуках боевой трубы, носится по верфи, проверяя и перепроверяя, указывая и подгоняя, а когда увидел меня, лихо спрыгнул с лесов почти на высоте человеческого роста, красиво выпрямился, согнув ноги в коленях, но не спину.

– Уже? – спросил он. – Не снимая сапог?

– Грубый ты, – укорил я. – Нет в тебе романтизма и высокой духовной чувственности. У нас было расставание, как у Гектора и Андромахи или Меджнуна и Лейлы… ладно, забудь. Насчет коней и прочего уже?

– Нет, – ответил он, – я тут одного приспособил. Думаю, нам пора обзаводиться слугами. Ты как?

Я пожал плечами.

– Обходился как-то. А что, нужно для важности?

– И для нее тоже, – сообщил он. – Важность – это престиж и статус в обществе. Мы же люди, а какие люди без фанаберии?

– Одного на двоих?

– Зато какого, – ответил он. – Думаю, пригодится в дороге.

Я подумал, спросил:

– Понсоменера?

– С тобой неинтересно, – сказал он с досадой, – всегда опережаешь… Нужно как-то договориться с тобой говно есть…

Я поморщился.

– А еще глерд!

– Понсоменер, – сказал он уже серьезнее, – будет счастлив посмотреть мир. Он же никогда не покидал свою деревню!.. Не считая нашей авантюры на море. А нам коней расседлать-оседлать, костер развести, то да се… Он быстрый, как перепуганная мышь.

Я подумал, пытаясь вспомнить лицо Понсоменера, и с удивлением понял, что никак не удается.

– Понсоменер… Знаешь, на корабле я не обращал внимания, народу много, проблем еще больше… но сейчас что-то в нем сильно тревожит.

Он усмехнулся:

– Меня тоже.

– Так чего тогда?

Он пожал плечами.

– А разве не справимся? Зато исполнительный, как не знаю кто. Не очень уклюжий, но… как-то делает все быстро. А в дороге присмотришься к нему лучше.

– Ну да, – согласился я, – когда втроем, все на виду. Но все-таки…

– Да ладно, – сказал он. – Он не химера, я тебе говорю!.. Я химер кишками чую. Наверное, тоже под свет трех лун попал. И как-то выжил.

– Тоже, – повторил я, – это ты о ком? О себе?

Он поморщился.

– Ну что ты везде тайный смысл ищешь?.. О себе, о тебе или о ком-то еще – какая разница? Это так говорится. Ты же не попадал? Или попадал?

– А ты? – спросил я.

Он вздохнул.

– Ну вот, всегда переводишь, чтобы не отвечать, а тебе все раскрывали и докладали. Это нечестно. Ты раньше в тайном сыске не работал? Или в дипломатическом?..

– Вся жизнь наша, – сообщил я философски, – и тайный сыск, и дипломатия, и хрен знает что еще.

– Зато весело, – заверил он и, повернувшись спиной, заорал: – Понсоменер!.. Понсоменер!

Я покосился по сторонам.

– Где ты его видишь?

– У него хороший слух, – заверил он. – В Шмитберг будешь заезжать? А то если по прямой, на сутки короче… А вот и Понсоменер!

Я повернулся, молодой парень приблизился к нам так быстро и неслышно, что я даже не понял, как он это сделал, но уже стоит, опустив руки, лицо бессмысленное, словно исчез из этого мира, оставив перед нами только тело, а я старательно всматривался и начинал понимать, почему до сих пор не запомнил: запоминать нечего.

Ни оттопыренных ушей, ни длинного или короткого носа, вообще ничего в лице или фигуре выразительного. Более того, будто бы его вот таким вылепили из воска, а потом немножко подержали на солнце, отчего все чуть-чуть оплыло, потерялась четкость, и если отведешь взгляд от его лица, то уже не вспомнишь, какое оно.

Интересное свойство, мелькнула мысль. Некая защитная реакция организма, дескать, никого не трогаю, не обращайте и вы на меня внимания.

– Понсоменер, – сказал я.

Он чуть вздрогнул, посмотрел на меня добрыми коровьими глазами.

– Это я…

– Поедешь с нами, – распорядился я.

Он спросил несколько заторможенно:

– Далеко?

– В столицу, – ответил я.

– Значит, – проговорил он тем же сонным голосом, – еды взять на пять дней пути.

– Бери больше, – велел я. – Поедем втроем.

Он кивнул.

– Да, я знаю.

Я милостиво отпустил его кивком, надеюсь, у меня уже получаются эти жесты, а когда он удалился, спросил Фицроя шепотом:

– Ты ему уже сказал?

Он хохотнул:

– Нет, конечно. Он сам догадался. Я же говорю, он смышленее, чем выглядит. Когда рядом, то и приказывать ничего не надо. Чувствует, что нужно. Только соберешься что-то повелеть неожиданное, смотришь, а он уже сделал!

Я сказал с сомнением:

– Посмотрим-посмотрим. А то я могу такое повелеть…

Он посмотрел на меня с интересом:

– А вообще-то интересно будет посмотреть… Ага, он уже все приготовил!

Из далекой конюшни вышел Понсоменер, в поводу шестеро коней, трое оседланных, а трое, как понимаю, в запас. Я сразу вспомнил про умника, которому показалось медленным ездить на большой черепахе, и он для удвоения скорости купил еще одну.

Скорость наша с шестью лошадьми если и увеличится, то на самую малость, все-таки надо останавливаться, переносить седла на свежих, что тоже не совсем свежие, раз уж не из стойла, а скачут рядом…

Все мое имущество поместилось в небольшую сумку, у Фицроя и то больше, зато его мешок легче – одни наряды, а Понсоменер ничего не взял, ему и так хорошо.

Огромное оранжевое солнце, к которому почти привык, жаркими стрелами пробивает даже плотную рубашку. Поездки обычно начинают на рассвете, но Фицрой взглянул на меня, весело крикнул:

– Понсоменер!.. Вперед, Понсик!

Понсоменер молча тронул коня, а мы двинулись за ним на расстоянии в десяток шагов. Фицрой красиво и гордо покачивается в седле, но вдруг его лицо погрустнело.

– Какой ты мне меч подарил, – сказал он с тоской. – Эти сволочи в Карбере забрали!.. И не подумали отдать…

– Как не подумали? – спросил я. – Сам видел, как за тобой гнались, хотели вернуть.

Он посмотрел с укором:

– Тебе ха-ха, а мне горькие, как у мышонка в кошачьей лапе, слезки. Даже не знаю, никогда не успокоюсь. Такое сокровище в руках было… Слушай, ты же чародей, сделай еще один!

Я опешил.

– Ты чего? Как это сделать? Я не умею.

Он повернулся в седле так резко, что оно протестующе взвизгнуло.

– А как создаешь свои магические арбалеты? Я же вижу, сопишь-сопишь, а потом р‑р‑раз – и у тебя в руках!

Я сказал с сожалением:

– Фицрой, открою тайну как другу. Сил у меня, как у комара. Даже не самого крупного, а так… среднего. Я имею в виду чародейских сил. Создать почти ничего не могу, а что удается, то исчезает почти сразу!..

Он открыл рот в изумлении.

– Я думал, это ты их… убираешь.

– Сами, – заверил я. – Чтобы никто не видел, как исчезают в руках, я их раньше закидывал в кусты. Если кто хочет, пусть ищет. Сейчас, правда, научился распылять, как ты говоришь, но это все равно лишь на минутку, а то и полминуты раньше, чем рассыпается само по себе!

Он сказал разочарованно:

– Вот как… А зачем сам?

– Чтоб видели, – пояснил я. – Когда я, то это я, а когда само – то это моя слабость и неумение удержать надольше. Понял?

– Да-а, – протянул он, – не хотелось бы, чтобы меч в бою превратился в воздух.

– Что-нибудь придумаю, – пообещал я. – Рубашка и штаны все еще служат тебе, уже хорошо!..

– Хорошо, – согласился он. – Рундельштотт настоящий чародей!.. Я буду беречь его шкуру лучше, чем свою, а то умрет, а я окажусь без штанов.

Он хохотнул, покачал головой.

– Я что-нить придумаю, – пообещал я. – Только Рундельштотту не говори. У него всякого там в сундуках, ящиках и под тряпьем хранится! Насобирал, как хомяк, все тащил в нору, уже и забыл давно.

– Я б о таком не забыл, – сказал Фицрой со вздохом. – Ни за что!

– Он отыскал для себя намного более важное, – сообщил я шепотом, – а мечи и прочие орудия убийства для него ерунда… Да только королева запретила в последний момент!

Он замолчал, дальше долго ехали молча, а я думал, что вообще-то можно бы еще что-то попытаться делать, кроме пистолетов, но действительно все упирается в мою крайнюю слабость как мага. Что толку, если все тут же исчезает? Даже если бы сумел создать бутерброд и тут же сожрать, исчезнет в желудке. Но может быть и еще хуже: начнет перевариваться и усваиваться, а потом из организма исчезнут такие нужные белки, жиры, углеводы и микроэлементы.

Ладно, еще не вечер. Сейчас о другом думать надо. Порталы куда важнее. Надо развивать умение создавать как можно быстрее и, желательно, не на шажок, а подальше, подальше.

Вполне возможно, умение обращаться с магией развивается, как и все остальное у нас: то ли запоминать больше цифр, то ли поднимать штангу с большим количеством блинов.

Глава 3

Что Понсоменер умеет принимать решения сам, я убедился, когда он далеко впереди на красочной лесной полянке остановил коня, повернулся к нам в седле.

– Привал? – спросил он. – Место удобное.

Фицрой взглянул на меня с веселым выражением в глазах. Я захлопнул рот, как раз собирался напомнить, что надо дать коням короткий отдых, а самим неплохо бы перекусить.

– Привал, – ответил Фицрой. – Костер я сам, а ты делай все остальное.

– А я цветочки посмотрю, – сказал я. – Эстет я, знаете ли.

– Лучше вон за те кусты, – крикнул Фицрой вдогонку. – А то с той дует в нашу сторону. Вдруг да костер загаснет или мясо будет с запахом…

Я отошел подальше, чтобы и Понсоменер не увидел, сполз в пологую яму из-под выворотня и сразу начал сосредотачиваться. Если научиться создавать портал моментально, то этим можно спасти шкуру, пусть даже переместившись на шаг. Так уже получалось, помогло. А еще бы подальше, подальше… давай напрягайся, это как отжаться еще раз, когда уже упал мордой в землю, или поднять на бицепс в десятый раз двадцатикилограммовую гантель…

Рундельштотт говорил, что при создании портала нужно четко и ясно представить себе место, куда хочешь перенестись. Четче всего представляю свой диван, с которого смотрел футбольные матчи и бои супертяжеловесов.

Конечно, пробовал, но не только не переносит, но даже не вижу в том магическом зеркале. Зато могу представить свой замок в глердстве Остеранском, но и туда почему-то не, а вот за два шага – легко, даже если не представляю, а только так, восхочу.

Когда вернулся, Понсоменер посмотрел все так же сонно, лицо доброе и равнодушное, но взгляд какой-то не совсем такой, да и Фицрой фыркнул, но не стал спрашивать, не проглотил ли веревку за вчерашним ужином.

– Ладно, – сказал я сварливо. – Ну обломился, обломился!.. Не получилось. Капля точит камень. А я еще та капля…

По дороге к столице старались никуда не заезжать, мужчины должны уметь выживать в любом лесу, как учил великий Людвиг Гегельский, и мы вечером выбирали место у ручья под сенью деревьев на случай дождя, еды хватает в седельных сумах, до Шмитберга как раз опустошим.

В четыре дня не уложились, хотя могли бы, но приехать в полночь глуповато, потому вечером уютно и с удобствами устроились под раскидистым дубом, где расположились ужинать медленно и с удовольствием.

Понсоменер время от времени переставал жевать, прислушивался. Фицрой спросил:

– Эльфы бродят?

– Оборотень, – ответил он тем же ровным голосом, словно говорил о рыбках в ручье. – Огромный. Таких даже не видел… Давно.

Фицрой протянул руку к рукояти меча.

– Собирается напасть?

Понсоменер покачал головой.

– Нет, нас не видит. И вообще уходит в другую сторону.

Фицрой посмотрел с понятным намеком на меня, я спросил:

– А как его видишь ты?

– Не глазами, – ответил Понсоменер. – Ветерок с той стороны, а по запаху все тоже видно. Хоть и не так, но как-то вот иначе.

Фицрой сказал знающим тоном:

– В наших лесах такие тоже водятся. Их называют волкодлаками, но какие они волки, если крупнее медведей?.. И зубы у них, ох и зубы! Бревна перекусывают!..

Я зябко передернул плечами.

– Давайте спать. В столицу должны въехать бодрыми и свежими, как птички.

– Спим, – согласился и Фицрой, – птички.

Заснул он моментально, Понсоменер на минуту позже, а я еще лежал, прикидывая что и как на будущее, здесь столько дел, а я могу так много, что если бы не спать вовсе, такого бы наворотил.

Глаза начали слипаться, как вдруг холодок проник под плащ, которым я укрылся по примеру Фицроя, коснулся сердца и потек по всему телу.

На той стороне костра кусты раздвинулись странно бесшумно, я видел только темный силуэт, а потом в освещенное костром пространство вступил исполинский волк размером с крупного медведя, только голова крупнее медвежьей, глаза горят, как багровые уголья, а в пасти клыки, как длинные ножи.

Он пошел прямо на костер, взгляд уперся в меня. Я сжался, мелькнула трусливая мысль, что все животные боятся огня, волков отпугивают горящими ветками… однако громадный волк не отводил от меня взгляда, на той стороне костра разом припал к земле, готовый взметнуть тяжелое тело в прыжке…

Опомнившись, я выставил оба кулака и, заставив себя сосредоточиться на бронебойно-разрывных с магниевыми наконечниками, сжал рукояти и с силой надавил на скобы, а потом еще и еще.

Грянули выстрелы, руки тряхнуло по самые плечи. Зверь уже начал подниматься в начале прыжка, но лапы еще не оторвались от земли.

Шерсть на груди в двух местах разлетелась в стороны, я успел увидеть две дыры, в каждую пролез бы мой кулак, но продолжал нажимать на курки.

Зверь ощутил неладное, даже попытался попятиться, но две пули успели ударить в голову в тот момент, когда он поворачивался в сторону стены леса.

И все-таки чудовищная живучесть позволила ему скрыться в чаще, а здесь Фицрой с плотно сомкнутыми веками ухватился за меч, вскочил, шатаясь и хватаясь за воздух, и тогда лишь распахнул глаза.

– Что случилось?

Голос был хриплый и еще сонный, я ответил с сильно стучащим сердцем:

– Да заходил тут один.

– Что он хотел?

– Перекусить, – ответил я.

Фицрой посмотрел на меня, на приподнявшегося на локте Понсоменера, покрутил головой, начиная догадываться, кто именно приходил к костру.

– Ты его не угостил?

– Хотел было, – ответил я, – но ты так сладко спал…

– Свинья, – ответил он сердито. – Мог бы Понсоменера предложить. У него мясо моложе.

Понсоменер уже пошел от костра в ту сторону, исчез надолго. Фицрой начал поглядывать обеспокоенно, я проверил как там лошади, но они, странное дело, не обеспокоились слишком уж, хоть и пофыркивали, настобурчивая уши, словно чудовищный волк им ближе, чем мы, двуногие…

Прошел без сна почти час, кусты раздвинулись неслышно, Понсоменер вышел из темноты и бросил у костра на землю целую охапку вещей, где помимо богатого камзола, брюк и сапог еще и пояс с кинжалом в ножнах, длинный меч со зловеще поблескивающими рубинами в рукояти и широкополая шляпа с перьями.

– Хорошая добыча, – заметил Фицрой. – Шляпа совсем новая.