15. На следующий день лагерь гельветов пришел в движение. Цезарь поступил так же, выслав вперед всю свою конницу общим числом 4 тысячи всадников, которых собрал во всей Провинции (Нарбонская Галлия), а также в землях эдуев и их союзников, для наблюдения за тем, в каком направлении движется противник. Конница Цезаря, следуя за арьергардом противника слишком резво, ввязалась в бой с конницей гельветов на невыгодной позиции, в результате чего погибли несколько наших всадников. Воодушевленные исходом боя, когда пятьсот их всадников нанесли поражение гораздо большему количеству наших, гельветы осмелели, провоцируя своим арьергардом римлян на бой. Цезарь уклонялся от боя, считая достаточным на данный момент препятствовать тому, чтобы противник грабил, разорял селения и запасался фуражом. Продвижение двух армий продолжалось около двух недель с интервалом между арьергардом противника и авангардом римлян не более восьми – десяти километров.

16. Между тем Цезарь ежедневно требовал от эдуев поставок зерна, которые обещало их племя. Из-за холодного климата (Галлия, как упомянуто выше, расположена на севере) скудные урожаи на полях здесь могут не вызревать и достаточным фуражом запастись невозможно. В то же время возможности Цезаря использовать зерно, доставлявшееся на лодках по реке Арар (Сона), сократились из-за того, что гельветы отклонились в своем движении от реки, а он не хотел терять с ними контакт. Эдуи морочили его день за днем, говоря, что зерно собирается, что оно находится в пути и уже заготовлено. Он решил, что его морочат слишком долго, и уже приближался день, когда придется ограничить выдачу войскам хлеба. В связи с этим Цезарь собрал вместе вождей эдуев, коих немало пребывало в его лагере. Среди них были Дивитиак и Диск, который являлся верховным правителем у эдуев. Такой правитель, называвшийся вергобрет^[15], избирался у них ежегодно и располагал правом казнить и миловать своих соплеменников. Цезарь решительно потребовал от них отчета, потому что в напряженный период времени, когда противник был рядом, они ничем не помогали. Невозможно было ни закупить зерно, ни собрать в полях. И именно потому, что он повел войну главным образом по их просьбе, Цезарь жестко попенял им за нерадивость.

17. Тогда, именно тогда слова Цезаря побудили Лиска раскрыть то, что прежде скрывалось. Имеются определенные люди, поведал он, оказывающие сильное влияние на простых общинников и располагающие большей властью, чем верховные вожди. Эти люди, подстрекая и дерзя, настраивали общинников против требовавшегося сбора зерна, внушая им, что для эдуев лучше, даже если они сейчас и не могут жить под верховной властью галлов, хотя бы подчиняться указаниям галлов, а не римлян. Ибо они не сомневались, что если римляне одолеют гельветов, то лишат эдуев свободы вместе с остальными галлами. Опять же это были люди, которые сообщали противнику о планах римлян и обо всем, что происходило в их лагере. Лиск признался, что не может их обуздать. Более того, он сознает, какому подвергается риску, сообщая это Цезарю под давлением суровой необходимости. По этой причине он и молчал сколько мог.

18. Из сообщения Лиска Цезарь догадался, что тот имел в виду Думнорига, брата Дивитиака. Но поскольку он не мог обсуждать эти вопросы в присутствии других вождей, то быстро распустил собрание. Цезарь задержал Лиска и в приватной обстановке задал ему несколько вопросов по поводу заявления, сделанного им на собрании. Теперь Лиск говорил более свободно и смело. Цезарь расспросил тайком об этом же других и выяснил, что был прав в своих догадках: Думнориг был именно тем человеком, который, обладая несравненной смелостью и сильным влиянием на соотечественников благодаря своей щедрости, пожелал совершить переворот. Цезарю рассказали, что Думнориг брал на откуп в течение нескольких лет под низкую цену таможенные и налоговые сборы эдуев по той простой причине, что никто не мог здесь конкурировать с ним (страшась его силы и влияния). Благодаря этому Думнориг быстро умножил свое богатство и приобрел большие возможности для подкупа. Он имел в своем распоряжении большие табуны лошадей для личного пользования и распространял свое влияние не только на эдуев, но и на соседние племена. Для упрочения своего влияния Думнориг отдал свою мать в жены самому знатному и могущественному представителю битуригов, сам взял в жены гельветку и отдал в жены единокровную сестру и других родственниц за мужчин из других племен. Подобные связи сделали его ревностным сторонником гельветов. Более того, он питал личную неприязнь к Цезарю и римлянам, потому что их присутствие уменьшало его влияние и укрепляло его брата Дивитиака в исконном статусе влияния и чести. Если бы римляне потерпели неудачу, он бы осуществил свою наиболее лелеемую надежду захвата верховной власти при помощи гельветов. Именно Цезарь и римляне приводили его в отчаяние не только в отношении планов обретения верховной власти, но и в отношении влияния, которым он обладал. В ходе расспросов Цезарь обнаружил также, что неудача римлян в кавалерийском бою несколько дней назад была вызвана бегством с поля боя Думнорига и его всадников (он был командиром вспомогательного конного отряда, присланного Цезарю эдуями) и что это бегство породило панику среди остальной конницы.

19. Все, что узнал Цезарь, подтверждалось бесспорными фактами, исключающими сомнения. Думнориг провел гельветов через территорию секванов, он предложил им обменяться заложниками. Он совершил это не только без указания своего племени или Цезаря, но даже без ведома каждой из сторон. Теперь его обвинял сам верховный правитель эдуев. Цезарь счел это достаточным поводом для наказания Думнорига самостоятельно или посредством поручения сделать это самим эдуям. Против этого был один контрдовод: сознание того, что Дивитиак, брат Думнорига, проявил столь горячую симпатию к римлянам, такую добрую волю в смысле лояльности, справедливости и благоразумия, замечательных в равной степени, что у Цезаря возникли опасения, как бы наказание Думнорига не обидело Дивитиака. Поэтому перед тем, как что-либо предпринять, Цезарь приказал вызвать Дивитиака в свою резиденцию. Удалив штатных переводчиков, он переговорил с ним при помощи Гая Валерия Процилла, ведущего деятеля Провинции и своего близкого друга, которому во всем доверял. Цезарь сообщил Дивитиаку все, что было сказано в его присутствии о Думнориге на собрании галлов, и привел то, что говорили эдуи о его брате по отдельности. Цезарь попросил Дивитиака без обиды принять то, что он сам рассмотрит этот вопрос и либо сам вынесет приговор его брату, либо поручит это сделать самим эдуям.

20. Дивитиак со слезами обнял Цезаря и стал умолять его не выносить брату слишком суровый приговор. «Знаю, – говорил он, – сведения о нем верны, но никто больше не страдает от этого, чем я. Ибо именно в то время, когда я пользовался очень большой властью в племени, а он, по причине юного возраста, значил мало, произошло его постепенное возвышение. Теперь же Думнориг пользуется своим богатством и силой, чтобы не только уменьшить мое влияние, но чуть ли не совсем меня уничтожить. Несмотря на это, я руководствуюсь братской любовью и силой общественного мнения. То есть, если брата постигнет слишком суровая участь по твоей воле, никто, зная, что я нахожусь с тобой в дружеских отношениях, не подумает, что это произошло без моего согласия. Все галлы отвернутся от меня». В то время как он со слезами продолжал свои мольбы, Цезарь держал его за руку и успокаивал. Цезарь уговаривал Дивитиака прекратить стенания, доказывая, что Дивитиак настолько пользуется расположением Цезаря, что тот, принимая во внимание его добрую волю и просьбы, готов простить нанесенный Риму и ему лично вред. Затем Цезарь вызвал в свою резиденцию Думнорига и в присутствии брата изложил все обвинения. Цезарь, помимо своих претензий, изложил и жалобы племени эдуев. Он рекомендовал Думноригу не давать в дальнейшем поводы для подозрений и сказал, что простил ему прошлые прегрешения ради его брата Дивитиака. Цезарь приставил к Думноригу своих людей, чтобы знать, что он делает и с кем общается.

21. В тот же день разведчики сообщили Цезарю, что противник сделал остановку у возвышенности примерно километрах в двенадцати от лагеря римлян. На разведку был послан отряд воинов, чтобы выяснить, насколько труден будет подъем в гору для обхода противника. Цезарю доложили, что такой маневр совершить будет нетрудно. Тогда он приказал Титу Лабиену, легату с правами претора, выступить в последнюю треть ночи с двумя легионами и проводниками, хорошо знающими маршрут, и подняться на возвышенность. Цезарь ознакомил его со своими намерениями. Сам он начиная с последней четверти ночи быстро двинется по той же дороге, что выбрал противник, выслав вперед всю кавалерию. Публий Консидий, завоевавший в прошлом славу искусного военачальника и служивший в войсках Луция Суллы и Марка Красса, был отправлен в разведдозор.

22. На заре Лабиен совершал подъем на вершину возвышенности, а Цезарь находился не более чем в двух с половиной километрах от вражеского лагеря. И, как он позднее узнал от пленных, ни его маневр, ни маневр Лабиена противник не обнаружил. В это время к Цезарю прискакал галопом Консидий, чтобы доложить, что горой, которую было приказано захватить Лабиену, владеет противник. Он опознал галлов по их оружию и эмблемам. Цезарь отступил со своими войсками к ближайшему холму и выстроил их в боевой порядок. Лабиену было приказано не вступать в бой, пока войска Цезаря не приблизятся к лагерю противника так, чтобы атаковать противника одновременно и со всех сторон. В соответствии с приказом он, заняв высоту, должен ждать подхода основных сил и воздерживаться от боя. Наконец, по истечении значительной части дневного времени, Цезарь узнал от разведчиков, что высотой владеют на самом деле его войска и что гельветы переместили свой лагерь. Следовательно, запаниковавший Консидий докладывал ему то, чего не видел. В этот день Цезарь преследовал противника на обычной дистанции и разбил свой лагерь примерно в пяти километрах от него.

23. Утром, когда оставалось не более двух дней до раздачи солдатам последних хлебных пайков и когда Цезарь находился не более чем в 27 километрах от Бибракте, самого крупного и лучше других снабжаемого города эдуев, он решил, что следует пополнить запасы зерна. Поэтому Цезарь повернул в сторону от гельветов и двинулся ускоренным маршем на Бибракте. Об изменении маршрута противнику сообщили дезертиры из галльской конницы, которой командовал Луций Эмилий. Теперь гельветы, видимо, подумали, что римляне в панике бегут, тем более что днем раньше они уклонились от боя, даже захватив господствующую высоту. Возможно также, им показалось, что они в состоянии отрезать римлян от базы снабжения. Как бы то ни было, гельветы изменили свой план и маршрут движения. Они начали преследовать римский арьергард и беспокоить его.

24. Как только это обнаружилось, Цезарь отвел свои войска к ближайшему холму и послал конный отряд сдерживать атаки противника. Между тем сам он выстроил четыре легиона опытных воинов в три ряда на середине холма. Двум же легионам, набранным в Ближней Галлии, а также всем вспомогательным войскам он приказал оставаться на вершине холма с тем, чтобы склоны его заполняли люди. Между тем снаряжение надо было собрать в одном месте, где следовало закрепиться войскам, выстроенным в ряд на возвышенности. Гельветы двигались на своих телегах, оставив свой обоз в одном месте. Их воины плотным строем смяли римскую кавалерию, затем, образовав фалангу, двинулись в гору на нашу первую линию.

25. Цезарь приказал увести первым своего коня, а затем и коней остальных воинов, чтобы все уравнялись в опасности и исчезло малейшее поползновение к бегству. Затем, подбодрив войска, он начал бой. Солдаты легиона на вершине холма легко расстроили фалангу противника тучей тяжелых метательных копий (пилумов. – Ред.) и после этого обнажили мечи и атаковали его. Галлам было очень трудно сражаться, потому что брошенные пилумы вонзались в их щиты, а так как длинное острие пилума загибалось, они не могли ни выдернуть его из щита, ни действовать эффективно левой рукой. (Пилум – короткое (ок. 2 м), тяжелое (4–5 кг) метательное копье. Древко пилума заканчивалось длинным железным наконечником с крючком. Пилум бросался на расстоянии 7–10 м с расчетом попасть в щит противника. Вонзившийся пилум своей тяжестью оттягивал щит и лишал противника возможности прикрываться от ударов. Пилум был метательным оружием тяжелой пехоты. – Ред.) Поэтому многие из них предпочитали после ряда попыток освободиться^[16] отбросить щит и сражаться без защиты. Наконец, израненные, они начали отступать к высоте в полутора километрах от поля боя. Они поднимались все выше. Так как римляне их преследовали, то бойи и тулинги, находившиеся в количестве 15 тысяч человек в тылу гельветов и составлявшие их арьергард, развернулись для атаки с марша открытого фланга^[17] римлян и частично обошли его. Заметив это, гельветы, отступавшие к вершине горы, перестроились для возобновления боя. Римляне разделились на две колонны, чтобы первая и вторая линии вели бой против разгромленного и отброшенного противника, а третья линия сдерживала новую атаку.

26. Так римлянам пришлось сражаться на два фронта, сражаться яростно и долго. Когда противник больше не мог сдерживать наши атаки, одна его колонна продолжила отход в гору, другая же сосредоточилась на защите обоза. До победы было еще далеко, ведь в ходе боя, хотя он длился с семи часов утра до вечера, противник не обнаружил желания обратиться к бегству. Даже вокруг обоза битва продолжалась до поздней ночи. Воины противника укрылись за телегами, как за валом, и бросали сверху копья в ряды наступающих римлян. В то же время некоторые из них бросали дротики и из-под телег, нанося раны нашим солдатам. Однако после продолжительного боя наши войска овладели обозом и лагерем гельветов, где пленили дочь Оргеторига и одного из его сыновей. Около ста тридцати тысяч галлов уцелели в этом бою и продолжили двигаться всю ночь. Их марш не встречал помех, и они беспрепятственно достигли границ лингонов, потому что наши войска не смогли их преследовать, сделав трехдневный привал, чтобы заняться ранеными и похоронить убитых. Цезарь отослал лингонам письма и послания с требованием не снабжать пришельцев продовольствием и фуражом, иначе он будет обращаться с ними так же, как с гельветами. Сам же он после трехдневного перерыва начал преследовать их всеми своими силами.

БИТВА С ГЕЛЬВЕТАМИ

27. В связи с отсутствием провизии гельветы были вынуждены послать к Цезарю своих гонцов для переговоров о капитуляции. Гонцы застали его в походе и решили, бросившись к его ногам, вымолить у него мир. Цезарь через гонцов велел гельветам подождать его в том месте, где они остановились. Гельветы подчинились. По прибытии Цезарь потребовал от гельветов заложников и сдачи оружия, а также рабов, которые к ним переметнулись. Пока искали и собирали залог, наступила ночь. Около шести тысяч жителей кантона (пата) Вербигене покинули в полночь лагерь гельветов и направились к Рейну, к границам германцев. Вероятно, они опасались, что в случае сдачи оружия будут казнены, или, надеясь ускользнуть, полагали, что при таком большом количестве пленных их побег останется незамеченным.

28. Как только Цезарь узнал об этом, он приказал вождям племен, через земли которых прошли беглецы, отыскать их и вернуть обратно, если они не хотят, чтобы он посчитал их сообщниками. Когда беглецов вернули, он принял их как врагов, все же остальные после передачи ими заложников, оружия и дезертиров были признаны солдатами, сдавшимися в плен. Цезарь велел гельветам, тулингам и латобригам вернуться в места своих прежних поселений, откуда они выступили в поход. Так как они утратили всю свою провизию и не располагали запасами для борьбы с голодом, Цезарь попросил аллоброгов поставить им некоторое количество зерна. Он также приказал воинам сдавшихся племен восстановить собственными руками города и деревни, которые они сожгли. Главный мотив таких действий Цезаря состоял в том, что район, покинутый гельветами, не следовало оставлять незаселенным. Иначе эти плодородные земли могли побудить германцев, живших за Рейном, совершить вторжение на земли гельветов и стать опасными соседями для галльской провинции (Нарбонской Галлии) и аллоброгов. Цезарь удовлетворил петицию эдуев с просьбой поселить на своих границах бойев, известных своей отвагой. Эдуи наделили бойев пахотными землями и уравняли их с собой в отношении свобод и привилегий.