3

Чиста знала, что когда-то, очень давно, жил на свете народ бессмертных арктов. Высоких, светлоглазых, умеющих не только повелевать водой и огнём, но даже слышать мысли.

Больше всего на свете аркты дорожили единственной вещицей – узорчатой гривной, украшением, которое обыкновенно носят на шее. Потому что подарено им оно было самими великими Создателями. И обещано, что жизнь их будет легка и беспечальна, пока гривна не покинет их народ.

И вот однажды произошёл конфуз, нелепая случайность.

Рэстэг, сын предводителя арктов, стащил гривну, чтоб подробно рассмотреть, как она работает. Не навсегда, на время. Но без спроса.

В краже немедленно обвинили единственное существо, которое можно было заподозрить – девочку-служанку. Рэстэг испытал огромные страдания, когда отец всей силой своего гнева обрушился на неё:

– Ах ты, маленькая воровка! Немедленно верни украденное!

Чёрные глаза девочки, устремлённые на Рэстэга, налились слезами и стали совсем светлыми от блеска. Но он молчал, решив, что теперь уж поздно сознаваться. Признание в краже унизило бы мальчика, опозорило бы навеки. Это было совершенно неприемлемо для гордого сына бессмертных арктов.

Девочка тоже могла рассказать правду, она видела, как он возился с гривной. Но она молчала. Может, знала, что ей всё равно не поверили бы.

– Да ты просто бессловесное животное! – вскричал, наконец, взбешённый отец, когда понял, что ему не удастся преодолеть её молчание и гривны уже не вернуть. – Вон! Вся ваша порода – прочь из нашего города, если не хотите, чтоб я приказал уничтожить вас!

Рэстэг отчаянно пытался помешать несправедливой расправе:

– Почему ты так говоришь? Ты ведь не уверен, что украла она!

– Мой мальчик, молчи! Ты просто не знаешь! – сокрушался отец. – Да они ведь умеют превращаться в волков! Представь: превратилась и побежала домой. И после этого гривны на ней уже не видать. А её звериные мысли даже нам, арктам, недоступны!

Спасение чести его, величественного бессмертного аркта, слабой, презираемой изгнанницей потрясло Рэстэга. Девочка спасла его просто так. Он никогда не обращал на неё внимания и даже имени её не знал.

Тогда, чтобы выразить всю безмерность своей благодарности, Рэстэг решил отдать ей самое ценное, что мог – гривну. Это было справедливо. Ведь она пострадала именно из-за её пропажи.

– Возьми, храни её, не обижайся. Благодаря ей, у твоего народа будет всё хорошо. Как звать-то тебя?

– Бирэг, волчонок, – улыбнулась девочка. Похоже, она до конца так и не поняла ценности дара.

– Мог бы и не спрашивать, – пробормотал мальчик, глядя, как волчья стая исчезает вдали. В руке у него остался только липкий леденец, полученный в обмен на подарок.

4

…Как только гривна равновесия покинула народ арктов, их жизнь оказалась разрушена, а сами они превратились в бездомных Седых Странников, белыми облаками бродящих по небесам.

И однажды Рэстэг захотел вернуть гривну своему народу. Тем более что той самой Бирэг уже давно не было на свете, ведь она не была бессмертной!

И вот час настал.

…Когда белый конь с чудным всадником спустился с горизонта прямо перед ней, скифская девочка-замарашка, так здорово умеющая превращаться в волчонка, совсем не испугалась.

Рэстэгу не составило большого труда выменять гривну обратно. А девочка, явно, желала поскорей с ней расстаться. На прощанье он спросил:

– Звать-то тебя как, волчонок?

– Бирэг, – невнятно ответила та, сладостно перекатывая во рту леденцы, полученные за драгоценную гривну.

– Как?

…И многие-многие годы вмиг пронеслись перед взором Рэстэга, связав два события в один узел.

Вскоре народ, умеющий превращаться в волков, исчез из скифских степей, пропал насовсем. Говорят, всё из-за маленькой воровки Бирэг, отдавшей гривну равновесия.

Но не стоит грустить.

Зато на небе, среди безмятежно проплывающих Седых Странников, теперь царит мир и постоянство.

Моноцеросы и храбрая Опойя

1

Только старые, очень старые сказочники знают эту историю.

Но то ли была она на самом деле, то ли выдумана – никто про то не говорит. А вот упросить рассказать её стоит. Может, повезёт, и сказочник согласится.

И то, если застанешь его за исполнением грустных мелодий на скифской свистульке-корине. Тоненько льётся мотив из глиняного горлышка, словно ручеёк струится. Высвистывает невиданное да неслыханное.

…Была у стариков-родителей единственная дочка Опойя.

Бедные были старики. Имелось у них в хозяйстве всего-то: баран да овца, петух да курица. Но они всегда разбогатеть мечтали. И вот настала пора дочку замуж выдавать.

Посватался к ней сын соседский, Скил. Собой статный да весёлый. Но, к большой досаде родителей девушки, такой же бедняк, как и они сами.

Уж и так они дочку отговаривали, и этак. А та всё ни в какую:

– Люб мне Скил, не нужно мне богатство, мне он надобен!

Осерчали родители.

– Пусть, – говорят, – сперва докажет твой Скил, что способен прокормить тебя и ваших будущих детей. Вот если принесёт обеденную чашу золотых монет – отдадим тебя замуж. А нет —другого жениха, побогаче, тебе отыщем.

– Откуда ж он добудет монеты золотые? – всплеснула руками Опойя. – Он же простой кузнец, клинки для скифских воинов куёт, а не монеты чеканит!

Но родители не отступаются, на своём стоят. Сами прожили в бедности, так хочется, чтобы хоть дочка любимая недостатка ни в чём не знала.

Затосковали влюблённые. Но делать нечего. Не принято было у скифов поступать против воли родительской.

Ушёл Скил в чужие земли на заработки. А куда – никому не сказывает. Только невесте своей шепнул, что нанялся у моноцеросов овечьи стада пасти. А те ему полновесными золотыми платили.

Моноцеросы в меловых пещерах, как птицы, гнездились.

Лапы у них были как ноги человечьи, а клюв губами заканчивался. Которыми очень удобно было высасывать птичьи яйца, лягушачью икру и …мозги из черепов.

Для пропитания они большие стада овец держали, а пастухов из бедных людей нанимали.

Сытые моноцеросы умели издавать своими трубчатыми губами такие печальные мелодии, что овцам-то – ничего, а люди до беспамятства заслушивались. Пели эти твари чистыми женскими голосами. Пели о жизни, о смерти и о таинственных перекрёстках.

Что за перекрёстки это были, никто не знал. Но песни были очень печальные, поэтому все слушатели обыкновенно плакали, а после …память теряли!

2

Вот раз вернулся Скил с заработков домой – золотую монетку принёс, второй, третий. Так вскоре половина обеденной чаши золотых монет насобиралась. Взмолилась тогда Опойя:

– Давай попросим родителей половиной чаши золота довольствоваться!

– Нет уж, я слово дал, – поразмыслив, отвечает Скил. – Потерпи ещё немного, любимая. Скоро мы вместе будем, и тогда уж никто не сможет разлучить нас!

– Ой, боюсь я! – обливалась слезами Опойя. – Не бывало ещё случая, чтобы от моноцеросов люди с заработками возвращались. Умеют они, видно, обмануть простого человека. А после его мозг, как у барана, высосать!

– Не бойся за меня! Я ведь секрет знаю, – посмеивался Скил. – Им не надо в глаза смотреть. Никто не знает, что за сила заключается в открытом взгляде, но он подобен открытым дверям: заходи и бери что хочешь! Зато когда сами моноцеросы поют, тут уж они становятся совсем беззащитными, так увлекаются.

Ушёл на этот раз Скил и как в воду канул, пропал бесследно. И где искать его – никто не знает.

Родители уже начали дочери нового жениха подыскивать. А та женихов перебирает, а сама всё к плетню выходит, да в сторону меловых пещер посматривает, милого ждёт.

Не знали старые родители, что молодые обучили летучую мышку летать меж собой, вести приносить. Если та просвистит: «Цвирк-цвирк», – то всё хорошо. Ну а если уж: «Цварк! Цварк!» – беда наступила, и можно не ждать Скила обратно. Тут уж действительно можно искать другого жениха.

Долго мышки не было. Но принесла она, в конце концов, печальную весть.

Поняла Опойя, что заслушался всё-таки её Скил песнями моноцеросов о таинственных перекрёстках, потерял память и нечаянно открыл свой взгляд, став для них едой. Забыл он и о доме, и о своей невесте. Сидит, видно, в пещерке, своей очереди – стать ужином моноцеросовым – дожидается.

Надела тогда девушка доспех воинский, взяла меч, который жених сковал, прихватила своего барана и овцу, петуха и курицу и пошла его выручать.

Шла она, шла, шла-шла, наконец-то пришла к самым меловым горам. Смотрит, сидит на вершине моноцерос-охранник, нахохлился сурово, по сторонам озирается.

Тогда она сама спряталась, а барана вперёд и выпихнула.

Видит моноцерос: баран бредёт. А вокруг никого. Одолел его соблазн полакомиться бараньими мозгами. Подскочил, взгляд открытый бараний поймал, клювом в глаз проник. Сидит, от удовольствия покряхтывает, любимым вкусом наслаждается.

Насытившись, моноцерос перетряхнул пёрышки, потянулся, раскачиваясь в сладостной неге, и запел, совершенно позабыв, о том, что он охранник.

Хорошо, что Опойя успела уши себе овечьей шерстью заткнуть!

Проскользнула она дальше, смотрит, следующий моноцерос-охранник сидит. Ему она овцу вытолкнула.

Пока тот распевал, Опойя опять мимо проскочила.

3

Смотрит, высоко посреди меловых скал площадка. А в центре на золочёном птичьем помосте сидит вожак стаи моноцеросов. Перья седые, голова лысая, а клюв такой тяжёлый, что вниз тянет.

Ему она курицу с петухом выпихнула.

Тот полакомился куриными мозгами, но мало показалось – не поётся, голос срывается.

Тогда старик-моноцерос взлетел к ближайшей меловой пещерке и клювом выволок человека. Опойя так и ахнула: «Это же мой Скил! Но что с ним? Он будто очарованный! И глаза беззащитно распахнуты!»

А моноцерос тем временем вокруг Скила то с одной стороны зайдёт, то с другой, не терпится ему до мозга человечьего добраться. Но никак взгляд поймать не может – Скил всё отворачивается. Злится старик, крыльями хлопает, прыгает, но только хуже делает: Скил ещё и рукавом заслонился.

Что делать Опойе? Как спасти жениха? Моноцерос – тварь огромная, сильная. Не справиться девушке с ним! А тут ещё и другие моноцеросы из пещерок выглянули, дело к вечеру, всем ужинать хочется.

Смотрит Опойя, по тропочке стадо овец тянется. Слетели моноцеросы к ним, каждый себе жертву выбрал. Даже вожак бросил с человеком возиться, покорную овцу себе выхватил. Насытились они, уселись на скалах в красивых позах, запрокинули головы и запели.

На эти звуки вышли из меловых пещерок другие пленники.

Лица у всех счастливые-счастливые! Прекрасным пением наслаждаются, совсем позабыв, что цена этой радости – жизнь!

…Струйные мелодии обвевают тела слушателей, нежными женскими голосами приподнимают их до высот Создателей. И всё невнятное становится понятным, всё обидное оказывается прощённым!

И, кажется, что расплатиться жизнью за такое изысканное удовольствие можно легко и просто! Они свой выбор на этом перекрёстке уже сделали!

Тогда и Опойя поняла, что пора и ей делать свой выбор.

Выхватила она меч и срубила жадным тварям головы. До одного только старика-моноцероса не достала, слишком уж высоко он уселся. Очнулся вожак, глядь, а вся его стая безголовая лежит!

Ох, и озлился же он! Коготками на крыльных оконечностях, что так похожи на человечьи пальцы, начал выдёргивать из собственных крыльев перья. И бросать в девушку, как стрелы. Перья острые, смертоносные! Только доспехи, выкованные Скилом, и спасли Опойю от гибели неминучей!

Но одинокий, общипанный, уставший от пения и от злобы, моноцерос был уже не опасен.