О перо! Пусть горе сгинет, светом радости свети!
Помоги, пойдём с тобою мы по верному пути!
Нас, в невежестве погрязших, нас, лентяев с давних пор,
Поведи к разумной цели – тяжек долгий наш позор!
Ты возвысило Европу до небесной высоты,
Отчего же нас, злосчастных, опустило низко ты?
Неужели быть такими мы навек обречены
И в постылом униженье жизнь свою влачить должны?
Призови народ к ученью, пусть лучи твои горят!
Объясни глупцам, как вреден беспросветья чёрный яд!
Сделай так, чтобы считали чёрным чёрное у нас!
Чтобы белое признали только белым – без прикрас!
Презирай обиды глупых, презирай проклятья их!
Думай о народном благе, думай о друзьях своих!
Слава наших дней грядущих, о перо, – подарок твой.
И, удвоив силу зренья, мы вперёд пойдём с тобой.
Пусть не длятся наши годы в царстве косности и тьмы!
Пусть из мрака преисподней в царство света выйдем мы!
Всех краёв магометане охают из года в год, –
«О, за что судьбою чёрной был наказан наш народ?!»
О перо, опорой нашей и величьем нашим будь!
Пусть исчезнет безвозвратно нищеты и горя путь!
Мне поэзия – отрада, ей всем сердцем предан я,
Ведь с красавицей своею навсегда расстался я.
И во имя этой боли всё сердечней и нежней
По ночам стихи слагаю о своей неверной я.
У неё другой любимый, – острый нож в груди моей,
Не слезами – кровью сердца эти строки создал я.
О изменница, злодейка, как была ты хороша
В день, когда, беды не чуя, был тобой обманут я!
Но несчастной страстью этой вдохновляется душа,
И пером своим всё лучше оттого владею я.
Изменив, дала ты повод для насмешек надо мной.
День и ночь в огне разлуки от тоски сгораю я.
Для меня погасли звёзды и померкнул свет дневной, –
В этот мир и в мир грядущий потерял уж веру я.
Но люблю свои страданья, излечиться не спешу,
Мне по сердцу вздохи горя, наслаждаюсь ими я.
Будет много разговоров, если тайну разглашу.
Потому любимой имя никому не выдам я.
На свете счастья нет – одно названье.
У нас в любви препятствуют избранью
Для жизни пары по себе и ровни;
Быть парой – означает равноправие.
Лишь равенство нужно семейной паре;
Торги уместны на мясном базаре.
Прошу прощения, отец: жениться
На ведьме не хочу с лицом девицы.
С рождения мечтал, что буду с ровней
Делить утехи брака добровольно.
«Она ловка в работе», – вам я внемлю.
Послушать вас, на ней пахать мне землю.
Ишаны губят наш народ, а я не знал об этом.
Они не любят наш народ, а я не знал об этом.
Ишаны – нации враги, и уважать должны мы
Того, кто их не признаёт, а я не знал об этом.
Кто смело выступил, борясь за их уничтоженье, –
Тот за народ борьбу ведёт, а я не знал об этом.
Кто в них перо направил – лев, а кто в их святость
верит –
Трусливый, жалкий заяц тот, а я не знал об этом.
Тот, кто им руку подаёт, склоняясь раболепно, –
Шайтан, позорящий народ, а я не знал об этом.
Тот глуп, кто почитает их поборниками правды;
В Коране – истины оплот, а я не знал об этом.
Всё их учение – обман, язычество простое,
Слепого заблужденья плод, а я не знал об этом.
Они народ на части рвут, питаясь мёртвой плотью,
Ишан-шакал, он падаль жрёт, а я не знал об этом.
Их ревностных учеников грызущаяся свора –
Все шарлатаны, гнусный сброд, а я не знал об этом.
Суфием я себя считал, мечтал о светлом рае,
А был собакой у ворот, – и сам не знал об этом!
Хоть я бедняк, но пожелай – тебе я душу подарю,
Приди, и я, как мотылёк, в твоём огне сгорю, сгорю.
О, вразуми меня, Аллах! Мне плен грозит, грозит тюрьма,
Ведь эта девушка меня свела с ума, свела с ума.
Как высшей милости прошу: моя красавица, приди!
С улыбкой ласковой в глаза мне погляди, о, погляди!
От чар твоих спасенья нет, мне суждено от них пропасть,
И по рукам, и по ногам меня навек связала страсть.
Сбрось покрывало прочь с лица, мир освети
красой своей!
Начну и я сиять в огне твоих лучей, твоих лучей.
Иссох я весь, бескровным стал, недуг живёт
в моей груди.
О, милосердна будь ко мне, моё здоровье возврати!
Безумцу радость подари, позволь прилечь у этих ног,
Молю тебя, позволь мне быть добычей,
пойманной в силок!
Как тихо-тихо боль мою качает страсти колыбель,
Навеки я принадлежу любви, неведомой досель.
Я до могилы пьян тобой, покоя нету для меня,
Мой бледный свет рождён твоим, как свет луны – светилом дня.
Браво, Пушкин Александр, ты поэт непревзойдённый!
Я подстать тебе в отваге дерзновенно устремлённой.
Пред твоим стихом танцуют даже камни и деревья,
Лишь такой поэт достоин человека, без сомненья.
Потому всё пляшет: солнце оживляет жизнь растений,
Так даёшь ты силы людям, вдохновлённый Богом гений.
Гонит дар твой светоносный прочь из сердца грусть и темень,
Словно мир расцвечен солнцем, не осталось места тени.
Прочитал твои творенья, наизусть мне стих твой ведом,
В вертограде твоём дивном я плодов твоих отведал.
Я прошёл твой сад цветущий, я летал там, словно птица,
Я твоими соловьями смог там вдоволь насладиться.
Лишь за то, что словом в души свет вливаешь
благотворный,
Вечный памятник поэту люди ставят рукотворный.
Мастерством с тобой сравниться – нет счастливее удела,
Твоя вера, твои взгляды – да моё ли это дело?
Но, быть может, верю тайно, мне придаст твой дар могучий
Этот сладостно желанный строй возвышенных созвучий.
Жил да был Сафый – смиренный человек.
Был он тихим, молчаливым весь свой век.
Жил он бедно в старом домике своём,
Торговал на рынке шкурками, тряпьём.
Никогда он не ругался, не шумел,
Даже громко обижаться не умел.
Посвятил Сафый Аллаху весь свой век.
Был Сафый религиозный человек.
Дни за днями, год за годом – жизнь текла,
Неплохой, казалось, жизнь его была.
Только в доме у него была жена,
Фатимою называлася она.
Вот о ней и поведу я свой рассказ,
Расскажу вам о делах её сейчас.
Описать её? Была она резва.
Как весенняя шумливая листва,
И лицом своим, и станом недурна,
И любила платья модные она,
И любила кулаком о стол стучать
И на мужа малодушного кричать…
Дни за днями, год за годом – время шло,
Вот к чему, друзья, всё это привело:
Стал бедняк Сафый – женою, а жена –
Стала мужем, честолюбия полна.
По соседям проносилася молва:
«Фатима на шее мужа – голова!»
Разве мало на земле Сафыев есть?
Много есть у нас Сафыев – и не счесть!
И жена молола мужа как крупу,
Но Сафый не обижался на судьбу.
Он стоял пред ней как кляча. А жена?
Перед ним как гордый конь была она.
Целый день она кричала на него:
«Как? Зачем? И почему? И для чего?»
«Эй, Сафый, подай скорее самовар!»
«Эй, Сафый, сходи скорее на базар!»
«Ну-ка, комнату получше подмети!»
«Ну-ка, в лампе замени скорей фитиль!»
Фатима Сафыю не даёт вздохнуть,
Даже глазом не даёт ему моргнуть.
Не проходит дня без ругани, грызни.
Слово каждое её – укус змеи.
Густо сыпятся напасти, как пшено,
Вот из тысячи я выберу одно:
Фатима сказала мужу: «Эй, дурак,
Что, не видишь? Устарел уж мой калфак,
Поредели ожерелья, жемчуга…
Я ведь – знаешь сам – не старая карга,
Чтоб старьё на голове своей носить!
Ты калфак обязан новый мне купить.
Вот сноха Мусы – не знать бы ей добра –
В новой кофте нынче вышла со двора.
Если б кофту вот такую мне надеть,
Разве стали б на сноху тогда глядеть?
Покупай же мне наряды, дуралей.
На жену свою ты денег не жалей!..»
И стоит Сафый и слушает в тоске.
Скажет слово – вмиг получит по щеке.
Склонит голову Сафый, как битый пёс,
На базар пойдёт, не вытирая слёз.
И последние копейки – рад не рад –
Израсходует на новенький наряд…
Я тебя, читатель, верно, утомил.
Но ведь надо, чтобы облик ясен был,
Облик той, о ком веду я свой рассказ…
Много числилось за нею и проказ.
Началося так. Пришла однажды к ней
Ненавистница-старуха, бич мужей,
Ведьма с тёмной, непроглядною душой,
Прозываемая бабою-ягой.
Эта женщина с пути сводила всех
В омут похоти, измен, дурных утех.
Вот пришла с мешком, уселась и сидит,
А в мешке у ней злой умысел лежит.
Говорит она: «Мне, детка, жаль тебя,
Ведь живёшь ты, свою молодость губя.
Долго думала я о твоей судьбе,
Вот решила, наконец, прийти к тебе.
Ты ещё ведь молода и хороша,
Все томятся по тебе, моя душа;
Ведь по молодости, по красе твоей
Изнывает, верно, множество парней,
Можно ль старому быть верною женой?
Брось любить его! Лежи к нему спиной!
Не губи себя! Чем жить со стариком,
Лучше жить с могилой чёрною вдвоём,
Потому что в сотни раз милей земля
Мужа старого, красавица моя!
Так чего же от него ты не уйдёшь?
Ты красивая, красивого найдёшь.
Старичонка твой не стоит и гроша,
А краса твоя – ведь золото, душа!..
А не хочешь уходить, так можно так:
Тёмной ночью, лишь уснёт он, твой дурак,
Я джигита-удальца тебе найду,
Я красавца молодого приведу.
У него в объятьях – рай. Его глаза
Точно звёзды. Сам он строен, как лоза.
В страстных ласках словно пламень он горит.
Что ни слово – чистым золотом звенит…»
Закружилась у красотки голова.
Прямо в сердце ей запали те слова.
Состоит ведь Фатима из жадных губ,
Из очей, которым каждый, всякий люб.
Не её смутит развязный поцелуй…
Эй, Сафый! Об участи ты своей горюй,
Плачь, бедняга, потому что с той поры
Каждой ночью для забав и для игры
Пробираться молодые стали к ней!
Фатима встречала с ласкою парней,
То один её целует, то другой…
Уходили только с утренней зарёй.
Развлекалась иногда на стороне
И по сходной продавалася цене.
Ведь глаза её к себе манили всех,
Обещая много сладостных утех…
Фагилятен, фагилятен, фагилят!
О проделках Фатимы все говорят…
Дни и ночи, дни и ночи напролёт
Греховодница игру свою ведёт,
А про мужа стала вовсе забывать.
Стала «бабою» Сафыя называть.
Он же видел всё, и знал, и замечал,
Но слепым он притворялся и молчал.
Он любил её и был готов простить:
Всё равно с вороны чёрный цвет не смыть.
Фатима для мужа – молока белей
И воды речной прозрачней и светлей.
Он в жену свою до крайности влюблён,
Ничего не хочет слышать, видеть он.
Заступается за честь своей жены,
Не находит в ней ни капельки вины.
А меж тем уже немало глаз чужих
Видели её в объятиях других…
Фагилятен, фагилятен, фагилят!
Дни и годы, дни и годы всё летят.
Фатима в уютной комнате своей
Всё ласкает, нежит молодых парней.
Но Сафый мирится с горькою судьбой,
Разводиться он не думает с женой.
Если кто о ней плохое говорит,
Он смеётся – хоть душа его горит.
Развестись с женой? Но он ведь не один:
Есть ещё у них детишки – дочь и сын.
Если он их мать прогонит со двора –
У него осиротеет детвора.
Как же может он расстаться с ней, с женой,
С милой спутницей своею дорогой?
Так он думает, и плачет, и грустит,
Но, как прежде, ничего не говорит.
«Был бы умным он, – соседи говорят, –
Каждый день бы не глотал огонь и яд.
О такой жалеть? Любить её? К чему?
Кто с блудницей стал бы жить в одном дому?
За детей Сафый боится, за двоих, –
Что бояться? Пусть двенадцать будет их:
Лучше быть на свете круглым сиротой,
Чем всю жизнь стыдиться матери такой!..»
Долго все кругом шептались меж собой
И ругали бедняка наперебой.
И пришли к нему соседи наконец:
О проекте
О подписке