Читать книгу «Маски» онлайн полностью📖 — Фумико Энти — MyBook.
cover

– Сильнее? В этом-то я как раз и не сомневаюсь, но сила ее как бы однобока. В душе она не чувствует себя свободной, не может проявить свое настоящее «я». И поэтому никогда не сумеет покинуть Миэко Тогано.

– Вовсе не обязательно. Мне кажется, она все еще не может освободиться от Акио. Как только она влюбится в кого-нибудь еще, влияние Миэко растает, словно дым на ветру. Это нормально. Мужчины привлекают женщину больше, чем любая другая женщина, ничего тут не поделаешь.

– Ты так думаешь?

– Уверен. – Микамэ рьяно закивал, как будто сам себя хотел убедить.

Друзья были ровесниками – по тридцать три года, но Ибуки уже успел жениться и обзавестись ребенком, а Микамэ жил холостяком в роскошной квартире. Они могли с одинаковой страстью любить Ясуко, но у Микамэ было куда больше шансов покорить ее.

В этот самый момент за рифленым оконным стеклом промелькнула фигурка в алом. Дверь кофейни распахнулась, и на пороге появилась Ясуко в красном пальто.

Она была близорукой, но очки носила редко и теперь стояла у стойки, слегка прищурившись, – изучала лица посетителей. Поднятый широкий воротник свободного красного пальто выгодно оттенял рельеф ее высоких скул. От нее исходили тепло и обаяние, слово «вдова» совершенно с этим образом не вязалось.

– Ясуко, сюда! – заулыбался Ибуки.

Девушка моргнула и двинулась в его сторону; на круглой щечке появилась глубокая ямочка.

– Давно ждешь?

– У меня компания.

– О! – Ясуко вежливо кивнула, заметив за столом Микамэ, и снова взглянула на Ибуки. – Он тоже в Киото был?

– Говорит, что в Осаке.

– Я сюда случайно зашел, и представь, кого встретил? Ибуки! Мы как раз тот сеанс вспоминали.

Микамэ говорил, а пальцы его горели желанием прикоснуться к этой ямочке, которая то появлялась, то пропадала на мягкой бледной щечке, как маленькое беспокойное насекомое. По его мнению, существовало четыре вида прекрасной кожи. Первую он сравнивал с фарфором: гладкая, безупречная, глянцевая, но немного холодная и такая же твердая. Вторая похожа на снег: более тусклая и не такая гладкая, но белоснежная и таит скрытое в глубине тепло. Следующий тип он называл текстильным, о такой коже говорят – шелковая, и о ней мечтает почти каждая японка, но Микамэ не находил особых достоинств в ее монотонно ровной поверхности. Красивая кожа, считал он, – та, через которую просвечивает жизненная сила женщины, как будто весенние бутоны под солнцем расцветают. Однако городские дамочки с их косметикой удивительно рано лишаются этой естественной красоты нераспустившегося цветка – редкий случай, когда к двадцати пяти годам женщина остается свежей, а кожа ее – молодой. Раздумывая над этим, Микамэ смотрел на Ясуко, на ее чистое, без малейших признаков увядания, словно только что открывшиеся лепестки, лицо.

– А, сеанс, – кивнула она. – Мы ведь тебя с тех самых пор не видели, правда? – И снова повернулась к Ибуки: – Почему бы Тоёки не поехать с нами?

– Я так ему и сказал. Где Миэко?

– В машине ждет. Поедем! – улыбнулась она Микамэ. – В этом нет ничего такого. Мама будет рада повидаться с тобой, и я слышала, что маски просто изумительны. Ты ведь не откажешься? Скажи, что нет! – Она умоляла его, грациозно склонив головку, но Ибуки ее улыбка казалась отвратительной, как будто приоткрывала завесу, за которой прячется шлюха.

– Поехали, приятель, это вполне удобно, – отчеканил он и вскочил на ноги. – Твой поезд только в десять уходит, так ведь?

Ясуко протиснулась сквозь толпу в воротах, где проверяли билеты, понеслась к выходу с вокзала и притормозила у автостоянки, энергично размахивая рукой. Ее маленькая фигурка в широкополом пальто издалека походила на красный треугольный флажок.

Как только огромный автомобиль остановился у обочины, она распахнула заднюю дверцу и затараторила, объясняя сложившуюся ситуацию.

– Как мило! Он просто обязан поехать с нами. – Из недр машины зазвучал веселый молодой голос, и, как только Ясуко отступила и ее фигурка в красном перестала загораживать вид, показалось лицо Миэко Тогано. – Забирайтесь скорее. Сзади хватит места для Ясуко и еще одного.

– Я впереди сяду. – Микамэ поспешно занял место слева от водителя.

Ибуки последовал его примеру и уселся рядом.

– Но здесь и правда довольно места…

– Все в порядке. Мне нравится видеть, куда меня везут. – Микамэ обернулся, чтобы поздороваться с Миэко как полагается. – Как поживаете, госпожа Тогано? Я случайно налетел на Ибуки в кофейне вокзала, и эта поездка к мастеру Но показалась мне такой заманчивой… однако слово, по-моему, не совсем подходящее, да? Как бы то ни было, я безмерно рад тому, что еду с вами. Вы уверены, что это удобно?

Ибуки улыбнулся, заметив, что Микамэ перешел на ровный дружеский тон, столь характерный для людей его профессии.

– Вы знаете дорогу?

– Да, господин Якусидзи прислал за нами машину.

Это Ясуко поддержала попытки Микамэ завести разговор, Миэко же откинулась на подушки и только кивала или улыбалась, соглашаясь со всем, что говорит невестка. Рядом с ней Ясуко казалась бодрой и немного настороженной. Микамэ вспомнил о сравнении Ибуки, о непропорциональных композициях древнекитайских живописцев и японских мастеров укиё-э[5]; но ему самому Миэко напоминала не столько несоразмерные портреты красавиц из «веселых кварталов», сколько грубоватый фон – тяжелую, витиевато украшенную ширму или огромное цветущее дерево, рядом с которым Ясуко казалась еще моложе и очаровательнее.

За окнами мелькнул длинный мост с декоративными колоннами, следом появились черепичные крыши храмового комплекса. Микамэ представления не имел, в какой части города они находятся. Машина несчетное число раз свернула на узкой улочке, с трудом протиснувшись сквозь ряды домов, затем остановилась, и все выбрались наружу. Мощенная камнем тропинка длиной в десять-двадцать сяку[6] вела к городскому особняку с табличкой «Якусидзи» на двери.

Стоявшая на пороге молодая женщина с огромными глазами и тонюсенькими бровями низко поклонилась, едва завидев Миэко с сопровождением.

– Добро пожаловать! Я так рада, что вы нашли для нас время. Мои отец и брат с нетерпением ждут вашего визита. – Тоэ, дочь Якусидзи, говорила на токийском японском с явным налетом влияния Киото. Она с бесчисленными поклонами пропустила гостей в прихожую.

Ибуки и Микамэ, которые видели Якусидзи только на сцене, удивились, насколько дом владельца театра смахивал на жилище заурядного торговца. Тесная прихожая вела в гостиную размером примерно девять на двенадцать сяку – такую маленькую, что дзабутоны[7] для четверых гостей заняли почти все пространство пола. Микамэ – человек внушительного роста и комплекции – аккуратно подобрал колени, и теперь казалось, что ему ужасно неудобно.

– Отец уже давно прикован к постели, – рассказывала Тоэ, подавая чай со сладостями. – Он так сожалеет, что не может встретиться с вами сегодня.

В конце коридора мелькнула фигура женщины средних лет в переднике и с подносом в руках, как будто подтверждая, что в доме находится лежачий больной.

– Что с вашим отцом? – поинтересовалась Ясуко.

– Рак желудка. Он уже так давно болеет, что даже лица не осталось, одни кости торчат. – Тоэ печально нахмурила тонкие брови. – Иногда во сне он так похож на маску Потерянного человека, что мне страшно становится. Я теперь даже смотреть на эту маску не в состоянии.

– Могу себе представить, – сочувственно кивнула Миэко.

Ясуко тут же последовала ее примеру.

– Это было в одном из ваших стихотворений, если я не ошибаюсь? Помните, мама, то, за прошлый месяц… – Она вопросительно поглядела на свекровь.

– Боюсь, нам не следовало приезжать. Мы доставили вам столько беспокойства…

– О нет, вовсе нет! – Тоэ удивленно распахнула огромные глаза. – Костюмы все равно проветриваются, и папа подумал, что это прекрасный случай поглядеть на них, госпожа Тогано. В прошлом году мы расширили сцену – к несчастью, за счет всего остального дома! – и нам бы хотелось показать вам ее, пока вы здесь.

В комнату вошла молодая женщина – живущая при доме ученица; в руках – большой сверток.

– Госпожа, молодой хозяин говорит, что покажет костюмы здесь, а маски оставит на потом, для сцены.

– Да? Ну и хорошо. Гости уже прибыли, можешь позвать его.

– Да, госпожа.

Не успела ученица с поклоном удалиться, оставив сверток, как в гостиную вошел Ёриката Якусидзи, стройный и мускулистый, выправка – как у мастера кэндо[8]. Он коротко поприветствовал Миэко, и не подумав употребить почтительное «сэнсэй»[9], а ведь она была поэтическим наставником его сестры. На представление Ибуки и Микамэ сын хозяина дома ответил и вовсе невежливо – едва заметным поклоном сидя, упершись руками в бока.

– Отец велел мне показать вам костюмы, – кисло улыбнулся он, – хотя показывать в общем-то нечего.

Сквозь резкие манеры и мрачный вид отчетливо проступала врожденная робость; видно было, что на деле парень он неплохой. «Может, это весьма странное приветствие Ёрикаты – всего лишь следствие упадка школы. Но, – подумалось Микамэ, – а общая унылая атмосфера дома, которая ощущается с самого порога, только подтверждает это предположение».

Ёриката развязал сверток, обернутый в ткань с иероглифом их рода. Внутри оказалась стопка из четырех-пяти костюмов для женских ролей. Он поднял верхний наряд и просунул руки в рукава, показывая его гостям.

– Какая красота! – задохнулась от восторга Миэко.

Серый набивной атлас был украшен золотыми листьями и вышивкой – гроздьями поникших белых лилий. Киноварь тычинок выцвела и пожелтела; золотые листья почернели, будто сажей припорошенные. И неяркие тона, и вышивка таили в себе изящество старинных росписей.

– Этот наряд относится к эпохе Кэйтё[10]. Мы называем его «Одеяние с лилиями». Подкладка – тончайший шелк, она когда-то была алой, но теперь даже внутри все выцвело, стало красновато-желтым. Посмотрите сами. – Ёриката вытащил руки из рукавов и аккуратно разложил костюм рядом с Миэко, а потом расправил следующий: парчовый наряд в огромных чередующихся квадратах цвета киновари и соломы, по которым были густо разбросаны крохотные шелковые хризантемы.

– Этот намного моложе. Относится к эпохе Кёхо[11], около 1730 года. Ёриясу, пятый глава нашей школы, получил его в дар от храма Ниси Хонгандзи для спектакля «Молодость хризантем» во Дворце императора Сэнто. Ходят легенды, что один из ткачей Нисидзин[12] так усердно трудился, чтобы поспеть к сроку, что заболел, истек кровью и умер. А потом, согласно той же легенде, когда Ёриясу танцевал на сцене, дух ткача пришел посмотреть представление из ложи императора. Ёриясу ничего не сказали, и во время танца он все удивлялся, что это за маленький бледный человечек без меча и в простой одежде сидит рядом с ушедшим на покой императором, вельможами и служителями Хонгандзи.

– Хотите сказать, что призрак пришел посмотреть на свое творение? – громогласно изумился Микамэ.

– Наверное, да. В те дни даже лучшие ткачи Нисидзин еле сводили концы с концами, так что нет ничего удивительного, что Ёриясу посчитал присутствие того человека весьма странным и даже неуместным. – Ёрикате, похоже, нравилась эта история, он сам наслаждался рассказом, на губах его играла улыбка. – Поскольку этот костюм не настолько стар, киноварь выцвела гораздо меньше, но все равно изнутри он куда ярче, сами посмотрите. – Молодой человек продемонстрировал боковой шов, где киноварь и индиго сохранили былую сочность.

Миэко поглядела на сияющую ткань и обернулась к невестке.

– Ты только подумай! – прошептала она.

– Да, знаю, – так же тихо ответила Ясуко, склонившись над нарядом.

Ибуки уловил духовную связь, соединяющую этих двух женщин. Он был уверен, что обе думают не о покрое наряда и не о ткани, а о том мастере, который умер, работая над ним, и чей дух пришел посмотреть на танец Ёриясу из императорской ложи.

– А продолжение у этой легенды есть? – спросил он.

– Да, интересно, – поддержал его Микамэ. – Если ткач проделал весь этот путь до дворца, чтобы посмотреть представление после смерти, одеяние наверняка имело для него огромное значение. Появлялся ли призрак еще, когда в этом наряде выступали другие? – Он говорил от чистого сердца, и этот задушевный тон всегда помогал ему раскрывать людские тайны.

– Ничего подобного больше не случалось, – вставила Тоэ, которая, по-видимому, считала дурным тоном рассказывать эту легенду, когда отец их лежит при смерти, и в душе осуждала брата. – Ёриясу лично отвез наряд в храм Киёмидзу и заказал там службы по усопшему. Поэтому ли, нет ли, то неведомо, но призрак больше не показывался. Правда, даже теперь мы не надеваем этот костюм для той роли.

– Я бы сказал, что ткач получил полное удовлетворение, вам так не кажется? – все с той же искренностью проговорил не желавший сдаваться Микамэ. – Службы службами, но ведь наряд, ради которого он отдал свою жизнь, надевал великий мастер, да еще на представление, на котором присутствовал сам бывший император, вельможи и служители Хонгандзи. О большем и мечтать нельзя. Вы так не думаете?

– Может, перейдем к следующим, Ёриката? – Тоэ явно решила положить конец измышлениям Микамэ.

Оставшиеся шелковые и парчовые наряды предстали по очереди перед восхищенными зрителями, затем Ёриката поднялся и прошел на сцену – полную противоположность тесным и тусклым жилым помещениям. И пол и стены в зале были отделаны лучшими сортами японского кипариса.

Ёриката гордился этим творением и поведал о нем немало интересного. На открытии они исполняли старинный священный танец, он – в роли Самбасо, а отец – в роли старика Окины.

– Под сценой зарыты четыре пустых кувшина, по одному на каждой стороне, по одному на каждое время года. Осенью, например, актеры топают вот у этой колонны, чтобы получился осенний звук. – Ёриката топнул ногой в указанном месте, звук вышел чистый и гулкий. – Если маску надеть, – постепенно увлекаясь рассказом, продолжал молодой человек, – вид у нее совсем другой будет. Поскольку я все равно собирался примерить их специально для вас, лучше уж сделать это здесь, на сцене.

– Папа сказал, что госпожа Тогано, будучи женщиной, наверняка заинтересуется лучшими женскими масками. – Тоэ вытащила одну из лакированного ящичка и протянула брату.

Ёриката положил маску на ладонь, чтобы гости могли получше рассмотреть ее. Лоб и щеки округлые, вокруг глаз намечается улыбка, веки приопущены, губы слегка разомкнуты, меж ними виднеются зубки – маска была задумана и сделана так, что улыбка непостижимым образом превращалась в плач.

– Это Магодзиро. Юная, как и Коомотэ, но более женственная, полная почти зрелого очарования. Молодость в самом расцвете. Когда знакомишься с масками поближе, они начинают казаться лицами реальных женщин. Эта – моя любимая из тех, что передаются из поколения в поколение. – Молодой человек аккуратно протянул маску Магодзиро Ясуко. – А сейчас я покажу вам еще одну маску, которую не смог бы полюбить, даже если бы очень захотел; ту, которая меня к себе и близко не подпускает. Она вызывает у меня нечто вроде внутреннего раздражения или даже ненависть, не побоюсь этого слова. Ее зовут Дзо-но онна. Надевают эту маску, если надо сыграть роль госпожи благородного происхождения: придворную даму в «Бремени любви» или божественное создание в «Платье из перьев».

Ёриката взял маску и поднял ее вверх на вытянутых руках так, что она оказалась на уровне его лица. Это было изображение очень красивой женщины. Удлиненные глаза, изящный изгиб век, красная верхняя губа неровными линиями спускается к уголкам рта, кривясь в презрительной усмешке. На лице застыло выражение надменной жестокости, обволакивало его, словно кристаллики льда кору дерева.

Ёриката медленно поднес маску к лицу, завязал лямки и опустил руки. Маска благородной дамы с вытянутыми, чуть приподнятыми к вискам уголками глаз как будто повисла в воздухе над широкими мускулистыми плечами, смуглой мужской шеей и волевой челюстью.

Ясуко прикрыла глаза рукавом.

– Что такое? – забеспокоился Микамэ.

– Ничего. Просто эта маска… в ней такая сила, что мне страшно становится.

– Ты побледнела. Дай-ка я проверю твой пульс. – Микамэ взял ее запястье и принялся следить за стрелкой часов с видом заправского доктора.

На следующее утро в Киото начал моросить дождик, но к полудню, когда экспресс уже подъезжал к Ёнэхаре, небо расчистилось, и квадраты рисовых полей отливали золотом в последних лучах осеннего солнца. Ибуки расположился у окна в вагоне второго класса, рядом с ним сидела Ясуко. Он планировал вернуться домой ночным поездом, но в самую последнюю минуту Миэко решила задержаться еще на день – захотела посетить поэтический вечер в Наре – и отдала ему свой билет.

– Боюсь, для вас это не слишком удобно, но я знаю, что Ясуко будет только рада такой компании. – Она говорила неуверенно, как будто не надеялась, что Ибуки примет это предложение, однако для него полдня в поезде наедине с Ясуко было настоящим даром небес. Он и мечтать ни о чем подобном не мог.

– Я с радостью возьму ваш билет! Завтра утром у меня лекция, так что будет лучше, если я вернусь сегодня. – И он быстренько переменил свои планы, отказавшись от посещения собрания литературоведов в Киото.