Во время поездки – аэропорт «Надеждино» находился примерно в тридцати километрах от города – Грязнов не преминул поинтересоваться у Симагина, как движется расследование. А узнав, что именно подполковник и был тем человеком, который первым узнал о взрывах в тайге, сразу вцепился в него и попросил прямо сегодня, как поселятся в номере, самым подробным образом проинформировать его с Турецким. По возможности не упуская даже мелких деталей. Дело в том, объяснил он, что в Москву поступает информация, на его взгляд, крайне противоречивая и, более того, наверняка умело дозированная.

– Да, – хмурясь, подтвердил Симагин, – сведения очень противоречивые, это я тоже заметил. Хотя лично я уверен, что ошибкой пилотов во всем этом темном деле и близко не пахнет.

– Вот как! – с удовлетворением отреагировал Турецкий. – А какого же, простите, черта вы информируете Москву, что вам все тут предельно ясно и виноваты именно пилоты?

– Надо мной, Александр Борисович, есть начальники, которые, видимо, сообщают то, что кажется несомненным или просто необходимо им. А собранные мной факты и вещественные доказательства, естественно, приобщаются к делу. Но и только. Нас информирует Горбенко, он же руководитель следственной группы. И у вас будет возможность все это увидеть. И если вы сделаете иные выводы, что ж, я думаю, для установления истины это будет неплохо.

Ответив, Симагин, который сидел впереди, рядом с водителем, покосился на того, как бы показав тем самым, что критические разговоры вести в машине не следует. Ему, во всяком случае. И Турецкий с Грязновым его поняли. Начинать с критики местного начальства вообще нехорошо, донесут, а когда к тебе привлечено особое внимание, тем более…

Гостиница оказалась вполне современной, на уровне европейских стандартов. И номера хорошие, трехкомнатные. Естественно, дорогие. Но именно эта сторона дела и указывала на то, что задерживаться здесь надолго не стоило. А потом просто смысла не было тратить большие деньги за жилье, в котором ты даже и не проживаешь, а только ночуешь.

Помимо этого, Грязнов прекрасно знаком с обычаями руководства губернских городов, когда туда прибывает по разным нуждам столичное начальство, не оставлять приезжих без пристального внимания собственных спецслужб. Уж сколько, бывало, всяких «клопов» и «жучков» выковыривали из электрических розеток, настольных ламп и телефонных аппаратов! Да и недалеко ходить, в том же их «Хилтоне» в прошлые приезды даже из вытяжных труб доставали. Кто возьмется утверждать, что и эти шикарные люксы, рассчитанные на проживание в них высоких столичных гостей либо одуревших от ворованных денег российских «джентльменов удачи» от бизнеса, а то и просто богатых иностранцев, не начинены уже изначально спецтехникой? Это ж мало того что полным идиотом себя чувствуешь, еще и слова лишнего нельзя у себя в номере произнести!

И пока полковник Крайнев услаждался беседой с женщинами, ожидавшими решения от своего руководства, Грязнов, не стесняясь, изложил свои соображения Симагину. Турецкий стоял рядом, кивал и посмеивался – платить ни за что сумасшедшие «бабки» мог только ненормальный, а он себя таковым не считал. Интересно, на какую реакцию рассчитывал в данном случае губернатор? Надо будет при первой же встрече не забыть задать ему этот «учтивый» вопрос.

Подполковник вполне разделял мнение гостей, но не мог не сообщить, что, между прочим, генерал Митрофанов и зам министра Смуров занимают здесь точно такие же номера вот уже неделю, но только этажом выше. Десятый этаж здесь почему-то считается наиболее престижным. Возможно, из-за ресторана, обслуживающего и номера, тогда как на остальных этажах располагаются только небольшие буфеты.

– Что это, в укор нам или как? – насмешливо спросил Турецкий. – Значит, у них имеются свободные личные средства. Отель – предприятие частное, как я понимаю, и на благотворительность не рассчитанное. Ну разве что уж сам губернатор пообещал профинансировать их проживание из местного бюджета. Нет, не обещал? – Он посмотрел на Крайнева, на Симагина и как бы подвел итог: – А я не считаю возможным для себя пускать государственные деньги на ветер. Ибо даже моя немалая зарплата все равно не идет ни в какое сравнение со взятками, которыми позволяют себе оперировать некоторые известные государственные чиновники. Но это так, к слову. Давайте-ка, братцы, возьмем обычные одноместные либо двухместные номера из резерва, который наверняка имеется и в этой гостинице.

Администраторша – вальяжная и пышная дама со взбитой копной волос цвета кофе со сливками, прямо-таки сошедшая с телевизионной рекламы очередного «шампуня, поднимающего волосы» – никак не могла понять, почему гости так настойчиво отказываются от люксов. И тогда Симагин с Грязновым зашли к ней за перегородку. Увидев Вячеслава Ивановича, администраторша всплеснула руками и… и только строгий взгляд Грязнова остановил ее от бурного взрыва чувств. Казалось, она готова была кинуться к нему на грудь, никак не меньше, такой восторг был написан в ее вспыхнувших глазах. Симагин все заметил и, не желая смущать гостя, сказал, что, кажется, в его присутствии нет никакой необходимости. Он вышел с озабоченным видом, сквозь который пробивалась явная ухмылка. А вскоре появился и Грязнов, доложив Сане, что Генеральная прокуратура в любой провинции остается самой собой и в дополнительных комментариях не нуждается. Иначе говоря, уже через несколько минут все четверо заполняли листки прибытия в четырехзвездный отель «Енисей». Вопрос с жильем был решен.

Крайнев, пребывая в некотором замешательстве, поинтересовался планами гостей, выяснил, что его дальнейшая помощь пока не нужна, и отбыл по делам службы. Докладывать начальству, разумеется. А прибывшие отвели полчаса на приведение себя в рабочее состояние, после чего решили собраться в номере Грязнова, чтобы посоветоваться, как жить дальше, а затем спуститься и пообедать, потому что потом неизвестно, как все сложится. Симагин поднялся на пятый этаж вместе с ним.

В номере Вячеслав Иванович достал из своей сумки захваченный из Москвы, из сыскного агентства племянника Дениса, портативный прибор для проверки помещений на предмет прослушивающей аппаратуры, в просторечии именуемый «акула», прошелся с ним вдоль стен номера, по розеткам и электроприборам и, ничего не обнаружив, удовлетворенно кивнул – все в порядке.

– У них тоже проверим, – сказал он.

Симагин, глядя на него, улыбался: генерал ему нравился все больше. С таким действительно сваришь кашу.

4

Подполковник даже не предполагал, что реакция москвичей на его информацию будет столь решительной и скорой. Они ухватились как раз за те, можно сказать, болевые точки, на которых он и сам поначалу сосредоточил главное свое внимание. Но его беда – теперь он это хорошо понимал – заключалась в том, что ему пришлось под давлением всякого рода обстоятельств раз за разом отказываться от одних, других, третьих свидетельств, что, в конечном счете, и привело к окончательно однозначной оценке причины трагического происшествия. Точнее, продиктованной сверху.

Как говорится в подобных случаях? Прошедшего уже не вернешь и не изменишь, а покойные сраму не имут – произошла ошибка, ну и что? Мало мы их совершаем при жизни? Сами же за них и расплачиваемся. Спрашивать теперь не с кого, значит, и вопрос этот надо закрыть. Разве что выводы компетентной комиссии оставить в назидание другим. Чтоб не оступались на ровном месте.

И такая постановка вопроса настолько правильная и гуманная – в первую очередь по отношению к живым, к коллегам погибших, – что с ней трудно и спорить. Особенно когда исходит она из уст твоего «звездного» начальника, даже и не сомневающегося в собственной правоте. Да и кто спорить-то станет? Кто кинется доказывать обратное? Что это, мол, все никакая не ошибка, а заранее подстроенное хладнокровное убийство? Кто возьмет здесь, в провинции, на себя такую смелость? А если даже что-то и попытается доказать, то ему, этому смельчаку, немедленно заткнут рот.

Вот, например, до сих пор подполковника мучил вопрос: что за джипы мотались той ночью к месту падения самолета? И что за взрывы оттуда доносились? Ответов на эти казавшиеся совсем простенькими вопросы так и не нашлось. Следствие уперлось в тупик.

Кстати, если касаться именно этих фактов, то есть разговоров по поводу взрывов и ночных джипов, то официально допрошенные свидетели – жители поселка Рассвет, конкретно те, что звонили ему в начале десятого утра, показали, что ни о каких взрывах они ничего не слышали, никого постороннего ни в самом поселке, ни на дороге не видели, а мирно спали. Тем более что еще с вечера прилично «загрузились». И указанные телефонные звонки наверняка были чьим-то дурацким розыгрышем. Кому-то спьяну почудилось либо он решил посмеяться. Есть еще такие «шутники» на лесопункте, находятся, не из местных, конечно, из приезжих, сезонников.

Ну и что после таких заявлений оставалось делать? Искать «шутника»? Да пошел он к чертовой матери! Не в этот, так в следующий раз поймают…

Турецкий знал уже со слов Грязнова и о взрывах, и о непонятной смерти прооперированного охранника в больнице. И не доверять этим сведениям у него оснований не было. И вот теперь такой, понимаешь ли, казус. Выслушав столь неожиданное и, похоже, искреннее признание подполковника, Турецкий спросил у Симагина:

– А сами-то вы, Борис Егорович, верите в настоящий момент тому, о чем говорите?

– Я понимаю подоплеку вашего вопроса, Александр Борисович. Если скажу «да», значит, лукавлю, если «нет», вообще идиотом должен выглядеть в ваших глазах. Ну как же, весь, мол, город знает и слышал, а тот, кому положено заниматься этим конкретным делом, оказывается не в курсе! И то и другое плохо, ведь так?

– Обожаю догадливых людей, – без тени улыбки ответил Турецкий. – Ну и как же мы, по-вашему, должны поступать в дальнейшем? Вопрос чисто риторический, я-то знаю, интересно, что вы подскажете.

– Еще два слова предыстории вопроса, можно?

– Да хоть три, – хмыкнул Грязнов.

А Симагин, заметив устремленные на него с откровенной насмешкой взгляды женщин, словно бы засмущался.

– Дело было так. И тут я готов расписаться, что называется, собственной кровью под каждым словом. Я сам принимал телефонные звонки и могу с полной уверенностью сказать, что говорили три разных человека, а не один какой-то шутник. Это – раз. Далее, я сам на место падения…

– «На яму», как выражаются профессионалы, – подсказал Турецкий.

– Ну да, не выезжал. Там была оперативно-следственная бригада, в которой от нашей транспортной милиции был задействован старший оперуполномоченный майор Гуляев. Я не первый день знаю Расула Акимовича и, в принципе, мог бы голову дать на отсечение, что он – честный человек и прекрасный профессионал. Но руководителем бригады был назначен нашим прокурором Семен Харченко, сотрудник прокуратуры края, старший следователь по особо важным делам. Его я лично не знаю, в делах не пересекался, и, хотя работает здесь он давно, только слышал о нем.

– Что именно, если это не секрет? – поинтересовался как бы между прочим Турецкий, но глаза его сузились, и он опустил их, чтобы не сбивать говорившего.

– Да как вам сказать? – бесхитростным тоном, пожимая плечами, продолжал Симагин. – Вы про нашего прокурора, про Романа Владимировича Зинченко, что-нибудь у себя, в Москве, слыхали?

– Вопрос на вопрос? – хмыкнул Турецкий. – Слыхал, и что? Но учтите, я первый спросил! – И он как бы шутливо ткнул указательным пальцем в подполковника.

– Я-то задал вопрос с другой целью, не для того чтобы «перевести стрелку». Просто если вы его уже знаете, мне не придется вдаваться в ненужные подробности. Семен Никитович – уменьшенная, но точная копия своего шефа. Злые языки поговаривают, что они вообще чуть ли не из одной деревни родом, а там же у нас, знаете небось, все поголовно родственники, фамилии только разные. А идет это еще едва ли не со столыпинских реформ, когда крестьян с Украины отправляли в Сибирь для освоения новых земель целыми селами. Извините, я ответил, или надо объяснить более подробно? – Симагин в свою очередь хитро сощурился.

«Не прост мужичок-то», – переглянувшись с Грязновым, подумал Турецкий. Видно, и Вячеслав решил то же самое.

– Будем считать, частично ответили, – кивнул Грязнов. – Но вернемся к вашему Гуляеву. Он что, тоже из этих? Сегодня – одно, а завтра – другое? Какой же он после этого профессионал, позвольте спросить? И кто его определил в бригаду?

– Ну, это самый простой вопрос. Направил туда его я, поскольку моего шефа на месте не было. Он с Митрофановым находился. А «заболел» уже позже, наверное, такую команду от Георгия Александровича получил. Так что ответственность кругом на мне. И соответственно все шишки тоже мои. Нет, я не жалуюсь, Вячеслав Иванович, но так уж вышло.

– Значит, охоты выехать «на яму» у вас у самого не появилось? – словно бы констатировал Грязнов.

– В этой связи сообщаю следующее, – почти официальным тоном заговорил Симагин. – Личным указанием генерала Митрофанова мне предписано постоянно находиться на месте, чтобы отсюда курировать и координировать действия бригады, так как это может потребоваться в любую минуту. Короче говоря, «сидеть» на информации для срочных докладов в Москву, другими словами, мне, как диспетчеру, выезд на место падения самолета был изначально, с первых минут, запрещен. Я же сам после первых известий из Рассвета перезвонил на мобильный телефон Лямкина и проинформировал его максимально подробно, насколько это было возможно. А получил указания уже от самого Митрофанова. Не в буквальном смысле, никто не говорил «нельзя», просто я не имел, да и теперь не имею права покидать свое рабочее место – служебный кабинет. Это не своеобразный арест, а как бы острая служебная необходимость. Надо понимать, на время отсутствия полковника Лямкина. А он, видите ли, отсутствует плотно и появится, по моим прикидкам, не скоро.

– А как же с сегодняшней встречей? – с иронией спросил Турецкий. – Отпустили, что ли, для сопровождения?

– Никто, естественно, не отпускал, но сочли резонным, если московскую следственную бригаду будут встречать представители уголовного розыска и транспортной милиции, уже задействованные в расследовании. Но с недвусмысленным указанием: никаких относящихся к делу разговоров с вами не вести, однако обо всем, что говорилось, подробно докладывать. А «разбор полетов» со мной еще впереди. Крайнев поди уже доложил по команде, что я подозрительно кружусь вокруг вас, проявляя, стало быть, ненужную активность. Значит, с минуты на минуту последует начальственный окрик, и мне будет указано место, где я обязан находиться. Может, пока без оргвыводов, а возможно, и с соответствующими выводами. У нас это скоро делается.

– Боитесь? – улыбнулся Грязнов.

– Даже если бы это было и так, – тоже улыбнулся подполковник, – в присутствии двух таких интересных женщин я бы ни за что не сознался.

– Ладно, – сказал Грязнов, – мы вас не выдадим.

И все засмеялись – даже с заметным облегчением. Точки были, во всяком случае, расставлены.

– Перейдем к делу, – Вячеслав Иванович заговорил уже серьезно. – Саня, я предлагаю выслушать Бориса Егоровича, с чего начал бы он, если бы… А затем наметим конкретный план собственных действий. Не возражаешь?

– Ты опередил меня ровно на один вопрос, – ответил Турецкий. – Добавлю только, что надо сразу распределить наши силы – это во-первых, и, во-вторых, уточнить, на кого из местных коллег мы можем полностью рассчитывать. У меня по ходу разговора возникли кое-какие соображения, но – позже. Борис Егорович, прошу. Так на чем тут ваши прокололись?

– Следственная работа с «отказниками», я имею в виду тех мужиков из Рассвета, проделана грубо. Это лишний раз указывает на то, что именно таких свидетельств и опасались те, кому была крайне невыгодна огласка истинной подоплеки происшествия. Значит, я бы начал еще раз именно с них, со свидетелей. Хотя не исключаю, что с ними придется очень трудно. Им либо хорошо заплатили за отказ от первоначальных показаний, либо так же хорошо припугнули. И то и другое в наших условиях вполне реальная вещь. Далее. Я бы немедленно, пока, думаю, еще не уничтожены следы преступления, съездил бы, как вы говорите, «на яму». Расул говорил мне, но сугубо в доверительном плане, что там лично для него сразу возникла масса совершенно необъяснимых вопросов. Однако все ответы на них взвалил, так сказать, на свои могучие плечи Семен Харченко.

– Действительно могучие? – с явным интересом переспросила Галя Романова и засмущалась некоторой двусмысленности своего интереса, поскольку все посмотрели на нее и засмеялись. – Нет, ну что вы?

И это вызвало еще больший смех.

– Галка, ты не о том думаешь, – лучась от удовольствия, воскликнул Грязнов. – Вот Володьке настучу!

– Ладно, успокоились, – поднял руку Турецкий. – Вопрос верный, я понял, о чем Галя спрашивает. Подоплека такая: мог ли этот следователь воздействовать на свидетелей? Ты об этом, Галя?

– Ну конечно, – словно обиделась она. – А вы сразу… бог весть что…

– Действительно, – серьезно ответил подполковник Романовой. – Образно говоря, типичный сибиряк, в классическом его исполнении. Рост, плечи, облик – все в его пользу.

– Кроме? – спросил Турецкий.

– Ну да, можно сказать, кроме того самого. Правда, верность хозяину всегда, во все века в России высоко ценилась, это вам должно быть хорошо известно, – многозначительно развел руками Симагин. – Кстати, я не сказал вам: там, на месте, был еще один важный свидетель, который также отказался в дальнейшем от своих показаний. Это местный участковый, некто Данин. Он первым облазил еще горевшие обломки, некоторые трупы обнаружил и, кроме того, вытащил к самой дороге еще живого тогда пассажира. Который, как вам известно, умер через три дня в больнице. Не приходя в сознание. Но у меня есть подозрения, что ему помогли. Хотя доказательств никаких. Я там не был. А расследований также никто не проводил.

– «На яму» эксперты выезжали?

– Александр Борисович, да я сам бригаду послал!

– И надо полагать, их заключение по горячим следам дает основание сделать выводы об ошибке экипажа?

– Теперь – да.

– Что с телами погибших?