Константин Дмитриевич Меркулов назначил встречу своему старому приятелю, когда-то сокурснику, а ныне проректору Юридической академии Семену Викторовичу Осипову в своем кабинете, в главном здании Генеральной прокуратуры на Большой Дмитровке. Просьба у Сени, как назвал его по старой памяти Костя, была необычной. Надо полагать, личной, как сумел понять Меркулов из не очень внятных объяснений человека, не только облеченного высокой ответственностью перед государством, но известного также своими недюжинными ораторскими способностями. Казалось бы, формулировать коротко и предельно понятно свои мысли – это была его прямая обязанность, даже главная работа, но Сеня что-то невнятно мычал, мекал, хекал, будто и не пытался выразить ясными словами, что ему надо от первого зама генерального прокурора.
И Костя не придумал ничего лучше, как пригласить профессора, доктора наук, членкора Академии и прочая, и прочая к себе на службу. Усмехнулся про себя: в этом кабинете и не такие соловьи «раскалывались»!
Об этом он и заявил сразу Семену Викторовичу, едва тот вошел в кабинет, ибо Меркулов надеялся, что такое начало разговора поможет посетителю вернуться в атмосферу веселого студенчества, когда им было все легко и просто. Но Осипов, несколько растерянно щурясь сквозь модные, квадратные очочки, лишь кивнул в ответ, даже и не улыбнувшись, а с лица его не исчезла откровенная тревога. И уже по одному этому Меркулов понял, что тревоге профессора не один день и, возможно, в таком состоянии он пребывает уже давно. Но что же могло так угнетать этого вполне благополучного человека? Косте показалось, что он наконец нашел то единственное слово, которое и определяло состояние Семена. Именно угнетение...
Сели, Клавдия Сергеевна внесла поднос со стаканами свежезаваренного черного чая и тарелочками с лимоном, конфетами, маленькими пирожными. Рассматривая серебряные, с чернью и позолотой, подстаканники, Осипов хмыкнул и покачал со значением головой:
– Кажется, вчера, а какая, на самом деле, старина, а, Костя? И как они у тебя сохранились? Подумать только...
– Да вот, берегу... – Меркулов хмыкнул. – Как память... А что еще осталось?.. Но ты давай, не уводи в сторону. Что случилось? Почему ты сам не в себе? Кто обидел академика?
– О господи! Если бы!.. – Семен воздел руки почти в отчаянье. – Не обо мне речь, дорогой Константин...
Меркулов, естественно, знал о трагедии Осипова, схоронившего враз сына с невесткой, погибших в автокатастрофе, давно уже, несколько лет назад, и остался Сеня с женой да с внучкой, Юлечкой, кажется. Значит, с кем-то из них беда? Костя продолжал вопросительно смотреть на гостя, и тот наконец словно решился, и это решение вроде бы далось ему с трудом.
– Понимаешь, Костя, – начал он, – я все никак не мог решиться, но одно событие недавно... подтолкнуло, что ли... И я испугался, даю тебе честное слово! Вот и...
– Да ты, если можно, без преамбулы. Что произошло и что тебя подвигло?
– Ты слышал, наверное. Об этом который день уже с утра до вечера телевидение талдычит, газету какую ни откроешь... Певец этот, мальчишечка...
– Тот, что из окна выпал?
– Если бы выпал, Костя! Там, видно, такое было!..
– А что могло быть? К сожалению, насколько это мне известно, обычное сегодня дело. Точнее, беда наша. Я смотрел материалы следствия, если это тебя интересует... Стресс, наркотики как спасение... В другом вопрос: почему эти молодые и талантливые так быстро разочаровываются? Впрочем, о чем я спрашиваю? Это ж они сами придумали и поют: «Нет, нет, нет, мы хотим сегодня!» – или как там? «Да, да, да, мы хотим сейчас!» Мы с тобой, если помнишь, так не пели. И не думали. Может, поэтому? Но ты-то какое отношение к этому имеешь? Я имею в виду, к пареньку? Родственник, что ли?
– Нет, – поморщившись, отмахнулся Осипов. – Ко мне он никакого... Юлька с ума сходит...
– Поклонница? Или любовь, нет?
– Тут другое, Костя... Я больше всего боюсь, чтобы Юлька с этой ее реакцией, прямо скажу, неожиданной для меня, – чуть ли не истерика случилась, понимаешь? – сама не оказалась в какой-нибудь подобной истории. Компания странная, бывают моменты, она прямо сама не своя... И ничего не говорит, не делится. Ну, со мной ладно, я – мужик, но она и с Таней не хочет ничего обсуждать. А когда только лишь заходит речь, – что, мол, происходит, девочка? – чуть не в слезы: «Не лезьте в мою жизнь!» И все свободное время проводит с компьютером, купили на свою голову! Нет, я понимаю, новый век, новые технологии, Интернет опять же, но ведь это же какая-то зараза! И что она в нем путного находит?
Меркулов улыбнулся по поводу горячности профессора:
– Ну ты, дорогой мой, смотри на вещи просто. Сам же только что говорил, что нынешняя молодежь хочет жить своей, не совсем понятной нам жизнью. Устраивать по этому поводу слежку – дело, я думаю, неблагодарное. Значит, что? Надо находить общий язык. Не тебя же учить, юриста! Только, мне представляется, это не ты, а больше Татьяна твоя панику разводит. Так объясни доходчиво. И от компьютеров нам с тобой никуда не деться, теперь он – первое средство общения у молодежи, чего ж ты хочешь? А если в связи с этим возникают вопросы, тогда... – Меркулов многозначительно покачал головой из стороны в сторону. – Тогда, Сеня, могу тебе посоветовать обратиться к специалисту, чтобы тот, извини за прямоту, залез в ее компьютер и посмотрел, о чем там и с кем конкретно идет переписка. Если таковая имеется. Нехорошо, знаю, но... А что ты еще от меня хочешь? Ей сколько лет?
– Двадцать третий, в том-то и дело. Маленькие дети – маленькие заботы, а большие... – Осипов тяжко вздохнул. – Я уж думал об этом, Костя. И тоже не сторонник подглядывать и подслушивать, но... Надо же хоть в какие-то рамки... Но ты не подумай, что я со своими заботами явился в Генеральную прокуратуру! Это я к тебе как к старому другу, за советом. Ты уж извини, никого из близких товарищей, посчитай, уже и не осталось...
– Я ценю твое доверие, Сеня, можешь быть уверен. Но, полагаю, что ты зря бьешь в колокола. А насчет компании? У нее-то не спрашивал?
– Это я Тане поручил, она... – Профессор опять с огорчением махнул рукой. – Чуть все не испортила! Говорит ей: «А почему ты своих друзей к нам в гости не пригласишь?»
– Ну и что тут неправильного?
– Я тоже сначала так думал, а у них скандал из-за этого. Крики. «Чего они тут не видели? У них другие интересы!» И так далее. Вплоть до истерики, будто мы, старики, ее свободы лишаем!
– А чем она у тебя вообще-то занимается?
– Рекламой, Костя! – почти с отчаяньем выкрикнул Осипов. – Всем этим, прости, Господи... – Осипов резко кивнул в сторону темного экрана телевизора, стоящего в углу кабинета. – Глаза б не смотрели!
– Э-э-э, брат, так у вас профессиональные конфликты? И ты еще их в гости зовешь? Нет, профессор, чего-то ты того, извини. – Меркулов засмеялся, чтобы снизить градус накаляющейся атмосферы. – Сам стань на ее сторону. Как она должна воспринимать такую критику?.. Она художник, что ли?
– Закончила полиграфический институт, по оформительскому факультету, сама рисует, что-то сочиняет. Работает в рекламной компании, говорит, что нравится.
– Ну так что ж ты хочешь, дорогой? Художники – они своеобразный народ, с ними бы помягче. А ты небось со своим академическим пылом, да?
Осипов только вздохнул.
– В общем, Сеня, если я тебя правильно понял, ты ждешь не только совета, но и конкретной помощи, так? – И после кивка профессора продолжил: – И я, кажется, знаю, кто тебе сумеет помочь. Если захочет. Точнее, если ты сам его об этом попросишь. Ты, а не я.
– И кто же? – Осипов с надеждой посмотрел на
Костю.
– Сашка Турецкий. Помнишь, поди, такого?
– А как же?! А почему?..
– Что – почему? Почему ты, а не я? – Меркулов хмыкнул. – Да потому, что если его попрошу я, он меня, да и тебя вместе со мной, пошлет... подальше. А если ты сам, ему будет тебе неудобно отказать. И как это сделать, я тебя, пожалуй, научу. Если ты хочешь.
– Костя! Мне неудобно... Но ты видишь, в каком мы с Таней положении? Юленька ведь нам как дочка! Дороже дочки! Единственный человек, который... которая... Извини... – Осипов нашарил в кармане платок и стал вытирать им покрасневшие глаза. – Неловко, Костя, прости...
– Да будет тебе, – Меркулов нахмурился и отвел взгляд в сторону. – Еще чайку?
– Спасибо... да... если можно... – Осипов затряс головой, не поднимая глаз.
– Клавдия Сергеевна, – сказал Меркулов, нажав клавишу микрофона интеркома, – сделайте, пожалуйста, еще по стаканчику... А ты, Сеня, послушай меня внимательно... Дело в том, что я сам был вынужден по настоянию врачей уволить Саню из прокуратуры, понимаешь? И должен представлять, какой это был удар для него. Во-первых, он посчитал, что я не пожелал его отстоять. И в этом, к сожалению, оказался отчасти прав. Потому что я даже и не представлял, во что может вылиться Санина «свобода». При его-то упрямстве! А во-вторых, дело, которое мы все предложили ему, не устраивает, видите ли, их благородие! Частный сыск для профи – это семечки! Скучно ему!.. Ну и всякие привходящие там еще оказались... обстоятельства. И при всем том, ты же знаешь, Саня блестящий аналитик! Сыщик от Бога! Чего ему еще? Какая, к чертовой бабушке, извини, свобода?!
– Но почему ты считаешь, что именно он?..
– Сейчас, – Меркулов остановил его жестом. – Спасибо, Клавдия Сергеевна. Если там уже явился господин из Думы, мы закончим минут через десять. – И, хмыкнув, когда секретарша сурово взглянула на собеседников и выплыла из кабинета, продолжил, доверительно наклонившись к Осипову: – Неравнодушна к Сане. Считает, что я был не прав. Да они все тут так считают, женщины наши... А теперь пей чай и слушай, что я скажу. Научу тебя, как подъехать к нему, понял?
– Подожди, Костя. Но почему ты думаешь, что частное агентство способно помочь нам? Я не верю этим деятелям. Еще охрана – куда ни шло, а расследование?.. Нет, я понимаю, бывшие профессионалы, но, честное слово... Чего от них можно требовать?
– У тебя, мой друг, устаревшие понятия. И потом я ж тебя не куда-то посылаю, а к совершенно конкретному человеку, которого ты прекрасно знаешь. Ты ж в московской прокуратуре уже работал, когда Саня стажером ко мне пришел? И вот с тех пор... Сколько уже? Двадцать четыре года, без малого – четверть века, Сеня! Вместе. И кабы не террористка... Эх, да что говорить! Он все эти годы только приобретал, ничего не теряя! Да человек с таким опытом! И еще – это, пожалуй, самое главное! – Саниной дочке, которая у него учится в Кембриджском колледже, между прочим, шестнадцатый год. Или семнадцатый?.. Господи! – Меркулов наморщил лоб. – Как же они быстро растут! Ты видишь, у него абсолютно те же проблемы, что и у тебя! Как же не поможет?! То есть обязательно поможет – что я, Саню плохо знаю? Но только одно условие. На всякий случай. Подойти к нему надо так, чтобы это исходило лично от тебя – пусть по старой памяти. И ни в коем случае не от меня. Может рогами упереться, с ним это теперь часто случается.
– А как же я это сделаю?
– Вот сейчас чай с тобой допьем и все решим. – Меркулов улыбнулся. Отпил глоток свежего чая и взял свой мобильник. Нажал вызов в меню. – Всеволод? Добрый день. Ну, как вы?.. Да, да, я знаю, я вчера был... да, да... А наш где?.. Как?! Неужто?! – Меркулов засиял. – Вот не ожидал! Ты посмотри, что погода делает... Может быть, в конце дня, ребятки... да, если вы задержитесь. Я позвоню, привет остальным.
Костя отключил мобильник, отложил его в сторону, задумчиво посмотрел на Осипова, покивал, что-то придумывая, и, наконец, решился:
– Значит, давай действовать так. У тебя сейчас есть лишнее время?
– Ну... есть, не так, чтобы...
– А к пиву как относишься?
– К пиву?! – У Осипова даже челюсть отвисла.
– Ну да, к нормальному пиву? Которое пьют из кружек, стаканов, бокалов, прямо из бутылок – в зависимости от ситуации, надо понимать.
– Да никак! Ну, пью иногда. В компании. Только ведь и компаний уже... сам понимаешь. А что?
– Объясняю. Случилось неожиданное и приятное событие. Саня наконец решил помириться с женой Ириной. Может, ты ее знаешь, но, скорей всего, не видел. Симпатичная женщина. Музыкант, преподавала в Гнесинском, а с год назад, когда с Саней беда случилась, оставила музыку и переквалифицировалась по теме криминальной психологии. Чтобы быть ближе к Сане. Ну, понимаешь, она – нувориш, а он – высокий профи, отсюда всяческие трения и прочее. Скандалы. При его-то, да и ее характерах. А сейчас они всем агентством были на кладбище, годовщина их погибшего директора, племянника нашего Вячеслава Грязнова, которого ты конечно же тоже должен отлично знать. Я вчера заезжал на Троекуровское, помянул, цветочек положил и попозже в «Глорию» их заеду.
– Погоди, Костя, так ты про «Глорию»?! – удивился Осипов.
– Ну, конечно! А что-то не так?
– Да все так! Просто я как-то не сопоставил... И Саша Турецкий тоже в этой «Глории»?
– Разумеется.
– Так это меняет дело в корне! Я, говоря об этих
ЧОПах, вовсе не ее имел в виду. А о «Глории», извини, – Осипов раскинул руки, – кто ж не знает?! Она у нас и в лекционном курсе фигурирует. Но, говорят, к ним и соваться бессмысленно, дел на пять лет вперед...
– Кто тебя проинформировал? Лето – обычный мертвый сезон! Как повсюду... Ну, раз ты знаешь, тем более есть смысл. Короче. После кладбища все поехали в агентство, это напротив «Сандунов», я скажу точный адрес. А Саня вместе с Ириной остались еще там. Как раз же похороны того мальчика... А позже Сева Голованов, он сейчас, после гибели Дениса, директора, исполняет обязанности директора, позвонил Ирине, чтобы узнать, когда они собираются подъехать. И та ответила, что, наверное, совсем поздно, потому что они решили вдвоем отправиться в парк «Сокольники». Зачем, ты думаешь? Пивка попить! Вот, елки-палки! Помирились наконец, значит! Слава тебе, Господи! – Меркулов даже, суеверно сплюнув через левое плечо, перекрестился. – И теперь у тебя появился прекрасный шанс. Поезжай в Сокольники, там есть три точки, я их назову, где ты сможешь легко обнаружить Саню. Сделай вид, что встреча чисто случайная. Заодно с его супругой познакомишься, обаятельная женщина, хотя... ну ладно, не буду. Ну и... Вот так, Сеня, дорогой! Готов?
– Да я к черту на рога готов, только бы...
– А оно примерно так и получится! – засмеялся Меркулов и придвинул к себе лист бумаги, чтобы нарисовать члену-корреспонденту Академии план расположения пивных точек в парке «Сокольники».
– Ирка, а ведь ты здесь, со мной, никогда не была...
– Зато тобой здесь, надо понимать, давно все тропинки истоптаны, – лукаво сверкнув глазами, ответила Ирина.
Турецкий прислушался: не сарказм ли прозвучал в упреке? Нет, хотя и показалось. Это бесконечное «кажется» ему так уже осточертело, что и рад бы не прислушиваться к интонациям, да привычка какая-то противная уже выработалась. Пора отказываться, пора...
– Да... истоптано... А ты знаешь, первое мое уголовное дело расследовалось именно тут. Вместе с Костей... Потом... а! – Турецкий отмахнулся от собственных воспоминаний. – А еще, если помнишь, когда Славка вас с Нинкой отправил в Абхазию?..
– А... – засмеялась Ирина, – это когда ты разочаровался во всех своих друзьях-товарищах? Помню, Шуринька! Ну, артист! Ты скажи мне честно, вот сейчас, дело прошлое... Ты что, в самом деле тогда хотел взаправду застрелиться? И неужели сделал бы это?
– Почему – «бы»? Просто в обойме оказались пустые гильзы. Даже и не холостые патроны...
– Шурик, ну как ты мог? Ты о нас с Нинкой хотя бы подумал...
– Вот как раз потому, что подумал... Чтоб эти... козлы от вас отвязались... Ты ж их не знаешь, а я-то знал... Да ладно, чего теперь?
– Сам начал...
– Сам, конечно, извини. А, кстати, как тебе наша дочка? Кажется, ей Англия пошла на пользу.
– Я боюсь, что даже слишком. Эта ее новая манера... Категоричность, «я считаю...», безапелляционный тон... Рановато, Шурик, хотя я не против, а тоже – за.
– Но ведь взрослый человечек...
– Ты сейчас будешь сердиться, но я должна все равно признаться.
– А ты не серди меня! – засмеялся Турецкий. – Что за признание? Очередная измена мужу?! – Турецкий округлил в неподдельном ужасе глаза и стал шарить взглядом по столу, будто в поисках ножа.
– Да ты обязательно рассердишься, – не приняла его игры Ирина, – если я скажу, что Нинка тебя любит гораздо больше, чем меня, хотя я ее мать! А ты, естественно, никакая не мать! И она это в последнее время постоянно подчеркивает.
– Что я – не мать? – Турецкий захохотал.
– Нет, конечно, я говорю о том, что, по ее убеждению, ты умнее, сильнее, несмотря ни на что, добрее, может быть, по отношению к ней, менее требователен... Что еще?
– А что может быть еще, Ирка, если ты ее пытаешься терроризировать, когда у тебя со мной не получается. Но я-то не обижаюсь, а она маленькая.
– Ага, а меня, значит, вам всем можно обижать? Только потому, что я уже большая?
– Не сердись, ты обещала... И тебя нельзя. Но Нинка... А пусть она дома почувствует себя на минутку самой главной! Ну, надо
О проекте
О подписке