Глава первая
Начнем сначала…

Эйфория первого дня продержалась недолго.

Турецкий уже знал о тех событиях почти годичной давности, которые произошли, говоря языком прошлого, в Ивановской волости, Замотаевского уезда, Астраханской губернии. Прошлое-то возвращается потихоньку, неизвестно, правда, зачем, но отчего же и не отдать ему дань былого уважения? Все бы неплохо, наверное, да только никогда не было в том прошлом такого, чтобы сразу четыре убийства повесили на невиновного человека, осудили его, а затем пересмотрели решение, и из всех убийств оставили-таки одно, в котором по-прежнему ни у кого не было твердой уверенности. Всякая юстиция бывала в разные времена, и коррупция, и взяточничество – тоже, но никогда прежде не было, чтобы человека именно с поразительной легкостью обвиняли, а чуть позже с такой же легкостью оправдывали, но не полностью. Надо же было все-таки убрать его с глаз подальше и тем «закрыть вопрос»! Нельзя демонстрировать широкой публике, что вся правоохранительная и судебная системы нового демократического общества не оправдывают даже тех невеликих зарплат, которыми их обеспечивает государство, и поэтому ищут для себя иные источники доходов! Абсурд! Наоборот, говорят скептики: какое общество, таковы и защитники его, таков и суд.

Отдыхавший здесь, в станице Ивановской, директор «Глории» отставной генерал милиции Грязнов принял тогда активное участие в расследовании фактически четырех уголовных дел и предоставил начальнику ГУВД области Алексею Привалову доказательства того, что обвинения против невиновного человека были инспирированы. Сфальсифицированы, другими словами. И все вроде бы стало на свои места. Но в Москву, в «Глорию», прислала слезное письмо гражданская жена осужденного-таки Антона Калужкина, в приговоре которому апелляционная инстанция районного суда сняла три откровенно нелепых обвинения, оставив четвертое, и на этом основании суд определил ему меру наказания в виде лишения свободы сроком на 12 лет строгого режима. То есть, иначе говоря, правоохранители и прокуратура, вкупе с судом, добились-таки своего, как гласит русская поговорка, пусть не мытьем, так катаньем.

И при этом никто – ни Грязнов, ни свидетели – жители станицы, так и не поняли, почему в качестве «козла отпущения» властью был избран именно Антон? Хоть убей, не понимали. Вот и прилетел Александр Борисович, имея в кармане скудные гроши, ибо требовать с Кати Нефедовой, умолявшей о помощи, какие-либо средства на проведение дополнительного расследования было делом пустым и безнадежным. Кое-что «наскребло» агентство – уже из чувства протеста против откровенно творящейся несправедливости. Но главным образом и Грязнов, и Турецкий очень рассчитывали на помощь ГУВД, коим руководил двоюродный брат Дуси, начальник областной милиции генерал Привалов. Да, рассчитывали…

Но уже два дня спустя, когда проводили Дусю в Москву и Турецкий попытался договориться с Приваловым о деловой беседе, генерал повел себя на удивление индифферентно, и это после такой радостной встречи в аэропорту! Звучали его оправдания примерно так: «Оно бы, мол, конечно, да, однако, с другой стороны, видите ли, Александр Борисович, существуют, к сожалению, некоторые обстоятельства, которые, в свою очередь…» – и так далее. Называется это, как в известном анекдоте об «умном» старшине, – «уклончивым ответом». А ведь мог бы и спасибо сказать, поскольку явно сбывалась его затаенная мечта – выйти в родственники Вячеславу Ивановичу, а скорее, вероятно, воспользоваться в дальнейшем его немалыми московскими связями. Нехорошо получалось, и Александр Борисович это увидел почти сразу, как ни скрывал теперь Привалов своего недовольства вторичным вмешательством москвичей в сугубо провинциальное дело, в гораздо большей степени касавшееся именно его «епархии». Ведь как раз милиция и следственные органы и «заварили» эту «кашу», и должны были, в конечном счете, ответить за свои бесчинства. Впрочем, к самой Дусе все эти события не имели ни малейшего отношения.

Нет, категорически не понравился генерал Привалов при второй их встрече Александру Борисовичу. И показное его радушие – в первую очередь. Об этом стоило бы, вообще-то, «перекинуться» со Славкой, но Турецкий понимал, что и тот сейчас в эйфории, поскольку Дусенька, выполнив его просьбу и проведя Саню по всем соседям, с которыми уже однажды разговаривал Грязнов, благополучно отбыла в Москву, имея при себе минимум багажа, как и просил ее жених.

Итак, Привалов вместе с Турецким проводили Евдокию Григорьевну в аэропорт, и Алексей Кириллович немедленно поспешил, сославшись на какую-то свою особую, экстренную занятость, «закруглить» возникший было разговор о том расследовании, ради которого и прибыл сюда московский сыщик. Вид у него сразу стал сугубо деловым, «начальственным», что не должно было оставлять никаких сомнений в его «государственной занятости». А Турецкий с его проблемами вполне мог обойтись и сам. Именно это дано было понять Александру Борисовичу отказом Алексея Кирилловича в ближайшие дни принять у себя сыщика для подробного и серьезного разговора. Единственной помощью, которую тот действительно оказал, был звонок кому-то в областной суд с просьбой посодействовать Турецкому в его ознакомлении с последним обвинительным заключением по делу Антона Калужкина. Причем попросил Привалов как бы о личном одолжении. Очень «любил» всегда «благодеяния» такого рода Александр Борисович и оценил помощь.

После такого, почти бесцеремонного, можно сказать, «отлупа» Турецкий уже видел, что с дальнейшими просьбами относительно помощи с транспортом и прочими необходимыми в любом расследовании надобностями обращаться к Привалову – дело бесполезное, точнее, бессмысленное. Ну что ж, и это – не впервой… Власть никогда не помогала в подобных расследованиях, ибо чаще всего именно ее «уши» торчали в нарочито и грамотно запутанных ситуациях. И это означало, что теперь Александру Борисовичу придется самому, не опираясь и не ссылаясь на прежние наработки и знакомства Грязнова, заняться делом Калужкина с самого начала, практически с нуля. И это – тоже не новость. Взялся, как говорится, так уж не жалуйся на обстоятельства. Но, хотя Турецкий мог бы с абсолютно чистой совестью послать всех станичников с их заботами и болями куда-нибудь подальше и закрыть свою частную «лавочку благодеяний», наперед зная, что ни перед кем ответа ему держать не придется, даже перед Всевышним, он прекрасно понимал, что никогда этого не сделает. Прежде не мог, не сумеет и сейчас, просто совести не хватит. Оно, конечно, неприятно сознавать, что ты – дурак, которого фактически подставили в заранее обреченном расследовании, но и иного выхода для утешения своего самолюбия он тоже не находил. Одни только умоляющие и верящие в его силу и убежденность глаза Зины, не говоря уже о Кате Нефедовой с ее сынишкой, чего стоили! Как после этого смотреть-то в них?

Нет, разумеется, можно было бы и не смотреть, а просто сесть в ближайший самолет и послать всех к определенной матери, но и это не выход для самооправдания. Значит, залихватское «я приступаю к расследованию» все еще имеет место быть, по выражению записного бюрократа.

Но с Грязновым он все-таки созвонился, чтобы поставить того в известность о том, что «друг Алеша» оказался очередной и, к сожалению, самой типичной милицейской сукой. Это – на всякий случай, чтобы у Славки, который, естественно, очень расстроился, в дальнейшем неожиданно не возникло ненужных иллюзий. Ну а Дуся, разумеется, была здесь ни при чем, – что ее просили, то она сделала быстро и с охотой. Очевидно, родственные отношения с генералом ее также никоим образом не касались. А может, и тяготили, кто знает. И такое бывает в жизни…

Что ж, сначала так сначала… Турецкий совершил формальный акт: взял у Катерины Сергеевны Нефедовой заявление на имя директора «Глории» В.И. Грязнова с просьбой провести объективное расследование обстоятельств преступления, за которое безвинно осужден ее гражданский муж Калужкин Антон Сергеевич. Вопрос о сумме гонорара не поднимался. Сделал это Турецкий отчасти и с той целью, чтобы душу больше не мучили сомнения: стоит – не стоит? Стоит, раз взялся…

А еще в день прилета Александр Борисович с помощью того же Привалова нашел в Астрахани фирму проката автомобилей и взял там за свои кровные подержанную «тойоту» серебристо-серого цвета, как уверял его менеджер, в отличном состоянии.

После оглашения приговора прикрепленный к осужденному адвокат Петровичев буквально в последний день отведенного ему уголовно-процессуальным кодексом срока обжалования решения суда принес протест в апелляционном порядке. После ряда следственных действий уже городской суд, рассмотрев дело Калужкина, снял три эпизода, оставив в силе четвертый – обвинение в убийстве участкового уполномоченного майора милиции Грибанова. И приговорил к 12 годам строгого режима. И вот после этого адвокат внес протест уже в кассационном порядке в Судебную коллегию областного суда, и исполнение приговора снова временно приостановилось. Вероятно, и в последнем случае также еще «сработало» личное общение Грязнова с Приваловым и обещание последнего, данное им Вячеславу накануне возращения Грязнова из Астрахани в Москву. С этого и начнем, сказал себе Турецкий.

Явившись с утра пораньше в суд, он попытался добиться встречи с судьей, которая вела процесс, Эллой Серафимовной Санаевой, но ему ответили, что в течение ближайшей недели он не может рассчитывать на беседу, слишком много работы, а вот на будущей неделе… ему обязательно сообщат о такой возможности.

С судом ясно, все было сработано грамотно. Значит, придется обращаться в прокуратуру, где должны быть копии обвинительных заключений. А если начнется очередная тягомотина, тут уже потребуется включить в действие напор и энергию Кости Меркулова, заместителя генерального прокурора. Но Турецкий надеялся, что до этого не дойдет, он и сам еще мог оставаться в памяти руководства прокуратуры как недавний, относительно, конечно, первый помощник генерального прокурора. Да и на удостоверении была его фотография того времени, когда он носил мундир государственного советника юстиции третьего класса.

Вмешательства «высоких сил» не потребовалось. Ему удалось без особого труда получить разрешение на ознакомление с необходимыми материалами, находившимися в архиве прокуратуры. Отправившись туда, Александр Борисович собирался внимательно ознакомиться с обвинительным заключением и сделать для себя все необходимые выписки и пометки. А затем попытаться вернуться к тому, самому первому обвинительному заключению, в котором Калужкину инкриминировались целых четыре убийства. Турецкого интересовали метаморфозы, которые произошли в апелляционной инстанции, оставившей из четырех только одно преступление. Была ведь какая-то причина? Вот в ней и следовало разобраться: по какому принципу обвинения снимались? Это же не просто так, практически во всех эпизодах фигурировали похожие улики. Но где-то они суд не устроили, а в Грибановском деле – устроили, так получалось? «Теньденьсия!» – как говорится в известном анекдоте про наблюдательного чукчу.

Между прочим, Турецкий сразу понял, что в архиве ему повезло, он познакомился – так уж невольно получилось! – с очаровательной женщиной из этой «конторы», как он всегда непочтительно называл учреждение, в котором провел практически всю свою трудовую жизнь, достигнув при этом немалых высот и чинов. Людой звали кокетливую… Девушку?.. Дамочку?.. Причем самого заманчивого для опытного мужчины возраста – по его прикидкам, что-то между двадцатью пятью и тридцатью годами, но не задавать же жарко дышащей красотке столь невежливый и бестактный вопрос! Впрочем, «дышала» она, вполне возможно, и по причине довольно-таки тяжелой атмосферы в помещении, где пыль и духота составляли вреднейший из всех возможных коктейль.

Внимательный к женщинам, Александр Борисович отметил также, что в гораздо большей степени ее занимал не пристальный интерес москвича к уголовному делу, по которому уже вынесен приговор, а его собственное присутствие в подведомственном ей помещении, где она чувствовала себя хозяйкой. Люда ведь, как и он, знала о том, что исполнение приговора временно приостановлено, в связи с кассационной жалобой адвоката. И потому она не совсем понимала, зачем нужно было копаться в обвинении симпатичному мужчине, который поглядывал на нее и с нежным сочувствием, от которого что-то разливалось в животе, и с явно недвусмысленным любопытством. А уж чем кончается такое любопытство, ей было известно лучше, чем кому-либо другому. И она немедленно приготовилась ему помогать, как только он попросит об этом, а что обязательно попросит, она нюхом чувствовала. Причем помогать собралась исключительно по личной инициативе. На служебную необходимость в этом вопросе начальство ей не указывало.

Из нескольких случайных реплик, каждая из которых сама по себе, казалось бы, не несла никакой серьезной информации, Александр Борисович без труда выяснил, что эта стройная шатенка с очаровательной и, вероятно, модной здесь скобкой волос, а также полной грудью, которую она носила словно высокую правительственную награду, то есть с откровенным вызовом и гордостью, проживала в настоящий момент одна. Родители ее, сотрудники областной прокуратуры, уехали в подмосковный санаторий: отец – подлечить сердце, а мать – проследить за ним и не давать воли. И дочь их оказалась, таким образом, почти на целый месяц предоставлена сама себе. Ну и немного службе, поскольку летом суета в архиве прокуратуры несколько замирает. Опять же и напарница, пожилая тетенька Варвара Лавровна – существо доверчивое, тихое и на протест неспособное, ее и попросить об одолжении нетрудно, она всегда подменит.

Люда чем-то очень напомнила Турецкому Алевтину, Альку – не менее привлекательную дочь генерала из Минобороны, исполнявшую в «Глории» должность секретаря. Люда показалась ему такой же раскованной, правда, может быть, излишне смелой, но твердо уверенной в том, что ей должно принадлежать решительно все, на что падает ее взор. Что ж, это обычные в наше время издержки воспитания.