– Пока что ничего. По данным охраны, кроме самого Савина в лаборатории никого больше не было.

– Выходит, самострел? – усмехнулся Турецкий.

И снова Щеткин невнятно пожал плечами.

– Да как сказать... Не самострел, конечно, но не исключено, что тупым предметом мог быть и вот этот угол стола.

И он кивнул на заставленный пробирками, ретортами и колбочками рабочий стол, посреди которых красовалась ополовиненная бутылка довольно дешевого, явно самопального коньяка.

– Твои принесли или здесь уже было?

– Обижаете, гражданин начальник, – хмыкнул Щеткин. – Мои орды на выезде не пьют.

– А это?

– А это, судя по всему, с ночи осталось. Не допили. А возможно, что и не допил бедолага. Только тратился зазря.

– Пожалел волк кобылу, – буркнул Турецкий и еще раз окинув взглядом небольшую лабораторию, в которой творил младший научный сотрудник Савин, повернулся лицом к Щеткину. – Собаку, надеюсь, пускали?

– А толку-то, – отозвался Щеткин. – Чувствуешь, какой здесь запах? Видать, когда он падал, то какие-то ампулы на столе рукой зацепил и... Короче, наш Мухтар даже нюх потерял. Чихает, бедолага, как простуженная бельгийская лошадь.

У этого опера, многоопытного, как сельский сбор старейшин, все живые твари были «бедолагами», включая, естественно, и жмуриков, которых он столько перевидал за свои годы службы, что этого хватило бы на весь оперативный состав небольшого отделения милиции.

– Что и говорить, амбре похуже, чем в станционном клозете, – послышался от дверей голос Плетнева, и на порожке, заслоняя собой весь проем, выросла массивная, шкафоподобная фигура бывшего спецназовца. – Я тоже прочихаться не мог, когда зашел сюда.

Чтобы не уподобляться «чихающей бельгийской лошади», они прошли в коридор, где уже немного расслабившийся Щеткин пробурчал недовольно:

– Что за контора такая?.. Из всего начальства только психующий завлаб да какой-то нервный академик, с которым разговаривать, что на высокопоставленный труп выезжать. Всем ребятам успел кровь испортить. Будто не у них сотрудника замочили, а мы его в эту комнатень подкинули.

И он удивленно покрутил головой.

– Вот же хмырь!

«Академиком», судя по всему, был Ясенев, звезда первой величины в фармацевтике, как в свое время охарактеризовал его Шумилов, и Турецкий счел за нужное прервать разглагольствования Щеткина, который, видимо, и вправду нанюхался какой-то дряни в лаборатории Савина:

– Все, Петя, спасибо. И спасибо великое, что приехал. А теперь просьба. Как только будут результаты экспертизы – дай знать. Буду очень тебе благодарен.

– Само собой, – пожал плечами Щеткин и, кивнув Плетневу, спорым шагом направился по коридору к выходу.

Оставшись с Антоном вдвоем, Турецкий спросил негромко:

– Что-нибудь успел накопать? Я имею в виду по факту... – Он хотел было сказать убийства, но вовремя осекся и только кивнул в сторону открытой двери лаборатории, где в подсохшей луже крови все еще лежал Савин.

Плетнев обреченно вздохнул, и на его лице застыла маска не справившегося с заданием человека.

– Пока что ничего. Опросили кого могли, но... – И он виновато развел руками. – Никто ничего не знает.

– А что говорит их служба безопасности?

– В том-то и дело, что ни хрена не говорит! – вскинулся Плетнев. – Из всей службы только охранник на месте, Модест, а Глеба до сих пор нет.

«М-да, – мысленно пробурчал Турецкий, – видимо прав был Петя Щеткин, когда пожаловался на порядки в “этой конторе”».

И снова он подумал о Шумилове, которому его «Клюква» грозила большими неприятностями. С его-то мягкостью и внутренней интеллигентностью надо не родню набирать в свою команду, а крепких, порядочных профессионалов, которые смогли бы оградить его хотя бы от чисто внешних неприятностей.

– Ладно, хрен с ним, с Глебом, все равно ничего толкового не скажет, – подвел черту Турецкий. – Ну, а сам-то... версии, догадки, предположения? Впечатление такое, будто это несчастный случай. Как говорится, молодо-зелено. Вот и не рассчитал своих силенок. Закосел и... и головой об стол. Возможно, что даже поскользнулся на какой-нибудь дряни.

– Похоже, – согласился с ним Плетнев. – И поначалу я тоже так подумал. Но потом...

Он с силой щелкнул пальцами и уже каким-то яростным, напористым тоном произнес:

– Ты понимаешь, Саша, не может быть, чтобы это был просто несчастный случай. Не может! Он, этот самый Савин, он что-то знал про ограбление, и...

– И его убрали, – внес свою лепту Турецкий.

– Насколько я чувствую, это именно та рабочая версия, от которой надо бы и плясать.

Турецкий хотел уж было съязвить, «вот и пляшите, господин Плетнев. Глядишь, и не останется времени, чтобы чужих жен уводить из конюшни», однако в этот момент в конце коридора показалась приземистая фигура охранника, и он вовремя осекся.

– Антон Владимирович... Можно вас на два слова? – произнес Модест, остановившись в двух шагах Плетнева. И откашлялся в кулачок, покосившись на Турецкого.

– Говори здесь, слушаю.

Модест еще раз покосился на Турецкого и негромко произнес:

– Тут такое дело... В общем, сегодня ночью, что-то около трех было, в лабораторию зашел Шумилов. Я имею в виду Глеба Вячеславовича... вице-президента.

– И?.. – подался к нему Плетнев.

– Ну-у, пробыл он там минут десять, не больше, и ушел. – Модест как бы замялся, словно решал, стоит ли обнародовать лишнее, и все также негромко добавил: – Как мне показалось, очень уж он нервничал.

Плетнев вскинул вопросительный взгляд на Турецкого и снова уставился на Модеста.

– А ты... ты, случаем, не ошибаешься? Может, обознался? Спутал с кем-нибудь?

– Исключено! – обиженно пробурчал Модест. – Тем более, что на работе я кроме чая да кофе ничего не пью. Это каждый подтвердить может.

– Ладно, ладно, верю, – остановил его Плетнев, хотел было еще что-то сказать, но его перебил Турецкий:

– Вы говорили об этом кому-нибудь? Я имею в виду следователя, милицию...

– Зачем? – искренне удивился охранник. – Ведь такого распоряжения не было.

Что и говорить, выучка у Модеста была правильная.

На мобильный звонок Турецкого Шумилов-старший отозвался мгновенно, будто ждал его.

– Дима? Это Турецкий. Где твой вице-президент?

– Ты имеешь в виду Глеба?

– Естественно.

– Сам ищу. Уже четыре часа дозвониться не могу. Ни по мобильнику, ни по домашнему. А что?

– Нужен. Причем срочно.

– Но я...

– Может, у любовницы застрял? – предположил Турецкий. – Или у друзей пьет?

– Ну-у, насчет друзей, думаю, это исключено. Их у него попросту нет, а вот насчет женщин?.. Их у него столько, что он уже и сам, наверное, со счета сбился.

– Но ведь сейчас рабочий день! – взвился Турецкий. – А твой вице-президент...

– Саша... – каким-то очень усталым, опустошенным голосом произнес Шумилов, – прошу тебя, не заводи. И без того плохо.

– Ладно, хрен с тобой, живи. Но учти, он мне нужен, причем весьма и весьма срочно.

– Хорошо, будем искать, но и ты меня пойми правильно.

Шумилов замолчал было, но тут же спохватился:

– Кстати, ты сейчас где?

– Только что вышел из лаборатории.

– Ты уже закончил?

– Да.

– В таком случае поднимайся ко мне, я тоже минут через пять буду.

– Все слышал? – спросил Турецкий, пряча мобильник в карман.

Плетнев на это только кивнул. Мол, полный бардак и вседозволенность – это основные характеристики данной конторы. И еще удивляться можно, как при таком раздолбайстве эти чудики могли слепить какую-то «Клюкву». Короче говоря, бар-р-дак!

– В таком случае, оставайся пока что здесь, а я буду у Шумилова.

К приемной Шмилова, которая находилась в административном корпусе, они подошли практически одновременно, и Шумилов, пожав руку Турецкого, пригласил его в кабинет. Распахнул дверь перед гостем и... и весьма удивился, увидев в своем кресле сына.

– А ты-то что здесь делаешь? – вырвалось у него. – К тому же у тебя занятия.

– Француженка заболела.

– Но... но это не повод вламываться в мой кабинет. И без разрешения.

– Я понимаю, папа, но...

Чувствовалось, что он не очень-то рад встрече со своим крестным, и то ли от столь неожиданной для него встречи, то ли еще от чего, но он был мрачен и бледен. Однако Шумилов не желал этого замечать.

– У меня совершенно нет времени! – отрезал он. – Понимаешь, нет времени? Ни ми-ну-ты!

– Но это очень важно, пап.

Сообразив, что парню не очень-то приятно разговаривать с отцом в присутствии «дяди Саши», Турецкий, как о чем-то само собой разумеющимся, произнес:

– Дима, может мне выйти?

Видимо не зная, что ответить, Шумилов явно растерялся, но его опередил Игнат:

– Да, пожалуйста, дядя Саша. Буквально на пару минут. Я... я вам буду очень благодарен.

Игнат действительно задержался в кабинете отца не более двух-трех минут. Уже проходя мимо Турецкого, который курил в приемной, стоя у окна, он дурашливым жестом отдал ему честь и моментально скрылся за дверью. От его мрачного настроения не осталось и малейшего следа.

– Деньги, поди, канючил? – спросил Турецкий, стоя на пороге кабинета.

Шумилов обреченно кивнул и развел руками.

– Не понимаю, ест он эти «бабки», что ли? Недели не проходит, чтобы он не завел свою песню. А представляешь, что будет, когда у него появятся женщины?..

– Представляю, – согласился с ним Турецкий, думая в то же время о том, как бы без особых последствий для Шумилова рассказать ему о том, что последним человеком, который видел Савина живым, был его двоюродный брат, вице-президент компании Глеб Шумилов, и было это в то самое время, когда убили Савина. Около трех ночи...

И еще один вопрос не давал ему покоя. Что именно мог делать Глеб Шумилов в столь позднее ночное время в лаборатории Савина?

Спросил. И реакция была предсказуемой.

Шумилов побледнел, под правым глазом дернулся какой-то нерв, и он как-то очень тихо спросил, почти выдавил из себя:

– Саша... ты... ты считаешь, что это... что это он убил Савина? Но... но зачем?!

Турецкий вздохнул и тяжело опустился в кресло.

– Ну, во-первых, я пока что так не считаю, а во-вторых...

– Но ведь ты сам сказал, что Глеб...

– Да, – повысил голос Турецкий, – Глеб единственный, кто был в лаборатории в ту ночь. И единственный, кто может хоть что-то сказать по этому поводу. А его нет! Ты понимаешь, нет, хотя он обязан быть на рабочем месте! И я тебе, Дима, больше скажу. Если он не объявится, мы вынуждены будем объявить его в розыск.

Сказал и пожалел – на Шумилова было больно смотреть.

После того случая, когда