11

Преодолевая напор студеного и влажного сквозняка, Мышелов торопливо шел по просторному низкому помещению, потолок которого, словно в шахте, был подперт крепями из поставленных на попа кирпичей, а также сломанными рукоятками пик и швабр; освещалось помещение посаженными в клетки огненными жуками и светляками, кое-где плевались искрами факелы – их держали в руках крысы-пажи в куртках и коротких клетчатых штанах, сопровождавшие каких-то явно важных персон в масках. Несколько увешанных драгоценностями и чудовищно толстых крыс, тоже в масках, развалились в паланкинах, которые несли приземистые и мускулистые, почти обнаженные крысы-слуги. Хромая пожилая крыса с двумя немного дергающимися мешками в лапах вытаскивала из клеток утомленных и потускневших светляков и заменяла их свежими. Мышелов двигался на цыпочках, согнув колени, наклонившись вперед и подняв подбородок кверху. Ноги от этого страшно ломило, но зато он считал, что удачно имитирует походку крысы, идущей на задних лапках. Голову его защищала цилиндрическая маска с прорезями для глаз, вырезанная из низа плаща и натянутая на каркас из проволоки, которую пришлось выдернуть из ножен Скальпеля; она опускалась несколько ниже подбородка, благодаря чему создавалось впечатление, что под ней находится удлиненная крысиная морда.

Мышелова беспокоило одно: какой-нибудь наблюдательный грызун, подойдя достаточно близко, мог заметить, что его маска и, естественно, плащ сшиты из маленьких крысиных шкурок. Правда, он надеялся, что здешним крысам досаждают другие, еще более мелкие, хотя подходящих нор он пока не заметил, но ведь бытует же мнение, будто у каждого паразита есть свои паразиты; в крайнем случае он заявит, что прибыл из дальнего крысиного города, где так оно и есть. Дабы держать любопытствующих подальше, он то и дело хватался за Скальпель и Кошачий Коготь, сердито выкрикивая или бормоча всякие необычные фразы вроде: «Ни дна ни покрышки этим крысоловам!» или «Клянусь свечным салом и шкуркой от ветчины!». Произносил он все это по-ланкмарски, поскольку, уменьшившись, сразу уловил, что в подземном царстве все говорят на этом языке, и особенно бегло – аристократы. Ничего удивительного: эти паразиты, заполонившие людские фермы, корабли и города, среди всего прочего освоили и человеческий язык. Мышелов уже несколько раз обращал внимание на одиноких, вооруженных до зубов крыс – по-видимому, это были наемные убийцы или берсерки – и теперь старался подражать их заносчивой и воинственной повадке.

Убежать от подвальных крыс ему удалось благодаря собственному хладнокровию и нетерпению его тупоумных преследователей, которые мгновенно разодрались за право настигнуть его первыми и на некоторое время заблокировали туннель. Свеча очень помогла ему при спуске по первому наклонному проходу, грубо вырубленному в камне: он оскальзывался, прыгал, хватался за скальные выступы и вонзал каблуки в землю, когда скорость становилась угрожающей. В первом подземном помещении с грубыми крепями было почти темно. Там ему пришлось прикрыть лицо полой плаща, поскольку при свете свечи он разглядел множество крыс: в основном они передвигались на всех четырех лапках и были обнажены, однако некоторые стояли сгорбившись на задних лапках и были кое-как одеты – кто в короткие штаны, кто в куртку, на ком была просто бесформенная шляпа, на ком – широкий пояс с висящими на нем широкими крючьями. Некоторые из этих крыс несли на плече кирку, лопату или лом. Кроме того, была там и одетая во все черное крыса, вооруженная мечом и кинжалом и в большой маске, окантованной серебром, – во всяком случае, Мышелов предположил, что это крыса.

Отсюда Мышелов снова двинулся вниз – теперь в туннеле были грубо вырубленные ступени, – однако на повороте лестницы остановился у странной и весьма зловонной ниши. Тут он впервые увидел светлячковые фонари, которые освещали полдюжины кабинок с дверьми, немного не доходившими как до пола, так и до потолка. Чуть помедлив, Мышелов нырнул в одну из них, где внизу не было видно черных лапок или сапог, и, заперев за собой дверь на крючок, начал спешно мастерить себе маску. Его предположение относительно назначения этих кабинок вполне подтвердилось: там была корзина с двумя ручками, наполовину заполненная пометом, и ведро с вонючей мочой. Когда длинная маска была готова и надета, Мышелов затушил свечу, сунул ее в кошель и наконец-то расслабился, только теперь позволив себе поудивляться тому обстоятельству, что его одежда и все пожитки уменьшились в размерах вместе с телом. «Что ж, – подумал он, – теперь понятно, откуда взялась розовая лужа с серой каймой, которая натекла в подвале у моих ног. Когда я таким чудесным образом дал усадку, ставшие излишними атомы моей плоти, крови и костей устремились вниз и образовали эту самую лужу, а такие же мельчайшие частички моего серого одеяния и оружия из закаленной стали осыпались серой пылью, поскольку ткань и металл по сравнению с плотью почти не содержат воды». Ему пришло в голову, что эта злосчастная розовая лужа содержит Мышелова, по весу раз в двадцать больше, чем его теперешняя крошечная ипостась, и от этой мысли на миг стало очень грустно.

Мышелов уже собрался было продолжить спуск, когда на лестнице послышался цокот коготков и топот сапог, и вскоре кто-то постучался в его кабинку.

Недолго думая, Мышелов откинул крючок и рывком распахнул дверь. Перед ней стояла одетая в черное крыса с черно-серебряной маской на морде – ее он видел этажом выше, – а за ней виднелись три крысы без масок, но с крючьями, которые отличались необыкновенной остротой, явно недостижимой для неуклюжей человеческой руки.

Бросив на них взгляд, Мышелов сразу же опустил голову: он боялся, что его могут выдать цвет, форма и в особенности расположение глаз.

Грызун в маске проговорил по-ланкмарски быстро и безукоризненно:

– Скажи, ты видел или, быть может, слышал, как кто-нибудь спускался по лестнице? В частности, меня интересует вооруженный представитель человеческого племени, каким-то волшебством уменьшившийся до нормальных, пристойных размеров.

Опять-таки не раздумывая, Мышелов оттолкнул плечом грызуна с его свитой и сердито заверещал:

– Тупицы! Вам бы только жевать опиум да глодать гашиш! Прочь с дороги!

Уже на лестнице он на миг обернулся и проорал громко и презрительно:

– Никого я не видел!

С этими словами он двинулся вниз – очень достойно, но тем не менее через две ступеньки.

Этажом ниже крыс не было видно, но зато благоухало зерно. Мышелов разглядел лари с пшеницей, ячменем, просом, комбикормом и диким рисом с реки Тилт. Здесь вполне можно спрятаться – если понадобится. Вот только зачем ему прятаться?

Третий этаж, считая сверху вниз, был полон воинственного лязга и вонял крысами. Мышелов разглядел там проходивших военную муштру крыс-копейщиков, другой взвод обучался приемам арбалетной стрельбы, еще одна кучка грызунов столпилась вокруг стола, на котором была разложена карта. Тут Мышелов пробыл совсем недолго.

На каждой площадке лестницы находилась ниша с кабинками, подобными той, которой он воспользовался. Мышелов отметил про себя это обстоятельство.

С четвертого этажа струился освежающе чистый, влажный воздух, там было светло, а большинство прогуливающихся крыс красовались друг перед другом богатой одеждой и масками. Мышелов сразу же двинулся навстречу сыроватому ветерку, поскольку он мог дуть из внешнего мира и указывать дорогу к спасению; при этом человечек в сером продолжал сердито вскрикивать и чертыхаться, не желая выходить из инстинктивно взятой на себя роли неистовой и капризной крысы-задиры.

При этом он так старался быть убедительным, что его глаза самопроизвольно и не без вожделения уставились на кокетливую крысу в шелке и жемчугах – такими были как ее маска, так и платье, – которая вела на поводке существо, принятое было Мышеловом за крысенка, но на поверку оказавшееся крохотной и ухоженной мышкой с испуганными глазами. Обратил он внимание и на высокую, величественную крысиху в темно-зеленом шелке, расшитом осколками рубина, которая держала в одной лапке кнут, а в другой – два поводка с привязанными к ним свирепыми с виду и тяжело дышащими землеройками размером с мастифа и, по всей вероятности, еще более кровожадными.

Похотливо пожирая взглядом эту невероятно гордую даму, степенно плывшую мимо него в зеленой, усеянной рубинами и поднятой на лоб маске, Мышелов столкнулся с медлительной и осанистой крысой в одежде и маске из меха горностая, казавшегося здесь довольно грубым, с длинной золотой цепью на груди и внушительной талией, перетянутой золоченым поясом, с которого свисал тяжелый мешочек, сладко зазвеневший при столкновении.

Бросив сипло залопотавшему типу: «Не взыщи, купчишка!» – Мышелов, не оглядываясь, двинулся дальше. Его лицо под маской расплылось в самодовольной ухмылке. Этих крыс так нетрудно одурачить! А быть может, благодаря меньшим размерам его и без того острый ум сделался еще острее?

На миг Мышеловом овладело искушение вернуться, заманить куда-нибудь и обчистить этого толстяка, но он тут же сообразил, что в человеческом мире его звонкие золотые будут меньше блесток на платье красавицы.

Это соображение заставило Мышелова вернуться к задаче, которая смутно ужасала его с тех пор, как он попал в крысиный мир. Шильба заявил, что зелье будет действовать девять часов. После этого он, скорее всего, вернется к своим нормальным размерам, причем с той же быстротой, с какой и уменьшился. Если это произойдет в норе или даже в помещении высотой в полтора фута, подпертом крепями, – ему конец. Мышелов даже поморщился.

С одной стороны, у него не было ни малейшего желания провести все девять часов в крысином царстве. С другой – ему не хотелось начинать выбираться отсюда прямо сейчас. Слоняться полночи по Ланкмару в виде каким-то чудом ожившей серой куклы ему вовсе не улыбалось – это будет ужасно стыдно, особенно если в таком мерзком виде ему придется докладывать столь важные сведения о крысином царстве Глипкерио и Олегнию Мингологубцу, причем не исключено, что в присутствии Хисвет. Кроме того, Мышелов уже загорелся желанием убить крысиного короля, если таковой имеется, или сорвать планы завоевателей каким-нибудь еще более эффектным манером, причем на их территории. Мышелов ощущал удивительную уверенность, не отдавая себе отчета в одном: эта уверенность вызвана тем обстоятельством, что теперь он стал ростом с большую крысу, примерно как Фафхрд среди людей, а не коротышка, каким был всю жизнь.

Однако не следовало упускать из виду, что по какой-нибудь несчастливой случайности его могут разоблачить, схватить и посадить в крошечную темницу. Мысль, мягко говоря, не из приятных.

Но еще сильнее Мышелова тревожила проблема времени. Как оно движется у крыс – быстрее или медленнее? У Мышелова сложилось впечатление, что здесь, внизу, жизнь во всех ее проявлениях протекает в ускоренном темпе. Но так ли это? Почему он стал так ясно разбирать речь говорящих по-ланкмарски крыс, которая наверху казалась ему просто писком? Потому ли, что его слух стал острее, а уши меньше, или же просто потому, что крысиный писк слишком высок для человеческого уха? А может, дело лишь в том, что крысы говорят по-ланкмарски только в норах? Мышелов незаметно пощупал себе пульс. Вроде нормальный. Ну а вдруг он здорово участился, но в такой же мере участилась работа его органов чувств и мозга, и поэтому разница незаметна? Шильба упомянул что-то о том, что в сутках содержится одна десятая миллиона ударов пульса. Чей пульс он имел в виду – крысиный или человеческий? А вдруг час у крыс такой короткий, что девять их часов займут всего около сотни человеческих минут? Мышелов почувствовал сильнейшее желание броситься вверх по первой попавшейся лестнице. Нет, стоп… Если считать время по пульсу, а он у него в норме, то не удастся ли ему выкроить хоть немного времени для нормального сна? Да, тут сам черт ногу сломит.

– Да пропади оно все пропадом, клянусь сосисками из кошачьих кишок и жареными собачьими глазами! – от души выругался Мышелов.

Кое-что тем не менее было вполне ясно. Прежде чем он позволит себе отдохнуть или вздремнуть, не говоря уж о нормальном сне, ему нужно каким-то образом соотнести здешнее время с тем, что течет снаружи. Кроме того, чтобы разобраться с крысиными ночью и днем, следует поскорее выяснить, когда эти чертовы грызуны спят. По какой-то таинственной причине Мышелову пришла на ум рослая крысиха с землеройками на сворке. Нет, это просто смешно, тут же одернул он себя. Сон сну рознь, и один не имеет практически никакого отношения к другому.

Выйдя наконец из глубокой задумчивости, Мышелов в полной мере ощутил то, что уже некоторое время подсказывали ему органы чувств: прохожие стали появляться реже, ветерок сделался более влажным и прохладным и отдавал морем, а колонны впереди освещались желтоватым светом, но не ярким, а мерцающим и непохожим на тот, что давали огненные жуки, светляки и крошечные факелы.

Миновав какие-то отделанные мрамором двери, Мышелов увидел в них мельком спускающиеся беломраморные ступени, вошел в проход между двумя каменными колоннами, и глазам его открылось поистине сказочное место.

Это была естественная пещера, имевшая форму неправильной окружности, в несколько крысиных ростов высотой, а в длину и ширину еще больше; внизу чуть плескалась морская вода, пронизанная мягким желтоватым светом, который лился из отверстия в ее дальнем конце, находившемся под водой на глубине, примерно равной длине крысиного копья. Вокруг подземного озера, на высоте двух крысиных копий над водой, шла узкая тропинка, частично естественного происхождения, частично выдолбленная в камне. На ней теперь и стоял Мышелов. Прямо над подводным отверстием Мышелов различил с полдюжины неподвижно стоящих на тропке вооруженных крыс, – по всей вероятности, это были часовые.

Через некоторое время Мышелов заметил, что желтоватый свет сделался еще более желтым, и понял: день снаружи уже клонится к вечеру – тот самый день, когда он попал в крысиное царство. Солнце в это время года заходило в шесть, сюда он попал после трех, стало быть из девяти отпущенных ему часов он пробыл здесь почти три. Но что важнее всего, теперь ему удалось установить связь между здешним временем и тем, что текло снаружи, и он сам удивился, какое почувствовал облегчение.

Мышелову припомнились якобы мертвые крысы, которые, как ему тогда показалось, выплывали из клетки, выброшенной из окна дворца во Внутреннее море после демонстрации Хисвином его чудодейственного заклинания. Они вполне могли заплыть под водой в эту пещеру или другую ей подобную.

Теперь Мышелову стала ясна природа влажного ветерка. Он знал, что сейчас время прилива, и примерно через час вода достигнет наивысшего уровня – значит, поднимаясь, она гнала воздух из пещеры в подземный лабиринт. А при отливе отверстие частично выйдет из воды, и в пещеру начнет поступать свежий воздух. Весьма умная система периодической вентиляции. Очевидно, некоторые крысы были гораздо более изобретательны, чем он мог предположить.

Внезапно что-то – и явно не человеческая рука – легонько прикоснулось к правому плечу Мышелова. Обернувшись, он увидел отступившую чуть назад крысу в черной одежде и маске, с обнаженным мечом в опущенной руке, – ту самую, что чуть раньше вломилась к нему в кабинку.

– Что все это значит? – неистово завизжал Мышелов. – Клянусь безволосым хвостом божества, я не потерплю, чтобы меня не переставая травили кошками и хорьками, черная ты собака!

Крыса в черном осведомилась по-ланкмарски, причем гораздо более чисто, чем верещал Мышелов:

– Что вы делаете в запретной зоне? Я вынужден попросить вас снять маску, сударь.

– Снять маску? Хорошо, но прежде я хочу посмотреть, какого цвета у тебя печень, мышиное ты отродье! – возопил Мышелов, понимая, что не должен выходить из роли.

– Мне что, позвать солдат, чтобы они сорвали с вас маску? – таким же мягким, но зловещим тоном поинтересовалась крыса в черном. – Впрочем, в этом нет необходимости. Ваше нежелание снять маску окончательно подтверждает мою догадку относительно того, что вы – каким-то магическим образом уменьшившееся человеческое существо, которое явилось в Нижний Ланкмар в шпионских целях.

– Снова опиумные фантазии? – заорал Мышелов, кладя ладонь на рукоять Скальпеля. – Исчезни, полоумная мышь, которую окунули в чернила, пока я не порубил тебя в фарш!