– Думаю, – говорил Ганнисон, – они намерены использовать случай с Маргарет Ван Найс: мол, дыма без огня не бывает. Кроме того, они могут выставить против вас Теодора Дженнингса и заявить, что его «нервный срыв» был вызван вашей несправедливостью к мальчику, и так далее. Разумеется, мы отстоим вашу невиновность, но боюсь, что даже упоминание о подобных вещах произведет неблагоприятное впечатление на остальных членов опекунского совета. Прибавьте еще ту лекцию о сексуальном образовании, которую вы собирались прочитать, и своих друзей-актеров, которых вы пригласили в колледж. Я ничего не имею против них, Норм, однако вы выбрали для приглашения крайне неудачное время.

Норман кивнул, как того требовали обстоятельства. Миссис Ганнисон должна скоро подойти. Служанка сказала ему по телефону, что она только что поехала к мужу на работу.

– Конечно, по сути это все мелочи, – положительно, Ганнисон сегодня выглядел непривычно суровым, – но, как я уже сказал, они производят неблагоприятное впечатление. Реальная же опасность заключается в обсуждении вашего поведения на занятиях, тематики ваших публичных выступлений, пустяковых промашек, допущенных вами в обществе. И тогда найдется кто-нибудь, кто предложит сократить расходы колледжа. Вы понимаете, что я имею в виду. – Ганнисон помолчал. – Меня тревожит, что Поллард охладел к вам. Мы беседовали с ним о Соутелле, и я высказал ему все, что думаю об этом назначении; он ответил мне, что Соутелла навязали ему опекуны. Он неплохой человек, однако – и прежде всего – политик. – Ганнисон пожал плечами, словно поясняя Норману, что разделение на политиков и профессоров берет начало еще в ледниковом периоде.

Норман заставил себя проявить интерес:

– По-моему, на прошлой неделе я оскорбил его. Мы разговаривали на повышенных тонах, и я не выдержал.

Ганнисон покачал головой:

– Да нет, к оскорблениям ему не привыкать. Если он присоединился к вашим врагам, то потому, что счел это необходимым или по крайней мере полезным – ненавижу это слово! – с точки зрения общественного мнения. Вы же знаете, как он руководит колледжем. Каждые год-два он обязательно отдает кого-то на съедение волкам.

Норман слушал его краем уха. Он думал о Тэнси – такой, какой он ее оставил: связанная по рукам и ногам, оскаленные зубы, хриплое дыхание и запах виски, которое он силой влил ей в горло. Он выбрал обходной путь, но иной возможности у него не было. Ночью, утратив на миг мужество, он решил было вызвать врача и попросить, чтобы Тэнси поместили в больницу, но потом сообразил, что так навсегда потеряет ее. Какой психиатр поверит в существование заговора против его жены? По тем же соображениям он не стал обращаться за помощью ни к кому из друзей. Нет, единственный шанс состоял в том, чтобы застать миссис Ганнисон врасплох. Однако с утра Норману мерещились газетные заголовки вроде: «ПРОФЕССОРСКАЯ ЖЕНА – ЖЕРТВА ПЫТОК! ЗАПЕРТА В ШКАФУ СОБСТВЕННЫМ МУЖЕМ!»

– Дело очень серьезное, Норм, – повторил Ганнисон. – Моя жена тоже так думает, а она в таких вещах разбирается.

Его жена! Норман послушно кивнул.

– Жаль, что все завертелось именно сейчас, – продолжал Ганнисон, – когда у вас и без того хлопот полон рот.

Норман заметил, что Ганнисон исподтишка посматривает на полоски пластыря в углу левого глаза и на верхней губе, но не стал ничего объяснять. Ганнисон беспокойно заерзал в кресле.

– Норм, – сказал он, – у меня складывается впечатление, что с вами что-то произошло. Вы один из немногих известных мне людей, которые способны стойко переносить удары судьбы. Но теперь мне кажется, что у вас не все ладно.

Норман понимал, что намек, прозвучавший в словах Ганнисона, сделан из искреннего сочувствия. На мгновение он подумал о том, чтобы открыть Ганнисону хотя бы частичку правды, – и с негодованием отверг эту мысль. Поступить так – все равно что обратиться в суд; а он мог представить – и представлял с изумительной, неправдоподобной отчетливостью, – что его ожидает в подобном случае!

Вот на свидетельское место становится Тэнси, пускай даже в ее прежнем, замороженном состоянии. «Вы утверждаете, миссис Сейлор, что ваша душа была похищена из вашего тела?» – «Да». – «Вы сознаете отсутствие своей души?» – «Я ничего не сознаю». – «Ничего? Надеюсь, вы не имеете в виду, что вы без сознания?» – «Да, я без сознания, я не вижу и не слышу». – «Вы хотите сказать, что не видите и не слышите меня?» – «Да». – «Но тогда…» Судья стучит молотком. «Если это безобразие немедленно не прекратится, я распоряжусь очистить помещение!» Или выходит на то же место миссис Ганнисон, а он, Норман Сейлор, начинает взывать к присяжным: «Господа, взгляните ей в глаза! Смотрите внимательнее! Душа моей жены там, в них, надо только увидеть ее!»

– Что с вами, Норм? – услышал он доброжелательный голос Ганнисона. Отгоняя неожиданно накатившую дремоту, он встряхнулся.

И тут в кабинет вошла миссис Ганнисон.

– Добрый день, – поздоровалась она. – Я рада, что вы двое наконец сошлись. Сдается мне, вы не спали как минимум две ночи подряд, – прибавила она, окинув Нормана слегка покровительственным взглядом. – Что с вашим лицом? Или его расцарапал ваш кот?

Ганнисон рассмеялся, сглаживая, как обычно, некоторую резкость жены:

– Женщина! Любит собак и терпеть не может кошек. Но она права, Норм, вам явно не помешает выспаться.

Увидев миссис Ганнисон, услышав ее, Норман встрепенулся. Она выглядела так, словно недавно поднялась с постели после десятичасового сна. Дорогой зеленый костюм шел к ее рыжим волосам и придавал ей своеобразную величавость. Характерная небрежность ее наряда, разумеется, присутствовала, но она вдруг показалась Норману капризом властелина мира, который настолько могуществен, что может позволить себе неаккуратность в одежде. Внезапно сердце Нормана учащенно забилось: при миссис Ганнисон не было ее пухлой сумки.

Он не решился заглянуть ей в глаза, но привстал на стуле.

– Не уходите, Норм, – проговорил Ганнисон, – нам многое еще нужно обсудить.

– Да, куда вы спешите? – осведомилась миссис Ганнисон.

– Извините, – пробормотал Норман, – если не возражаете, я зайду попозже. Или в крайнем случае завтра утром.

– Хорошо, – согласился Ганнисон, – но учтите, что опекунский совет соберется завтра днем.

Миссис Ганнисон уселась на стул, который освободил Норман.

– Передайте привет Тэнси, – сказала она. – Мы с ней увидимся сегодня вечером, если она, конечно, поправится.

Утвердительно кивнув, Норман вышел из кабинета и закрыл за собой дверь.

Ему сразу бросилась в глаза сумка миссис Ганнисон: она лежала на столе в приемной, рядом со шкафчиком, где выставлены были капли принца Руперта и прочие диковинки. Он чуть не закричал от радости.

В приемной сидела секретарша-студентка. Норман подошел к ней.

– Мисс Миллер, – проговорил он, – принесите, пожалуйста, сведения об успеваемости вот этих студентов, – и перечислил несколько фамилий.

– Но они находятся в архивном отделе, профессор Сейлор, – сказала девушка.

– Знаю. Скажите там, что я послал вас. Если не подействует, сошлитесь на доктора Ганнисона.

Студентка отправилась выполнять поручение.

Норман выдвинул верхний ящик ее стола и нашел там, как и рассчитывал, ключ от шкафчика с экспонатами.

Вскоре в дверях показалась миссис Ганнисон.

– Я думала, вы ушли! – воскликнула она, потом прибавила в своей грубоватой манере: – Вы что, ждете моего ухода, чтобы поговорить с Гарольдом наедине?

Он ничего не ответил. Взгляд его был устремлен на ее переносицу.

Она подобрала сумку.

– Вам не стоит таиться от меня, – продолжала она. – Мне о ваших неприятностях известно ничуть не меньше, чем Гарольду, – наверняка даже больше. Если быть откровенной, вы оказались в незавидном положении. – В ее голосе послышались торжествующие нотки. Она усмехнулась.

Норман по-прежнему не отрываясь глядел на ее переносицу.

– И не надо притворяться, будто вам все равно, – заявила она; похоже, ее начало раздражать его молчание. – Я знаю, что вы переживаете. Имейте в виду, завтра Поллард предложит вам уволиться. На что вы уставились?

– Так, – ответил он, отводя взгляд.

Недоверчиво фыркнув, она достала из сумки зеркальце, мельком посмотрелась в него, затем принялась внимательно изучать собственное отражение.

Норману показалось, что секундная стрелка на стенных часах неподвижно застыла.

Миссис Ганнисон так углубилась в свое занятие, что не соизволила обернуться, когда Норман заговорил.

– Миссис Ганнисон, – произнес он, – мне известно, что вы похитили душу моей жены, и я знаю, как вы это сделали. Я изучал способы похищения душ. К примеру, среди прочих есть такой: когда вы находитесь в одном помещении с тем человеком, чью душу хотите украсть, и он смотрится в зеркало, а зеркало вдруг разбивается, причем в нем как раз отражался тот самый человек, то…

Негромко тренькнув, зеркало в руке миссис Ганнисон испарилось, превратившись в горстку радужной пыли.

В тот же миг Норману почудилось, будто мозг его стал больше и тяжелее; откуда-то извне в его мысли проник густой мрак.

У миссис Ганнисон вырвался вздох не то изумления, не то испуга. Лицо ее приобрело туповатое выражение – из-за того, что лицевые мускулы разом расслабились.

Норман взял ее за руку. Она недоуменно поглядела на него.

– Пойдемте, – сказал он, и ее тело подчинилось: она сделала шаг, потом другой.

Дрожа с головы до ног от переполнявших его чувств, Норман вывел миссис Ганнисон в коридор. У лестницы они столкнулись с мисс Миллер, которая возвращалась из архивного отдела с кипой карточек.

– Искренне сожалею, что мне пришлось побеспокоить вас, – обратился Норман к девушке, – но выяснилось, что карточки нам не понадобятся. Отнесите их, пожалуйста, обратно.

Студентка кивнула и вежливо, хотя и довольно криво, улыбнулась.

Выводя непривычно тихую миссис Ганнисон из административного корпуса, Норман все отчетливее ощущал, как мысли его словно наливаются мраком. Ничего подобного ему до сих пор испытывать не приходилось.

Неожиданно мрак расступился, как расходятся на закате грозовые тучи, и в щель нырнул алый лучик. Грозовые тучи накапливались в его мозгу, а алый лучик был сгустком бессильной ярости, в которой Норману чувствовалось что-то знакомое.

Ярость захлестнула мозг. Очертания зданий колледжа расплылись у Нормана перед глазами. Если существует такая вещь, как расщепление личности, подумалось ему, и если в перегородке между двумя сознаниями появляется трещина…

Глупости! Безумие!

Он вдруг вспомнил слова, что сорвались с уст Тэнси в купе поезда: «Душа помещается внутри человеческого мозга». И еще: «…если ей не дают вернуться в прежнее тело, она проникает в другое, невзирая на то, занято оно или свободно. Таким образом, плененная душа чаще всего находится в мозгу своего похитителя…»

Внезапно из щели во мраке, поднявшись на гребне алой волны гнева, возникла внятная мысль: «Кретин, как тебе это удалось?!» Злобой своей она напомнила Норману миссис Ганнисон, и он, отрешившись от сомнений насчет собственного здравомыслия и реальности колдовства, признал как установленный факт, что мозг миссис Ганнисон оказался внутри его черепа и взывает к его собственному мозгу.

Норман искоса поглядел на женщину, которая покорно плелась за ним по территории колледжа. На мгновение ему захотелось соприкоснуться с ней сознанием. Но только на мгновение. Велев себе не валять дурака, он двинулся дальше, мысленно беседуя на ходу с миссис Ганнисон.

– Как вам это удалось? – твердила та.

Норман призадумался было, забыв, что миссис Ганнисон теперь слышит его мысли.

– Я положил в вашу сумку зеркало принца Руперта из шкафчика с экспонатами. Перекладывая, я завернул его в платок, а когда вы прикоснулись к нему пальцами, тепло, исходящее от вашей кожи, разрушило его. По древним верованиям, отражение в зеркале – это душа человека или, на худой конец, ее образ. Если зеркало разбивается, когда в нем отражается чье-либо лицо, то душа того человека выходит из тела.

Поскольку в разговоре не были задействованы органы речи, Норман «произнес» свою тираду как бы единым духом.

Сквозь щель во мраке проник другой вопрос:

– Куда вы ведете мое тело?

– К себе домой.

– Что вам нужно?

– Душа моей жены.

Наступило молчание. Щель во мраке сомкнулась, потом снова разошлась.

– Вы не можете забрать ее. Я владею ею, как вы владеете моей душой. Она спрятана и подчиняется мне.

– Пускай. Зато я могу удерживать вашу душу, пока вы не согласитесь вернуть душу моей жены в ее тело.

– А если я откажусь?

– Ваш муж реалист, он не поверит в то, что вы ему расскажете. Он обратится к лучшим психиатрам, а в итоге, хотя будет жестоко страдать, отправит ваше тело в сумасшедший дом.

Норман почувствовал в мыслях миссис Ганнисон страх и признание своего поражения. Впрочем, она еще пыталась сопротивляться:

– Вы не сумеете удержать мою душу. Она вам ненавистна, она вызывает у вас отвращение. Ваш мозг извергнет ее.

Тоненький лучик, что пробивался сквозь щель во мраке, сделался вдруг почти ослепительно-ярким. Норман мысленно чертыхнулся. Быстро же она освоилась! Он прибавил шаг; женщина, ковылявшая следом за ним, начала задыхаться.

– Первой была Энн. – (Поневоле Норман вынужден был прислушиваться к воспоминаниям миссис Ганнисон.) – Она нанялась ко мне в услужение восемь лет назад. Этакая хрупкая на вид блондиночка, справлявшаяся, однако, со всей домашней работой. Она была излишне впечатлительна и всего боялась. Вам известно, что людьми можно управлять через страх, не прибегая к физической силе? Резкое слово, суровый взгляд – важно не то, что ты говоришь, а то, что подразумеваешь. Постепенно Энн наделила меня всей той строгостью, с которой к ней в детстве относились отец, учитель и священник. Я взглядом заставляла ее рыдать, я останавливалась у двери ее спальни, и Энн впадала от ужаса в безумие; повинуясь моим приказаниям, она брала голыми руками горячие кастрюли и сковородки и ждала, пока я не кончу разговаривать с Гарольдом.

Помимо Энн, Норман узнал про Клару и Милли, Мэри и Эрменгард. Он не мог не слушать, не мог сомкнуть щель во мраке, хотя способен был расширить ее. Подобно омерзительной медузе или некоему мясистому плотоядному растению, душа миссис Ганнисон прилепилась к его душе, как будто тюремщик и пленница неожиданно поменялись местами.

– А еще была Труди, толстая, неуклюжая и недалекая Труди, девушка с фермы. Она преклонялась передо мной, часами возилась с моей одеждой. Я поощряла ее то так, то этак и мало-помалу превратилась для Труди в святую. Она жила, чтобы добиться моей похвалы. Она готова была сделать для меня что угодно, несмотря на то что очень часто попадала впросак и вечно чего-то стыдилась…

Наконец они добрались до дома Сейлоров. Поток гнусных мыслей иссяк. Щель во мраке сузилась до размеров крохотной точки.

Норман провел тело миссис Ганнисон в комнату Тэнси и показал на связанную фигуру на полу. Та лежала в той же позе, в какой он ее оставил: глаза закрыты, зубы оскалены, дыхание с хрипом вырывается из груди. Это зрелище кузнечным молотом обрушилось на мозг Нормана, и так уже изнемогавший под натиском сознания миссис Ганнисон.

– Заберите то, что вы вселили в нее, – услышал Норман свой собственный голос.

Черный паук спрыгнул с юбки Тэнси и резво припустил по расстеленному на полу одеялу. Норман действовал без промедления: его каблук раздавил паука, как только тот перебежал на паркет. Он различил приглушенный мысленный стон: «Мой верный Король! Ты покинул меня, ты больше не оживишь ни человеческую плоть, ни дерево, ни камень. Придется мне искать нового помощника».

– Верните то, что вы у нее забрали, – сказал Норман.

Щель во мраке исчезла.

Связанная фигура шевельнулась, словно желая изменить положение. Губы задрожали, глаза раскрылись. Не обращая внимания на черноту, что давила на его мозг, Норман наклонился, разрезал веревки и вынул из-под них прокладки, которыми предусмотрительно обмотал запястья и лодыжки Тэнси. Ему показалось, будто он слышит стук ее сердца.

Голова Тэнси качнулась из стороны в сторону. С губ слетело: «Норман…» Ресницы затрепетали, тело вздрогнуло – и внезапно в комнате словно расцвел цветок: на лице Тэнси появилось осмысленное выражение, ее руки обняли Нормана за плечи, а из широко раскрытых глаз взглянула на него живая человеческая душа.

Мгновение спустя чернота, давившая на его мозг, куда-то улетучилась.

Окинув их злобным взглядом, миссис Ганнисон отвернулась, вышла из комнаты и направилась к парадной двери. Норман прижал Тэнси к себе и прильнул губами к ее губам.

...

21 22 23

Премиум

(3 оценки)