– Слушай, цветик, там, за дверью, будет лестница. Поднимись по ней на чердак, там увидишь кожаный сундук. В нем лежит серое платье, оно должно быть тебе впору, там же найдешь чепчики и шляпы. Но больше ничего не трогай, хорошо?

Мошка поднялась на чердак и, открыв сундук, достала новую одежду. Перекинув платье через руку, она осторожно спустилась по лестнице и стала переодеваться у двери, чтобы слышать, о чем говорят Клент и хозяйка.

– Не слишком ли молода для тебя? – поинтересовалась мистрис Бессел.

– Ох… Печальная история, на самом деле. Я подобрал ее на задворках, чуть живую от голода. Все же у меня не каменное сердце… Ай!

Мистрис Бессел проворно схватила Клента за нос щипцами для сахара.

– Вот что, Эпонимий. Когда я захочу послушать твоих баек, я тебе так и скажу. И даже дам монетку за такое удовольствие. А сейчас лучше скажи, есть ли у тебя новые воры на продажу?

От этих слов у Мошки пересохло во рту. Неужели Клент собирался продать ее как рабыню?

– Ну конечно, Джен. Четверо. Удильщик, ныряльщик и два рыцаря дороги.

Мошка в свое время прочла несколько дешевых повестей для народа и знала, что удильщиками называли воров, которые, спрятавшись на крыше дома, ловили удочками поклажу с проезжающих мимо повозок. Ныряльщиками окрестили воров-карманников. А рыцарями дороги – разбойников, грабивших экипажи.

Через щель в двери Мошка увидела, что Клент передал мистрис Бессел несколько листов с текстом, отпечатанным крупным шрифтом. На каждом листе красовалась красная восковая печать гильдии Книжников. Мистрис Бессел слишком углубилась в чтение, проговаривая слова вполголоса, и не заметила край конверта, торчащий из сумки Клента. Да и осторожный Клент быстро запрятал его поглубже.

– Мм, – протянула мистрис Бессел мечтательно, – люблю следить, что происходит в нашем деле, даже спустя столько лет…

– Вот эта штучка должна тебе особенно понравиться, Джен, – сказал Клент, взяв один лист, и стал читать вслух: – «Отчет о хитроумных преступлениях банды Розмари Пеппетт, известной также под именем леди Ладошка». И дальше: «Со времен печально известной леди Скользкий Пальчик нам не доводилось видеть подобного мастерства, и отваги, и столь умелого владения женскими чарами, что жертвы ощущают себя редкими счастливцами…»

Мистрис Бессел издала печальный смешок.

– Пух и перья! – воскликнула она. – Воистину женские чары… Я никогда не применяла своих чар как мистрис Скользкий Пальчик. А могла бы…

– О да, – сказал Клент добродушно. – Ты могла бы, Джен.

Улыбка мистрис Бессел чуть поблекла, и она задумчиво огладила свои рукавицы. Затем вздохнула, словно прогоняя воспоминания, и взглянула на Клента с наигранной улыбкой.

– Ладно, что тебя задержало?

– Боюсь, я так полюбился жителям Чога, что они никак не хотели расставаться со мной. Да-да, и, когда я уже собирался раскланяться, они… заковали меня в кандалы.

– Ах, ты в своем репертуаре… И что же ты успел слямзить, прежде чем попался?

– Я не попался, – заявил Клент с обиженным видом. – Полагаю, я пал жертвой предательства. Прошлой ночью в магистрат приехал некий человек и говорил с судьей. И еще… может, ты скажешь, я старею и становлюсь мнительным, но с тех пор, как я покинул столицу, меня преследует чувство, что надо мной нависла тень.

– У виселицы длинная тень, – произнесла мистрис Бессел, – и порой она закрывает солнце. Однажды я устала чувствовать эту тень у себя на шее и сделалась добропорядочной женщиной. И еще поэтому.

Она подняла ладони, показав их Кленту тыльной стороной. Под тонкой тканью рукавиц Мошка разглядела клеймо в виде буквы «В» – за воровство.

– Это не страх виселицы, – сказал Клент. – Моя тень из плоти и крови и ходит на двух ногах. Джен… Я не могу задерживаться. Скоро чогский сброд пронюхает, где я.

– Эпонимий, – сказала мистрис Бессел строго, – что за дьявольскую кашу ты заварил? Когда-то мы были напарниками, а теперь ты скрываешь от меня, на кого работаешь последние два года. Что за тайны?

Повисла тишина. Клент молча гонял пальцем блокнот по столу. Наконец Джен тяжело вздохнула и сказала:

– Твоей девочки что-то долго нет. У нее длинные пальцы, я это заметила. Если в доме что-то пропадет, ты поплывешь отсюда по реке. Без лодки.

Мошка решила, что сейчас самое время вернуться, и вошла в комнату с невинным видом.

Мистрис Бессел повернулась к ней с мягкой улыбкой.

– Ну-у, – протянула она одобрительно, – так гораздо лучше, цветик.

– Мошка, – сказал Клент, – нам понадобится кое-что с западного берега.

Брошенный кошелек Мошка поймала перед самым лицом.

– Возьми буханку хлеба, – продолжал Клент, – немного сыра и… пару яблок, если хватит денег. Да, гуся с собой не бери, пока мы не придумали, как его замаскировать.

Мошка против воли оставила Сарацина и отправилась на главную улицу Суровой Качели. Она понимала, что Клент мечтает избавиться от нее, но вряд ли он стал бы на прощание дарить ей кошелек.

На другом берегу Мошка увидела синий купол церкви, и ей стало не по себе, словно на сердце упала тень. Девочка машинально остановилась, и сзади по ноге больно ударила телега.

Мошка нетвердым шагом побрела к церкви. Если ее все-таки повесят за поджог, ей не помешает исповедаться.

Раньше она бывала только в церкви хуммельского прихода, похожей на амбар, в котором притаилось несколько гробниц. Церковь Суровой Качели показалась ей настоящим собором, хотя на жителя большого города она не произвела бы впечатления.

Крышу церкви украшал затейливый орнамент, похожий на резьбу по слоновой кости, – это поработали чайки, загадившие церковь за прошедшие века. Резные дубовые двери треугольной формы были выше дверного проема примерно на фут и до конца не закрывались. В оставшуюся щель протискивались прихожане. Мошка не могла знать, что эти двери попали сюда во время гражданской войны из другой церкви, разрушенной при мятеже.

Проскользнув внутрь, Мошка очутилась в прохладном полумраке и увидела Почтенных покровителей. Повсюду были гравюры с изображением святых, строгих и похожих друг на друга, точно карточные короли. Фрески с Почтенными поднимались под самый потолок с темными стропилами. На кафедре и алтаре стояли деревянные статуи Почтенных. С верхушек колонн на Мошку взирали каменные изваяния Почтенных. Соломенный Добряк терпел мучения от крыс, рвущих его на части, а в углу тихо покрывалась плесенью Добрячка с телом из турнепса и головой-картошкой.

Мошка озиралась вокруг, не зная, какому святому отдать предпочтение. В вышине, на стропиле, она увидела Добряка Построфия, но он как будто был занят разговором с госпожой Гранулой, защитницей домашнего скота, и Мошка не решилась вмешаться. К тому же Построфий напомнил ей дядю Запада. А госпожа Гранула, хоть и была полнее тети Брионии, обладала таким же пристальным и недобрым взглядом.

«Я тебе говорила, – прозвучал в ушах у Мошки воображаемый голос тети Брионии, – всегда говорила, от этой девчонки добра не жди. Пригрел змею… Хотя чему удивляться при таком-то отце? Книги ее испортили. Никогда еще не встречала такой всезнайки».

Слово «всезнайка» прозвучало с особенным пренебрежением, точно отборное ругательство. Мошка до боли сжала кулаки.

Она осмотрелась, пытаясь найти лицо, похожее на Квиллама Мая, но такого не было – ни один святой не носил очков и не сидел над книгой. Все равно ему бы не понравилась такая компания, решила Мошка, – Почтенные столпились, как муравьи в муравейнике, и знай себе бубнят о еде для людей и кормах для животных, о том, когда собирать урожай, что делать со свечными огарками и как чистить курятник.

Мухобойщик? Ага, вот и он, вырезан на ставне. Мушиный святой растягивал рот в зловещей ухмылке, а в огромных прорезях на месте глаз поблескивало небо.

«Такие дела, – произнес он гнусавым голосом, каким Мошка всегда наделяла своего покровителя. – Этот мистер Клент сцапал тебя с потрохами, раз теперь он знает про мельницу. Ты должна накопать что-нибудь на него. Что-нибудь грязное. Какие такие бумаги он спрятал от мистрис Бессел, а? Поди, это их он достал из часовни? Очень за них беспокоится, а? Небось, не письма, а печатный текст. Но бьюсь об заклад, без печати Книжников. Ему хватит на галстук с мылом».

Народ боялся самих книг, но Книжников – гораздо больше. Вначале, когда они были обычной гильдией печатников и переплетчиков, никто не обращал на них особого внимания, но времена изменились. Мастера печатного слова получили право одобрить любую книгу или объявить ее вместилищем зла и обречь на сожжение. Закон позволял Книжникам безжалостно расправляться с любым, кто посягал на их авторитет, печатая книги без их одобрения. Люди их боялись.

В Чоге говорили, что Книжники читают в специальных очках, защищающих глаза от зла, и решают, полезна книга или вредна. Еще говорили, что, поймав человека с книгой без печати, они топят бедолагу в бочке чернил. Единственным, кто никогда не говорил о Книжниках, был Квиллам Май, хотя раньше, еще в Манделионе, сам был Книжником.

В Чоге поговаривали, что Книжники изгнали Мая. На следующий день после его смерти напуганные горожане ворвались в дом, выгребли все книги и рукописи и устроили из них костер. Прошел слушок, что буквы в пламени бегали по страницам, спасаясь от жара, точно бешеные пауки.

Воспоминания о том кошмаре наполнили Мошку горечью. Большинство книг отца она так и не прочла. Он обещал разрешить их читать, когда ей исполнится десять, а то ее мозг «расплавится, как воск, от всех этих премудростей». Книги отца должны были стать ее наследством. А вышло так, что в наследство ей достались только странное имя, умение читать и неутолимая жажда новых слов.

И все же, несмотря на страх, люди мирились с Книжниками как с неизбежным злом.

«Новое-то зло еще ничего, – рассуждали люди, – вот раньше было совсем плохо…»

Раньше было совсем плохо… Мошка запрокинула голову, придерживая рукой чепец, и всмотрелась в небо через проем в форме сердца.

С этого сердца начались десять кровавых лет, самых кровавых за всю историю.

Старики рассказывали, что в прежние времена было много всяких религий – у каждого Почтенного своя. Но однажды, как гласит легенда, на иконах всех Почтенных проступило и трижды ударило сияющее сердце. С того дня все малые религии слились в одну, люди стали верить в неведомого, безликого духа, объединившего Почтенных, и назвали его Явлением.

С тех пор каждая церковь строится с особым окном под потолком, в этом окне сделана клетка в форме сердца, в ней сидят дикие птицы и хлопаньем крыльев вселяют в Сердце жизнь, напоминая людям о Явлении. Священники, ежедневно ловящие птиц, получили прозвище Птицеловов. Постепенно они сделались хранителями священных текстов и посвятили жизнь проникновению в тайную суть Явления.

Трудно сказать, когда и почему свет этого учения помутил разум священников. Поначалу их безумие выглядело так возвышенно, что никто его не замечал. Но вскоре священники по-новому стали излагать верования. Они говорили, что истинные свидетели сияющего Сердца знают: ему суждено расцвести и поглотить в священном пламени иконы всех Почтенных, чтобы не осталось никаких идолов, кроме Сердца Явления. Со временем, говорили они, всё сущее должно вернуться в Сердце и сделаться частью его извечного света. Посему высшее назначение любой мирской вещи – сгореть в огне. А высшая цель всякого человека – уподобиться огню.

Сбоку нефа, за узкой зарешеченной аркой, виднелась винтовая лестница, уходящая во тьму. Мошка подумала, что эти ступени ведут в библиотеку Птицеловов.

Кроме Книжников только Птицеловы имели право печатать книги. После того как их свергли, легенды об их удивительных книгах стали пересказывать шепотом. Говорили, что строки в этих книгах закручиваются в спираль, как водоворот, засасывают разум читателя и никогда не отпускают его. Что есть там заклинания на неведомых языках, они открывают в человеческом разуме тайные двери и вызывают помешательство. А слова и фразы, из которых сложены эти заклинания, отличаются столь изысканной красотой, что сердце прочитавшего разбивается, как яичная скорлупа.

Птицеловы пришли к власти незаметно. В пылу тридцатилетней гражданской войны, под шаткой властью Парламента, никто не замечал, что большинство влиятельных граждан учится в школах Птицеловов, читает их книги, оказывается во власти их чар. Когда старое королевство начало биться в предсмертной агонии, Птицеловы выступили вперед. Они пришли как целители и обещали спасение. Мошка видела, как на глазах стариков выступают слезы, когда те рассказывают о временах власти Птицеловов.

«Как же мы радовались! – вспоминали старики. – Мы верили, что Птицеловы принесут мир, объединят народ и Почтенных, и все будут счастливы.