Глава III. ДОРОГА ЧЕРЕЗ ВЕРЕСКОВУЮ ПУСТОШЬ

Мэри спала очень долго, а когда она проснулась, миссис Мэдлок купила на какой-то станции корзинку с едой, в которой были жареные цыплята и холодная говядина, хлеб с маслом и горячий чай. Дождь был еще сильней, а на станциях все были одеты в блестящие непромокаемые плащи. Проводник зажег в вагоне лампы, а миссис Мэдлок наслаждалась горячим чаем, курятиной и говядиной. Она хорошенько подкрепилась и уснула, а Мэри сидела и рассматривала ее и ее шляпу, которая грустно съехала на ухо, пока опять не уснула, втиснувшись в уголок, под монотонный шум дождя. Когда она опять проснулась, было уже совершенно темно. Поезд стоял на станции, а миссис Мэдлок трясла ее за плечо.

– Ну, вы и разоспались! – воскликнула она. – Пора открывать глаза! Мы уже на станции Твейт, а впереди еще – длинный путь.

Это была маленькая станция, и на ней никто, кроме них, не сошел с поезда. Станционный смотритель по-свойски заговорил с миссис Мэдлок, выговаривая слова как-то странно и протяжно; позже Мэри поняла, что так говорят все местные жители: – Я гляжу, вы уже воротились. И привезли с собой эту девчушку?

– Ага, это она, – так же по-йоркширски протяжно ответила миссис Мэдлок и движением головы указала на Мэри. – Как поживает ваша жена?

– Спасибо, неплохо. Ваша повозка стоит с другой стороны станции.

Экипаж стоял на дороге перед маленькой станцией. Мэри заметила, что повозка выглядит очень прилично, и слуга, который помог им забраться в нее, одет тоже очень прилично. Его длинный резиновый плащ с капюшоном, закрывающим цилиндр, блестел в струях дождя, который заливал все вокруг, не исключая и толстого станционного смотрителя.

Когда слуга закрыл дверь кареты и сел рядом с кучером, девочка села в уютном углу, но почувствовала, что спать ей совершенно не хочется. Она сидела, глядя в окно, желая что-нибудь увидеть на дороге, ведущей в это странное место, о котором ей рассказала миссис Мэдлок. Мэри была не из робкого десятка и не ощущала страха, но чувствовала: в доме, где больше ста комнат, и многие из них заперты, в доме, стоящем на краю вересковой пустоши, с ней может приключиться неизвестно что.

– А что такое «вересковая пустошь»? – вдруг спросила девочка у миссис Мэдлок.

– Смотрите в окно, и минут через десять сами увидите, – ответила та. – Пока мы доберемся до поместья, нам надо проехать пять миль по вересковой пустоши. Много вы не разглядите, потому что ночь темная, но что-нибудь, может, и увидите.

Мэри больше не задавала вопросов, но ждала в своем темном углу, вглядываясь в окно. Фонари кареты освещали небольшое пространство впереди, и Мэри различала контуры предметов, мимо которых они проезжали. Когда они выехали со станции и проезжали крошечную деревушку, она увидела побеленные домики и свет в трактире. Они миновали церковь и дом священника, и освещенную витрину маленького магазинчика с игрушками, сладостями и различными предметами, выставленными на продажу. Потом они выехали на тракт, и девочка увидела живые изгороди и деревья. Потом долго не было видно ничего интересного – или просто заскучавшей Мэри показалось, что это было долго.

Наконец лошади побежали медленней, словно взбираясь на холм, и казалось, что за окном больше нет ни живых изгородей, ни деревьев. Собственно, Мэри ничего не могла рассмотреть в полной темноте по обе стороны дороги. Девочка наклонилась вперед и прижалась лицом к окну, а карета вдруг подпрыгнула.

– Ага! Ну, вот сейчас-то мы точно въехали на вересковую пустошь, – сообщила миссис Мэдлок.

Фонари бросали бледный свет на неровную, плохую дорогу, которая, казалось, кое-где заросла кустами и какими-то очень низкими, стелющимися растениями, которые кончались где-то далеко на горизонте. Поднялся ветер, он издавал низкие, дикие и протяжные звуки.

– Это что – море, что ли? – спросила Мэри.

– Нет, это не море, – ответила миссис Мэдлок. – Это не поля и не горы, это просто бесконечные мили дикой земли, пастбища, где не растет ничего, кроме вереска, и где нет ничего живого, кроме диких пони и овец.

– Если бы здесь была вода, это было бы море, – сказала Мэри. – Шумит, совсем как море.

– Это ветер воет в зарослях. Как на меня, это дикое и пустынное место, хотя многим здесь нравится, особенно когда зацветает вереск.

Они ехали все дальше и дальше сквозь темноту, и, хотя дождь прекратился, сильный ветер за окном кареты свистел и издавал странные звуки. Дорога то поднималась, то опускалась, а несколько раз карета проезжала по маленьким мостикам, под которыми с шумом бежали ручьи. Мэри казалось, будто поездка никогда не закончится и что эти бескрайние черные просторы – это какой-то темный океан, через который они едут по узенькой полоске суши.

– «Мне здесь не нравится, – подумала Мэри. – Не нравится мне здесь», – и девочка стиснула свои и без того тонкие губы.

Лошади взбирались на холм, когда Мэри первой заметила вдали огонек. Миссис Мэдлок тоже увидела его и глубоко, облегченно вздохнула.

– Как же я рада этому огонечку! – воскликнула она. – Это – окно в доме привратника. Ну что ж, скоро мы выпьем по доброй чашке горячего чая.

Это было не так скоро, как она сказала, потому что карета, въехав через ворота, еще мили две ехала по аллее парка, где старые деревья, почти соприкасаясь верхушками, образовали что-то вроде длинного, темного свода.

Они выехали из-под этого свода на освещенное место и остановились перед невероятно длинным, низким и асимметричным каменным домом. Сначала Мэри показалось, что в доме совершенно темно, но когда она выбралась из кареты, то увидела бледный огонек в одном из окон первого этажа.

Огромная, тяжелая парадная дверь из массивных, украшенных резьбой дубовых досок, была сбита железными гвоздями и держалась на больших железных полосах. Она открывалась в гигантский холл, который был так слабо освещен, что Мэри не хотелось рассматривать лица висящих на стенах портретов и фигуры в латах. Когда она стояла на каменном полу, то выглядела очень маленькой, затерянной черной фигуркой, и чувствовала себя тоже маленькой и одинокой.

Безукоризненно одетый, худой, старый человек стоял рядом со слугой, который открыл им дверь.

– Вы должны отвести девочку в ее комнату, – сказал он хриплым голосом. – Господин не хочет ее видеть. Утром он уезжает в Лондон.

– Хорошо, мистер Питчер, – ответила миссис Мэдлок. – Поскольку я знаю, чего от меня хотят, я прекрасно справлюсь.

– Все, чего от вас хотят, миссис Мэдлок, – проскрипел Питчер, – это, чтобы господина оставили в покое, и чтобы он не видел того, чего не желает видеть.

И Мэри Леннокс повели по широкой лестнице и длинному коридору и опять вверх по нескольким ступенькам, потом снова через другой коридор, а затем через еще один, пока не открылась дверь и девочка не оказалась в комнате, где в камине горел огонь, а на столе стоял ужин.

Миссис Мэдлок сказала безо всяких церемоний:

– Ну, вот мы и на месте! Вот эта комната, и еще соседняя предназначены для вас – и вы должны быть здесь. Прошу об этом не забывать!

Вот так мисс Мэри приехала в Миссельтвейт и, пожалуй, еще никогда в своей маленькой жизни она не чувствовала себя такой настоящей упрямицей, как сейчас.

Глава IV. МАРТА

Утром она открыла глаза, потому что молодая служанка, которая пришла в ее комнату, чтобы развести огонь, стояла на коленях перед камином и с шумом выгребала из него золу. Мэри несколько минут лежала, рассматривая девушку, потом стала разглядывать комнату. Она еще никогда не видела таких странных и унылых комнат. Стены были покрыты тканью, на которой были вышиты сцены охоты. Там виднелись странно одетые люди среди деревьев, а вдали – верхушки башен замка. Там были охотники, лошади и собаки, а также дамы. Мэри чувствовала себя так, словно оказалась вместе с ними в лесу. Через окно видно было огромное волнистое пространство, где совершенно не было деревьев. Оно выглядело, как бескрайнее, грустное пурпурное море.

– Что это такое? – спросила девочка, указывая в окно.

Марта, молодая служанка, которая как раз подошла к кровати, тоже повернулась в сторону окна.

– Это? – переспросила она.

– Да.

– Это – вересковая пустошь, – с доброй улыбкой ответила девушка. – Вам нравятся вересковые пустоши?

– Нет, – отрезала Мэри. – Я их ненавижу.

– Это потому что, вы к ним непривычная, – сказала Марта, возвращаясь к камину. – Вам они кажутся сейчас слишком большими и пустынными. А потом вы пообвыкнете.

– А тебе здесь нравится? – спросила Мэри.

– Ага, очень даже нравится! – ответила Марта, энергично принимаясь чистить каминную решетку. – Я наши места просто люблю. И вовсе здесь не пусто. Здесь полно всяких растений, а запах от них какой! Здесь так красиво весной и летом, когда вереск покрывается розовыми цветочками. Пахнет, будто кто мед разлил! И столько там запахов, а небо высокое-превысокое, и пчелы гудят, и жаворонки поют! Эх! Ни за что не хотела бы жить ни в каких других краях, вдали от наших вересковых пустошей!

Мэри внимательно и удивленно прислушивалась к словам девушки. Индийские слуги были совсем другими. Они, по-рабски подобострастные, никогда не осмелились бы обратиться к господам как к себе подобным. Слуги непрестанно кланялись им, называя «покровителями бедных» и тому подобными словами. Индийским слугам отдавали приказы, а не просили их сделать что-то. Не было принято говорить им «пожалуйста» и «спасибо», и Мэри всегда била Айю по лицу, когда злилась. Сейчас Мэри подумала о том, чтобы случилось, если бы эту девушку ударили по лицу. Она была пухленькая, румяная и милая, но вела себя так смело, что миссис Мэри задумалась, не дала ли бы Марта сдачи – даже если бы ей влепила пощечину маленькая девочка.

– Ты – какая-то странная служанка, – высокомерно изрекла Мэри со своих подушек.

Марта присела на корточки с каминной щеткой в руке и добродушно рассмеялась.

– Ага! Я это хорошо знаю. Если бы госпожа еще была жива, то я бы и в помощницы горничной не сгодилась. Может быть, мне позволили бы работать в кухне, но наверх, в хозяйские комнаты, и войти бы не позволили. Слишком я простая, и говорить могу только по-тутошнему, по-йоркширски. Но этот дом какой-то чудной, хотя и такой здоровенный. Можно подумать, что здесь нет никаких господ, кроме мистера Питчера и миссис Мэдлок. Когда мистер Крэйвен дома, то ничего и знать не хочет, но и так он все время путешествует. А миссис Мэдлок дала мне это место по доброте. Она сказала, что если бы Миссельтвейт было похоже на другие поместья, то ни за что бы не взяла меня прислуживать здесь.

– Это ты будешь моей служанкой? – спросила Мэри по-прежнему высокомерно, как было принято разговаривать со слугами в Индии.

Марта опять принялась чистить каминную решетку.

– Я – служанка миссис Мэдлок, – с достоинством ответила девушка, – а она служит мистеру Крэйвену – и я должна выполнять работу горничной, да помогать вам понемногу. Но вам, наверное, и не надо так уж сильно помогать.

– А кто же будет меня одевать? – требовательно спросила Мэри.

Марта опять присела на корточки и уставилась на нее, словно не понимая, в чем дело, а потом, растягивая слова, изумленно воскликнула:

– Так вы – и одеться сама неспособная?

– Что это значит? Я не понимаю, что ты говоришь.

– Ой, я и забыла, – протянула Марта, – миссис Мэдлок говорила мне, чтобы я по-культурному говорила, а то вы меня и не поймете. Я хотела сказать, что вы же, наверное, умеете сама одеваться.

– Не умею, – оскорбилась Мэри. – Никогда в жизни я не одевалась сама. Меня одевала Айя.

– Ну, в таком случае самое время вам научиться делать это самой. – Девушка, видимо, не осознавала, насколько дерзко говорит с госпожой. – Надо было раньше научиться. Вам только на пользу пойдет, если вы сама за собой поухаживаете. Моя мама всегда удивляется, как это дети богатых господ совсем не одурели оттого, что их няньки все время моют, одевают и на прогулки водят, словно они куклы какие!

– В Индии все по-другому, – презрительно процедила сквозь зубы Мэри. Ей уже надоела слишком разговорчивая и дерзкая служанка.

Но Марту нелегко было сбить с толку.

– Да уж я сразу смекнула, что там у вас все было по-другому, – искренне продолжала она. – Я думаю, это все потому, что там столько черных – вместо настоящих, белых людей. Когда я услыхала, что вы из Индии приехали, то подумала, что вы – тоже черная.

Мэри в бешенстве уселась на постели.

– Что?! – прошипела она. – Что?! Ты думала, что я – черная? Ты! Дочь свиньи!

Марта испуганно взглянула на Мэри и покраснела.

– Кого это вы так обзываете? – сказала она. – Нельзя вам так злиться и говорить такие нехорошие слова. Не пристало молодым леди так выражаться. А против этих черных я ничего и не имею. В книжках написано, что они очень даже в бога верят. И написано, что хоть они и черные, а все равно люди и ближние. Я еще ни разу не видела ни одного черного человека, и страшно радовалась, когда сюда шла, что, наконец, увижу. Когда я сегодня утром пришла, чтобы растопить камин, то тихонько подошла к кровати и осторожно одеяло отвернула, чтобы на вас посмотреть. А вы – белая! – разочарованно призналась служанка. – Не чернее, чем я, хотя, пожалуй, и пожелтее будете.

Мэри уже даже не пыталась справиться с бешенством и унижением.

– Ты думала, что я – индуска! Как ты посмела! Ты никакого понятия об индусах нее имеешь! Они – не люди, они – слуги, которые должны нам кланяться и служить! Ты ничего не знаешь об Индии! Ты вообще ничего не знаешь!

Она впала в такое бешенство и чувствовала себя такой беспомощной под искренним взглядом Марты, и при этом такой ужасно одинокой и далекой от всего близкого и понятного, что спрятала лицо в подушку и безудержно зарыдала. Девочка плакала так отчаянно, что доброй Марте стало ее жалко. Девушка подошла к кровати и наклонилась над Мэри.

– Ну, не надо так плакать! – приговаривала Марта. – Я не знала, что вы так расстроитесь. Я совсем глупая, и ничего не знаю, правильно вы обо мне сказали. Простите меня, пожалуйста, и перестаньте плакать.