Амстердам, Нидерланды, 1932 год
– Ах ты, мелкий говнюк! Я знаю, что ты здесь, паразит!
Вим услышал, что шаги приближаются. Он спрятал лицо в коленях и крепко зажал нос, чтобы не расчихаться от огромного количества пыли. Он надежно спрятался за стиральной доской. Доска толщиной в полсантиметра укрывала его от чужих глаз – и от трепки. И для этого ничего не было нужно. Отчим, как это часто бывало, был мертвецки пьян, а в таком состоянии ему всегда хотелось выплеснуть свою злобу и ненависть на своего девятилетнего пасынка.
– Выходи, паразит, и ты увидишь, что с тобой будет!
Вим слышал тяжелое дыхание своего мучителя. Сквозь узкую щель в стиральной доске он видел, что отчим стоит совсем близко. Хендрику Алозерию приходилось упираться обеими руками, чтобы не упасть. Левой рукой он схватился за стиральную доску, а правой все еще держался за ручку двери.
В эту субботу Вим играл в маленькой кухне и вдруг услышал, как открывается входная дверь. По нетвердым шагам на лестнице он сразу же понял, что нужно прятаться.
– Быстро уходи отсюда, – шепнула мать.
Он кинулся по лестнице на чердак. Он осторожно ступил на узкую балку под стропилами и принялся считать шаги. Через двадцать пять шагов он оказался за стиральной доской. Дорогу к лучшему убежищу он мог найти даже в кромешной темноте. Места здесь хватало, чтобы сидеть съежившись и затаив дыхание ждать, когда отчим начнет розыски.
– Маленький говнюк!
От излюбленного ругательства Алозерия Вим содрогнулся всем своим худеньким телом, но лишь на мгновение. Времена, когда он дрожал как лист, остались в далеком прошлом. И все же он порой просыпался посреди ночи весь в поту, когда ему снилось, что отчим поймал его и задал трепку.
Он видел, как тонкие губы Алозерия дрожат от ярости. Длинное лицо, лысая загорелая макушка, выпученные светлые глаза. Уши у отчима были такими огромными, что даже в такой страшный момент Вим не смог удержаться от улыбки. Он был по-настоящему счастлив, что Алозерий – не его настоящий отец, что он пойдет по жизни с обычными, нормальными ушами другого мужчины. А еще у него были красивые вьющиеся волосы, четко прорисованные брови и плутоватая усмешка, которая, несмотря на юный возраст, уже сделала его очень популярным у местных девчонок.
Алозерий отправился искать пасынка в спальне, напротив ванной комнаты. В спальне стояла кровать старшей сестры Вима, Джо, а другую Вим делил со сводным братом, Хенком. Не найдя пасынка и в спальне, Алозерий, непрерывно сыпля ругательствами, зашагал к себе, чтобы рухнуть и захрапеть. Вим слышал, как он, шаркая ногами, направляется к лестнице и медленно спускается. По крайней мере, сегодня он не так пьян, как несколько дней назад, когда пересчитал все ступеньки собственной задницей.
Семья жила в маленькой квартирке в доме 78 по Кляйне Каттенбургерстраат. Ничего просторного или роскошного, хотя в сравнении с большинством других детей этого маленького острова в восточной части Амстердама Виму было не на что жаловаться. Его приятель Пит Клавер, живший неподалеку, делил спальню с четырьмя братьями. Отец их погиб в результате несчастного случая в порту, и теперь семья жила на пособие. Им помогали соседи, мать и мальчишки брались за любую мелкую работу и худо-бедно выживали. За квартиру они платили всего 1,75 гульдена в неделю – вот почему им пришлось поселиться на острове.
В маленьком доме Вима дети слышали все. Внутренние стены были тоньше несущих, да и несущие были всего в семь сантиметров толщиной. Зимой на внутренней стороне окон намерзал толстый слой льда. А когда дул восточный ветер, сквозь все поры фасада проникал ледяной холод. Когда температура на улице падала ниже нуля, в спальне было ненамного теплее.
Отчим Вима получал зарплату по субботам. Он работал на стройке, и ему платили 17 гульденов в неделю. За эти деньги он работал шесть дней в неделю по десять часов в день, таскал по строительным лесам мешки с цементом и стройматериалами. Когда в субботу рабочая неделя заканчивалась, он шел прямо в кафе «Ньиве Анлег» на углу Кляйнестраат и Маринирспляйн, а домой возвращался лишь через несколько часов.
Не всегда это заканчивалось хорошо. Несколько месяцев назад дети с матерью сидели вокруг парафиновой печи на кухне и вдруг услышали, как открылась входная дверь, а потом раздался громкий, резкий удар, словно упало что-то тяжелое. Мать Вима кинулась вниз и обнаружила Алозерия в странной позе. Он лежал на почти вертикальной лестнице мертвецки пьяный. Мать потащила его вверх по лестнице – невероятно, что ей это удалось. Она громко ругала мужа, чтобы тот очнулся. Наверху она втащила его в спальню, обшарила его карманы и забрала последние несколько гульденов, оставшихся от зарплаты, – этого едва хватало на оплату жилья. Женщина горько разрыдалась. Дети молчали, не зная, что делать.
Через десять минут мать собралась с духом и отправила Джо к молочнику, занять немного денег. Джо вернулась с шестью гульденами. Вид у нее был самый несчастный. Эти шесть гульденов матери придется вернуть как можно быстрее. Хоть бы Алозерий не пропил свою зарплату.
Виму приходилось гораздо хуже, когда отчим возвращался домой просто пьяным, а не бесчувственным. Спиртное делало его агрессивным, и он не всегда сразу же падал в постель и засыпал. В такие моменты убежище за стиральной доской было единственным спасением Вима. А иногда он просто убегал из дома, бродил по островам вместе с Питом, играл в камешки с мальчишками с соседнего острова Виттенбург или злил хромого зеленщика с Остенбургерграхт, непрерывно звоня ему в дверь.
До переезда на остров они снимали красивый новый дом на Ван Спилбергенстраат, на другом конце города. Вим никогда не понимал, почему его мать вышла замуж за Хендрика Алозерия с Каттенбурга.
– Я твой отец, – сказал он Виму при первой встрече, чтобы наладить отношения с мальчишкой.
– Ты не мой отец, – огрызнулся Вим.
Странный человек посмотрел на мальчишку по-дружески. Он нашарил в кармане мелкую монетку и попытался всунуть ее в маленький кулак. Глаза Вима зло блеснули.
– Мне не нужны твои деньги – и ты не мой отец!
Он развернулся, выбежал на улицу и уселся на тротуаре. Вим никогда не видел своего настоящего отца – тот умер от какой-то легочной болезни незадолго до его рождения. Джо уже сказала ему, что их мать встречается с другим мужчиной. Вим и сам об этом догадывался. Обычно их семья редко ходила в церковь, но в последние полгода они стали бывать в церкви почти каждую неделю. В церковь Святой Анны на Виттенбургерграхт с чудесными витражами, почти такими же высокими, как деревья у церкви. Когда месса кончалась, к матери подходил лысый мужчина с загорелой макушкой и светлыми глазами, тот самый, который только что назвал себя его отцом.
Вим так задумался, что не заметил, как рядом села сестра. Джо была на год старше него, но они были неразлучны. Мать всегда следила за тем, чтобы Джо была аккуратно одета – белое платье, белая лента в темных волосах. Вим не знал, как ей это удавалось, но за гроши, что у нее были, мать всегда умела сделать из дочери куклу. Вим любил Джо и страшно гордился тем, что он – ее младший брат. И что у них общий отец. После школы они все время проводили вместе, и у них не было секретов друг от друга – только о тайном убежище под крышей Вим не рассказывал.
Амстердам, 1935 год
Во второй половине XVII века в восточной части Амстердама построили три острова на реке Эй: самый западный – Каттенбург, а прямо за ним Виттенбург и Остенбург. С востока от порта их отделяла Улица Петра Первого, Царпетерстраат. Жители маленьких, зачастую ветхих домов гордились своим районом. Себя они называли «островитянами».
В этом районе жили кораблестроители. Когда-то на огромных верфях строили сотни судов для голландской Ост-Индской компании. Морской склад находился совсем рядом с Каттенбургом. Некогда эта крепость играла важную роль в жизни Амстердама. Кафе «Золотая голова» граничило с Морской площадью, Маринирспляйн. Здесь жили начальники множества корабельных компаний. Их дома совсем не походили на лачуги рабочих. Тем не менее чем беднее были жители Каттенбурга, тем больше гордились они своей частью острова. Зависть была им чужда. Чувство принадлежности побеждало неравенство в доходах.
В этом тесном мирке у Вима не было друзей, но там жили многочисленные его тетушки и дядюшки. В тяжелые времена они помогали друг другу. Вим убедился в этом, когда их мать, которая почти никогда не болела, зимой 1935 года свалилась с высокой температурой. Как всегда, весь район пришел ей на помощь. Мясник Адольфс в воскресенье принес жареный бифштекс – настоящее мясо, которого они никогда не ели. Когда им хватало денег на маленький кусок мяса, мать всегда покупала конину – подешевле.
На Каттенбурге всегда кипела жизнь. Торговцы продавали вещи прямо с велосипедов и громко расхваливали свой товар. Матери высовывались из окон, чтобы развесить постиранное белье и присмотреть за детьми. Матросы в отпуске и докеры, у которых было мало денег и еще меньше занятий, заполняли улицы острова, соединенного с остальными районами Амстердама многочисленными мостами. Вим шакалил везде, где удавалось: зеленщик угощал его яблоком, мясник отрезал кусочек ветчины – там он особенно любил бывать. За несколько центов у бакалейщика на углу Твейде Каттенбургердварстраат, совсем недалеко от их дома, можно было купить целый пакет сладостей. Сладости он приберегал для воскресных прогулок с Джо. После церкви они обычно съедали по паре сэндвичей дома, а потом отправлялись куда глаза глядят. Куда угодно, лишь бы выбраться из дома.
Мать Вима выросла в оживленном историческом городе Маастрихт на юге Нидерландов. Она почти избавилась от акцента – он проявлялся, лишь когда она уставала. Детство ее было нелегким. После смерти матери ее забрали монахини, а когда ей исполнилось восемнадцать, ее без предупреждения выставили из монастыря.
Идти ей было некуда, и она обратилась к сестре матери, тетушке Тоос. Тетушка ее приютила, но через несколько недель выставила из дома. Муж тетушки, которому было почти шестьдесят, быстро положил глаз на молоденькую племянницу. Мать Вима скиталась, пока не добралась до Роттердама, где поселилась у своего приятеля, Джоханнеса Вейманса, настоящего отца Вима.
Когда Хендрик Алозерий женился на ней, он усыновил Вима и его младшего сводного брата Хенка, и с того времени они стали носить одну фамилию. А вот Джо он не удочерил, решив, что это ему не подобает.
Виму и Джо не было дела до Хенка. Для них он не представлял интереса, а мать никогда не рассказывала им, кто его отец. Раньше, когда они жили на Да Костакаде на западе Амстердама, а Виму было три или четыре года, мать сдавала комнаты, чтобы свести концы с концами. У них жили разные люди, и Хенк появился как раз в то время.
Хенк был настоящей занозой в заднице, особенно для Джо. По субботам они мылись в большой цинковой ванне, которую ставили на плитку за домом. На троих у них было всего одно полотенце, а Хенк всегда хотел мыться первым – в теплой и чистой воде. Вытершись, он «случайно» ронял полотенце в ванну, и Джо и Виму приходилось ломать голову, как вытереться. Зимой мытье превращалось в настоящую пытку, потому что невозможно было войти в дом голым и мокрым, не нарвавшись на скандал. Потом мать надрала Хенку уши и положила конец этим безобразиям, но тот быстро придумал что-то новенькое.
Вот так шла жизнь на Каттенбурге. Для Вима это было вполне беззаботное время. Он научился держаться подальше от отчима. Привык быть невидимкой. Он двигался как тень, за обедом держал рот на замке, притворяясь, что его здесь нет. Но постоянно был начеку, чтобы не нарваться на затрещину или подзатыльник.
Как-то летом в воскресенье руки Хендрика Алозерия в очередной раз зачесались. Они только что вернулись домой с утренней службы в церкви Святой Анны. Вим и Джо немного задержались; сначала они хотели пройтись перед передними скамьями, которые занимали более состоятельные прихожане. Иногда там можно было найти мелочь – монетки предназначались для церкви, но падали, и их не всегда подбирали. Они нашли два цента – достаточно, чтобы купить сладостей для прогулки. Через несколько минут алтарник выгнал их из церкви, но монетки уже лежали в их карманах.
За обедом Вим заработал пару подзатыльников, прежде чем получил первый сэндвич. Первый – за то, что громко чавкал, а второй – за то, что схватил что-то, не спросив разрешения. Когда Вим потянулся за третьим сэндвичем, Алозерий рявкнул:
– Ты не обожрешься?
Со злобной гримасой он указал наверх, где находился туалет. Вим, не глядя на отчима, продолжал есть.
Как только стало можно, они с Джо выскочили из-за стола. Они задумали долгую прогулку, подальше от дома.
– На озеро? – предложила Джо.
– Отлично! Погуляем по пляжу!
Там всегда можно было встретить симпатичных девчонок, хотя Вим в этом и не признавался. Ему было уже двенадцать, и он стал грозой девичьих сердец. Девчонки вешались ему на шею, стоило ему начать рассказывать о своих приключениях. И их не волновало, что все это происходило на крохотном клочке земли на этих же островах.
Вим и Джо устроились в отличном месте. На пляже, прямо за городом, они сгрызли прихваченные сладости. Чуть дальше в воду текли нечистоты из канализационной трубы.
Ветер дул не с той стороны, и народу на пляже было немного. Когда ветер и течение позволяли, на пляже можно было купаться и грести совершенно бесплатно, а вот пятицентовый пляж на озере Ньиве-Дип гордился своей репутацией. Там детям ничего не обломилось бы.
Но вонь стала невыносимой, а вода потемнела от нечистот. Через десять минут брат с сестрой собрали вещички и пошагали назад. Домой им идти не хотелось. Они шагали вдоль реки Эй, забыв обо всем на свете. Через несколько часов они увидели вдали Хембруг, перекинутый через канал Северного моря. Они уселись у воды и стали смотреть, как по мосту туда и сюда катятся поезда между Амстердамом и Заандамом. Они устали после долгой прогулки. К тому же было очень жарко и душно. Прикончив последние сладости, они улеглись на траву, закрыли глаза – и заснули.
Когда Вим проснулся, он не сразу понял, сколько времени. Солнце стояло уже довольно низко. Он растолкал сестру.
– Мама будет волноваться, – сказала она. – А у тебя рубашка вся в траве.
Вим вытряс траву и мох из своей воскресной матроски, и они пошагали домой. Вернулись на Кляйне Каттенбургерстраат они чуть ли не в час ночи. Около их дома стояли человек двадцать, но мать они разглядели, только подойдя совсем близко. Она была такой маленькой, что за возбужденными соседями ее не было видно. Глаза ее были заплаканы. Она крепко обняла детей.
– Я думала, с вами что-то случилось, – шепнула она на ухо Джо.
– Ничего не случилось. Мы ушли к Хембругу и уснули там на траве.
– К Хембругу?! Но это же в пяти милях отсюда!
Соседи разошлись по домам. Для многих из них прошла добрая половина ночи – в шесть утра им нужно было вставать. Хендрик Алозерий ничего не заметил – он, как обычно, улегся спать в девять часов, словно ничего не случилось.
О проекте
О подписке