дарований. В 1822 году мы не имеем, конечно, ни Мура, ни Вальтера Скотта, ни Кребба, ни Байрона, ни Монти, ни Пеллико; но у нас гораздо больше людей остроумных, просвещенных, приятных и стоящих на уровне образованности нынешнего века, нежели в Англии или Италии. Вот почему дебаты в нашей палате депутатов 1822 года стоят настолько выше дебатов английского парламента; а когда английский либерал приезжает во Францию, мы с большим удивлением замечаем у него множество средневековых взглядов. Один римский художник писал из Парижа: «Мне чрезвычайно не нравится здесь; полагаю, это потому, что здесь я не имею досуга любить свободно. Здесь наша восприимчивость расходуется капля за каплей по мере того, как накопляется, так что у меня, по крайней мере, это грозит истощить самый источник. В Риме, вследствие слабого интереса к событиям каждого дня, вследствие глубокого сна всей внешней жизни, чувствительность скопляется для страстей».