Часть первая
Игроки

Глава 1
Хрущев: нетерпеливый коммунист

У нас тридцать ядерных бомб для Франции, более чем достаточно, чтобы уничтожить эту страну. Мы запасаем по пятьдесят бомб для Западной Германии и Британии.

Н.С. Хрущев американскому послу Льюллину Е. Томпсону, 1 января 1960 года

Независимо от того, насколько хорошим был старый год, новый год будет еще лучше… Я думаю, никто не упрекнет меня, если я скажу, что мы придаем большое значение улучшению отношений с США… Мы надеемся, что новый американский президент, подобно свежему ветру, развеет спертый воздух между США и СССР.

Из новогоднего тоста, произнесенного Хрущевым 1 января 1961 года

Кремль, Москва
Канун Нового года, 31 декабря 1960 года

До полуночи оставалось всего несколько минут, и у Никиты Хрущева были причины оживить в памяти подходящий к концу 1960 год. Наступающий год вызывал у него еще большее беспокойство, чем прошедший, когда он окидывал взглядом две тысячи гостей, собравшихся под высокими сводами Георгиевского зала Кремля. Снаружи метель толстым слоем снега покрывала Красную площадь и мавзолей, содержавший его забальзамированных предшественников, Ленина и Сталина, и Хрущев отчетливо понимал, что положение Советского государства в мире, лично его место в истории и его политическое выживание зависит от того, как ему удастся справиться с собственной бурей проблем.

Хрущев пережил подряд два неурожайных года. Всего двумя годами ранее он приступил к реализации программы, цель которой состояла в том, чтобы к 1970 году достигнуть жизненного уровня Соединенных Штатов, но он не мог удовлетворить даже основные потребности своего народа. Во время инспекционных поездок по стране он отмечал, что практически всюду ощущается нехватка жилья, масла, мяса, молока и яиц. Советники говорили ему, что вероятность рабочих восстаний растет с каждым днем и положение мало чем отличается от того, что было в Венгрии в 1956 году, когда он был вынужден подавить восстание советскими танками.

За границей хрущевская внешняя политика мирного сосуществования с Западом, в противовес сталинской политике неизменной конфронтации, совершила аварийную посадку, когда в мае прошедшего года советская ракета сбила американский высотный самолет-разведчик «Локхид» U-2. Несколькими днями позже Хрущев сорвал встречу в Париже с президентом Дуайтом Д. Эйзенхауэром и его военными союзниками, потребовав, чтобы Эйзенхауэр принес публичные извинения за вторжение в воздушное пространство СССР, но Эйзенхауэр отказался. Используя этот инцидент в качестве доказательства несостоятельности Хрущева как руководителя, остатки сталинистов в КПСС и китайские коммунисты Мао Цзэдуна точили ножи против советского лидера, занимаясь подготовкой к XXII съезду Коммунистической партии Советского Союза. Хрущев использовал подобные собрания, чтобы провести чистку в рядах противников, и все, что он делал, было направлено на то, чтобы предотвратить переворот на этом съезде. Ничто не несло большей угрозы для Хрущева, чем ухудшающаяся ситуация в разделенном Берлине. Его критики заявляли, что он позволил гноиться самой опасной в мире коммунистической ране. Беженцы из Восточного Берлина с пугающей скоростью утекали на Запад. Хрущев любил называть Берлин яичками Запада, уязвимым местом, на которое он мог надавить, когда хотел заставить содрогнуться Соединенные Штаты. Однако это место стало ахиллесовой пятой самого Хрущева и советского блока, местом, где коммунизм был наиболее уязвим.

Однако Хрущев не поделился ни одной из этих проблем с гостями, среди которых были летчики, балерины, артисты, аппаратчики и послы, заполнившие в новогодний вечер Георгиевский зал, утопавший в свете трех тысяч лампочек, установленных в шести бронзовых золоченых люстрах. Для них приглашение на вечер к советскому лидеру являлось само по себе подтверждением статуса. Но в этот вечер в зале чувствовалось особое волнение, поскольку менее чем через три недели должен был занять свой пост Джон Ф. Кеннеди. Собравшиеся в зале понимали, что традиционный новогодний тост советского лидера задаст тон будущим американо-советским отношениям.

Когда куранты на Спасской башне Московского Кремля, сооруженной в XV веке, отбили полночный бой, возвестив о начале нового года, Хрущев энергично двинулся к гостям. Некоторым он пожимал руки, некоторых с такой силой стискивал в объятиях, что, казалось, сейчас разорвется по швам его мешковатый серый костюм. С такой же энергией он покинул родную русскую деревню Калиновка неподалеку от границы с Украиной и на большой скорости прошел через революцию, Гражданскую войну, параноидальные сталинские чистки, мировую войну и борьбу за руководство после смерти Сталина. Коммунистический переворот предоставил многим русским низкого происхождения новые возможности, но ни один из них не воспользовался ими так умело, как это сделал Никита Сергеевич Хрущев.

В связи с возрастающей возможностью Хрущева запускать ракеты с ядерными боеголовками у американских спецслужб появилось всепоглощающее занятие – постичь психологию Хрущева. В 1960 году ЦРУ собрало около двадцати экспертов – терапевтов, психиатров и психологов, – которые на основе видеозаписей, фотографий и речей составили психологический портрет Хрущева. Группа экспертов даже изучала снимки артерий Хрущева, чтобы оценить, насколько справедливы слухи об артериосклерозе и высоком кровяном давлении у советского лидера. В секретном отчете, который позже получил президент Кеннеди, эксперты сделали вывод, что, несмотря на колебания настроения, депрессии и запои, советский лидер показал себя, по их выражению, «хроническим оптимистичным оппортунистом». Они пришли к выводу, что Хрущев скорее активист, полный энтузиазма, чем, как до этого считали многие, беспринципный коммунист сталинского склада.

В другом сверхсекретном отчете, подготовленном ЦРУ для новой администрации, отмечалась хрущевская «изобретательность, смелость, хорошее чувство политического времени» и подчеркивалось, что Хрущев «проницательный и обстоятельный оратор, способный направить беседу в выгодном ему русле» и является прирожденным игроком. Вновь избранный президент был проинформирован, что за шутовскими манерами этого невысокого коренастого человека скрываются «проницательность, природная сообразительность, живой ум, энергия, амбиции и жестокость».

Но ЦРУ не сообщило о том, что Хрущев взял на себя личную ответственность за выборы Кеннеди и теперь ждал отдачи. Он хвастался товарищам, что его голос на последнем этапе выборов американского президента был решающим, поскольку он отказал в просьбе республиканцам освободить трех захваченных американских летчиков – Фрэнсиса Гэри Пауэрса, пилота U-2, и двух летчиков с американского самолета-разведчика RB-47, сбитого спустя два месяца над Баренцевым морем. Теперь Хрущев, задействовав многочисленные каналы, стремился как можно скорее устроить встречу на высшем уровне с вновь избранным президентом Кеннеди, в надежде на решение берлинской проблемы.

Во время выборной кампании приказы советского лидера высокопоставленным должностным лицам откровенно демонстрировали как его желание, чтобы победу на выборах одержал Кеннеди, так и его неприязнь к Ричарду Никсону, который, как и непримиримый антикоммунист экс-президент Эйзенхауэр, нанес ему оскорбление во время так называемых кухонных дебатов относительно преимуществ двух систем^[3].

«Мы можем оказать влияние на президентские выборы в Америке! – сказал Хрущев товарищам. – Но мы не станем делать такого подарка Никсону».

После выборов Хрущев похвалялся, что, отказавшись отпустить пленных летчиков, он лично лишил Никсона нескольких сотен тысяч голосов, которых тому не хватило для победы. Всего в десяти минутах ходьбы от Кремля, где в Георгиевском зале проходила встреча Нового года, в тюрьме КГБ на Лубянке томились американские пленники как напоминание о предвыборных махинациях Хрущева. Советский лидер использовал их в качестве пешек в политической игре, чтобы в подходящий момент обменять с выгодой для себя.

Звучали ответные новогодние тосты. Хрущев вел себя скорее как либеральный политический деятель, чем как коммунистический диктатор. По-прежнему энергичный и живой, он, как многие другие русские, рано поседел и полысел. Ведя шутливую беседу с товарищами, он запрокидывал лысую голову и разражался хохотом от собственных шуток и анекдотов, без стеснения демонстрируя нездоровые зубы и металлические коронки. Лысину обрамляли коротко подстриженные волосы, лицо с тремя большими бородавками, курносым носом, красными щеками, глубокими мимическими морщинами и темными пронзительными глазами сохраняло оживленное выражение. Он почти непрерывно жестикулировал, говорил короткими фразами, отрывисто, громким, высоким, гнусавым голосом.

Он узнавал многих и, спрашивая товарищей о детях, называл их по имени: «Как поживает маленькая Таня? Как малыш Ваня?»

Учитывая цель, которую он преследовал в этот вечер, Хрущев был сильно разочарован, не найдя среди гостей самого влиятельного американца, посла Льюэллина «Томми» Томпсона, с которым он сохранил тесные отношения, несмотря на охлаждение американо-советских отношений. Жена Томпсона, Джейн, принесла извинения Хрущеву, объяснив, что муж остался дома из-за приступа язвы. Кроме того, посол все еще помнил столкновение с советским лидером на прошлой встрече Нового года, когда нетрезвый Хрущев чуть не объявил третью мировую войну.

Это произошло в два часа ночи, когда Хрущев, находясь в изрядном подпитии, вел беседу с Томпсоном, его женой, французским послом и секретарем ЦК Компартии Италии. Хрущев заявил Томпсону, что Запад дорого заплатит, если не удовлетворит его требование о выводе союзнических войск из Берлина. «У нас тридцать ядерных бомб для Франции, более чем достаточно, чтобы уничтожить эту страну, – сказал Хрущев, глядя на французского посла. – Кроме того, – добавил он, – мы запасаем по пятьдесят бомб для Западной Германии и Британии».

Джейн Томпсон предприняла неудачную попытку свести разговор к шутке, когда спросила, сколько ракет Хрущев приготовил для Дяди Сэма. «Это секрет», – улыбнулся Хрущев.

Понимая, что беседа принимает нежелательный оборот, Томпсон предложил тост за предстоящий в Париже саммит с Эйзенхауэром и возможность улучшения отношений. Однако советский лидер продолжал расточать угрозы, заявив, что если соглашение на встрече четырех великих держав не будет достигнуто, то он подпишет договор с ГДР, который покончит с пребыванием западных стран в Берлине. Томпсону удалось закончить беседу только в шесть утра. Он ушел, понимая, что отношения сверхдержав зависят от неспособности Хрущева вспомнить на следующее утро то, что он говорил ночью.

Утром Томпсон направил телеграмму президенту Эйзенхауэру и государственному секретарю Кристиану Хертеру, в которой сообщил высказывания Хрущева, заявив, однако, что их не надо понимать буквально, поскольку советский лидер был в состоянии подпития. Томпсон высказал предположение, что Хрущев просто хотел «внушить нам важность» берлинской проблемы.

Спустя год, когда Томпсон остался дома и часы пробили двенадцать, Хрущев был более трезвым, чем на прошлой встрече Нового года, и находился в более добродушном настроении. Когда бой курантов возвестил о наступлении Нового, 1961 года и зажглись лампочки на новогодней елке, установленной в Георгиевском зале, Хрущев поднял бокал и предложил тост, который партийные лидеры примут как руководство к действию и который повторят во всех дипломатических телеграммах, разлетевшихся по миру: «С Новым годом, товарищи! Каким бы хорошим ни был старый год, новый год будет еще лучше!»

Зал взорвался аплодисментами. Объятия. Поцелуи. Поздравления.

Хрущев поднимает традиционные тосты за рабочих, крестьян, интеллигенцию, марксистско-ленинскую философию и мирное сосуществование народов во всем мире. «Мы считаем, что лучшей является социалистическая система, но мы никогда не будем пытаться навязывать ее другим странам», – говорит Хрущев.

В зале воцаряется тишина, когда Хрущев адресует свои слова Кеннеди: «Дорогие товарищи! Друзья! Господа! Советский Союз прилагает все усилия, чтобы установить дружеские отношения со всеми народами. Я думаю, никто не упрекнет меня, если я скажу, что мы придаем большое значение улучшению отношений с США. Нам хочется надеяться, что Соединенные Штаты стремятся к тому же. Мы надеемся, что новый американский президент подобно свежему ветру развеет спертый воздух между США и СССР».

Человек, годом раньше подсчитывавший количество атомных бомб, которые он сбросит на Запад, принял позу миротворца. «Во время предвыборной кампании, – сказал Хрущев, – господин Кеннеди сказал, что если он станет президентом, то извинится перед Советским Союзом» за полеты разведывательных самолетов над территорией СССР. Хрущев сказал, что хочет оставить «этот неприятный эпизод в прошлом и не возвращаться к нему… Мы верим, что, голосуя за господина Кеннеди и против господина Никсона, американский народ неодобрительно относится к политике холодной войны и ухудшению международных отношений».

Хрущев вновь поднял полный бокал: «За мирное сосуществование народов!»

Аплодисменты.

«За дружбу и мирное сосуществование всех народов!»

Бурные аплодисменты.

Хрущев не случайно дважды повторяет «за мирное сосуществование». Второй раз это еще и декларация о намерениях в отношении Кеннеди и заявление о решимости в отношении коммунистических соперников. Оценивая экономические возможности и новую ядерную угрозу, Хрущев в своем знаменитом секретном докладе на XX съезде высказал новую идею о том, что коммунистические страны могут мирно сосуществовать и соревноваться с капиталистическими странами. Однако его противники отдавали предпочтение более агрессивным сталинским идеям о мировой революции и более активным приготовлениям к войне.

К началу 1961 года призрак Сталина представлял для Хрущева большую угрозу, чем угроза с Запада. После смерти Сталина в 1953 году Хрущев получил в наследство Советский Союз с 209-миллионным населением и десятками национальностей, занимающий более шестой части обитаемой суши. В ходе сражений Второй мировой войны Советский Союз потерял 27 миллионов убитыми, было разрушено 17 тысяч советских городов и 70 тысяч деревень. Это не считая тех миллионов людей, которые погибли во время параноидальных сталинских чисток и в голодные годы.

Хрущев обвинил Сталина в том, что тот начал ненужную, дорогостоящую холодную войну, когда Советский Союз еще не оправился от предыдущей войны. В частности, осудил Сталина за берлинскую блокаду 1948 года, когда диктатор недооценил решимость США и переоценил возможности Советского Союза, и это притом, что Соединенные Штаты сохраняли ядерную монополию. В результате Запад прорвал блокаду, затем в 1949 году было основано НАТО^[4] и в том же году создана отдельная Западная Германия.

Советский Союз дорого заплатил за то, что Сталин, по мнению Хрущева, «не продумал все должным образом».

Протянув Кеннеди оливковую ветвь в виде новогоднего тоста, в два часа ночи трезвый Хрущев отвел в сторону западногерманского посла Ганса Кролля. Для Хрущева шестидесятидвухлетний немец был вторым по значимости западным послом после отсутствующего в этот вечер Томпсона. Однако они были более близки, чем Хрущев и американский посол; их связывало то, что Кролль бегло говорил по-русски и придерживался мнения, обычного для немцев его поколения, что его страна со всех точек зрения – исторической, культурной и политической – более тесно связана с Москвой, чем с США.