12

Кофе они пили в хорошем настроении. Но Абигэль вновь и вновь возвращалась к своим кошмарам, особенно ко вчерашнему. Хоровод детей в спальне… Золушка, прячущаяся под кроватью… И эта фраза, записанная в ее тетради снов: Puella inferus salutant vos…

– Как ты объяснишь, что произошло сегодня утром? – спросила она и показала буквы, записанные в тетради.

– «Девочка без лица приветствует вас». Буква в букву загадка, написанная Фредди на теле Виктора два месяца назад.

Вид у Фредерика теперь был раздосадованный. Перед глазами у него стоял чудом спасшийся мальчик, исхудавший, кожа да кости, найденный два месяца назад на обочине дороги с этими странными татуировками по всему телу.

– Это просто сны, все более многочисленные и навязчивые. У меня нет объяснений.

– Два месяца мне снится девочка без лица, Фред, так отчетливо, что я думаю о ней весь день. В первый раз она появилась в ящике морозильника и пыталась меня утопить. Потом она пряталась повсюду – под кроватью, в шкафах…

Абигэль вытащила одну фотографию из своей коллекции кошмаров. На ней была изображена в тонах сепии девочка с длинными светлыми волосами, с холщовым мешком на голове, завязанным вокруг шеи. Синеватые вены избороздили ее тело, выступая на поверхности кожи. Она стояла среди языков пламени, раскинув руки, точно распятая, но не горела. Абигэль провела рукой по скрытому лицу.

– Ей страшно, она агрессивна и всегда находится поблизости от троих других похищенных детей… Она приходит почти каждый раз, в каждом кошмаре, она не отпускает меня. Вот и сегодня ночью она была и держала комикс моего отца, знаешь, XIII? Как может Фредди говорить об этой девочке без лица? Можно подумать… не знаю, что он проник в мои сны. Как он может знать?

– Он не может знать, потому что он человек. Он из плоти и крови, как ты и я.

Абигэль положила фотографию на стол и протянула ему бумажку:

– Во сне эта девочка дала мне код, как будто хотела, чтобы я его расшифровала. Смотри.

Фред прочел. 4–7–15–24.

– Аби, Фрейд и компания – это не совсем мое, но я, как все, штудировал «Толкование сновидений» в лицее, эта штука может навсегда отвратить от школы, кстати сказать. И я думаю, что твои сны создали девочку без лица, потому что мы знаем, что похищены четверо детей, но установлены личности только троих. Твой рассудок одержим делом Фредди, ты, как и все мы, корпела над ним дни и ночи, изучала каждую ниточку, каждую деталь, строила гипотезы. Твой мозг попросту материализовал этого четвертого неизвестного ребенка, Золушку, не дав ей лица. Я прав, мадемуазель психолог?

Она всмотрелась в его большие черные глаза, а он кивнул на фотографию:

– Эта светловолосая малышка продолжает преследовать тебя в твоих снах. А тот факт, что Фредди написал эту фразу на теле Виктора, ну… я не знаю.

– У меня такое чувство, будто что-то во мне ведет расследование, с тех пор как я перестала работать с вами. Может быть, у этой девочки в конце концов появится лицо? Может, мы выясним наконец, кто такая Золушка?

– Ее личность так и не установили. Эти татуировки доказывают только то, что Фредди играет с нами, что он хочет монополизировать наши силы, наши ресурсы зазря. Это просто его очередной чертов фокус. С этим мерзавцем мы теряем время.

Задумавшись, Фредерик отошел к окну покурить. Придя в отдел розыска, он мечтал именно о таких делах, он, простой сельский полицейский, сын и внук рыбаков. (Если бы отец не умер, наверняка ему было бы суждено встать у штурвала судна «Бартавель».) Рутинная работа – гоняться за мотоциклистами да арестовывать пьяниц. Теперь он понимал, насколько далеки были его мечты от действительности. Ходить каждый день в контору с видом побитой собаки и открывать безнадежно пустое досье – вот чем обернулось дело Фредди.

За его спиной Абигэль крутила в руках разбитые в аварии часы.

– Ты передашь Лемуану информацию о расшифровке татуировок?

– Уже. У него глаза полезли на лоб, когда я объяснил ему, как ты решила задачку: во сне. Но когда прошло удивление, все быстро приуныли… Мы ожидали чего-то гораздо большего… «Девочка без лица приветствует вас?» В данной ситуации мы не узнали ничего нового. Ни о мотивах Фредди, ни о месте, где он держит троих других детей. Еще одна ниточка в никуда.

Абигэль снова сосредоточилась на своей тетради и записала продолжение своих многослойных снов, с большой скрупулезностью, обращая внимание на каждую мелочь. Фредерик собирался на работу, когда она подняла голову от исписанных страниц. Он выхватил пачку «Мальборо» из блока, лежащего рядом с компьютером, и быстро поцеловал Абигэль.

– Не глупи с иголками, договорились?

– Я думаю, что попробую снова открыть консультационный кабинет в Лилле. Мне нужно выбираться отсюда, видеть людей, что-то делать, иначе я свихнусь.

– Хорошая мысль, если ты чувствуешь себя в силах, но не спеши, подумай хорошенько, ладно? Раны еще свежи. Ну все, я пошел. Запишу тебя к неврологу.

Оставшись одна, Абигэль долго смотрела на свою тетрадь снов, это отражение ее подсознания, изобилие образов и сценариев, которые она переживала, засыпая. Какие тайны крылись в ее сне? Что пытался ей рассказать ее разум через сновидения?

Она достала из ящика еще пять тетрадей. Они были пронумерованы и содержали куски жизни, обломки прошлого, но главное – сотни страниц рассказов один другого безумнее и нелогичнее. Эти тетради были, возможно, ключом, который позволит ей понять все черные точки ее жизни за последние шесть месяцев. Отец и его ложь… Авария… Расследование похищения детей и связанные с ним странные события…

Абигэль открыла программу ретуши изображений, навигатор с банком фотографий и принялась за работу. Она хотела материализовать свой последний кошмар: сидящая на узкой улочке девочка без лица, «Четвертая дверь» в ее, Абигэль, руках. Гонящийся за ней оборотень с изломанным телом и конечностями на шарнирах. Она отметила про себя, что надо будет показать и код, который дала ей девочка без лица: 4–7–15–24. Что бы это могло значить?

Тут ей пришла в голову идея: заменить числа соответствующими буквами алфавита: А = 1, Б = 2…

Она расшифровала слово: Д-Ж-О-Ш. Джош. Мужское имя. Кто же это был? Кто-то из ее прошлого? Из коллежа или лицея? Знакомый отца? Может, она и знала какого-то Джоша в юности, но память-то сдает…

Она отметила, что надо добавить слово «ДЖОШ» к изображению ее кошмара.

Два часа спустя она закончила работу и пошла в ванную. Пахло одеколоном «Фарина», которым Фредерик освежал щеки, – он брился по старинке опасной бритвой с ручкой из слоновой кости, на которой были выгравированы инициалы его отца: ФМ, Франк Мандрие. За приоткрытой дверцей аптечного шкафчика были видны флаконы с пропилодом, лекарством, которое спасало Абигэль, но и разрушало ее. Она нахмурилась: неужели опять забыла закрыть? Толкнула дверцу, и та сама распахнулась: она всегда плохо закрывалась. Абигэль нажала посильнее и повернула задвижку.

Она всмотрелась в свое белое как мел лицо в зеркале, провела пальцами по длинным черным волосам, которых не стригла после аварии. Кончики высохли и секлись. Такими вот мелочами – новая морщинка в уголке глаза, незаметное бурое пятнышко на тыльной стороне ладони – время прокладывало свой порочный путь. Когда мне исполнится восемнадцать лет, ты будешь старой, мамочка. Леа любила ее так дразнить. Абигэль до сих пор отчетливо слышала ее голос. Никогда ее дочери не исполнится восемнадцать лет.

Пустив воду в душе, она сняла халат и ночную рубашку. Змея нарколепсия искусала ее всю, превратив тело в безобразное зрелище, выставку шрамов, особенно в местах суставов. Ярмарочный уродец Нового времени. Фредерик никогда ни о чем не спрашивал, он принял ее как есть, с тем же уважением, какое испытывают, ступая впервые на незнакомую землю.

Входя в душ, она увидела в отражающихся друг в друге зеркалах – на стене и на аптечном шкафчике – большое лиловое пятно на своей правой лопатке.

Точно там, куда во сне ее ударил оборотень.

13

– Готово дело, она засыпает.

Фред стоял рядом с Од Дени, неврологом, наблюдавшей Абигэль уже несколько месяцев. Узнав об уколах иглой, врач потребовала немедленной встречи и попросила прийти не в Центр сна, где она обычно принимала, а сюда, в отделение неврологии больницы Роже-Салангро.

По другую сторону стекла Абигэль лежала под сканером TEP, большим цилиндрическим аппаратом, набитым электроникой. Молодая женщина сжимала в руке датчик. В последние несколько секунд давление на него уменьшилось – это показывало, что она заснула.

Од Дени посмотрела на экраны, которые показывали в разных разрезах и в реальном времени мозг Абигэль. В последний раз отладила аппаратуру. Фредерик видел на мониторе лицо своей подруги, которое снимала камера.

– Вчера она позвонила мне на работу в панике и сказала про синяк на правой лопатке. Это правда. Я сам видел эту гематому, когда вернулся, здоровенный синячище. Послушать ее, так этот синяк она получила во сне. Ее ударил точно в это место какой-то вымышленный персонаж, оборотень, когда она спала.

Он протянул ей последнее произведение Абигэль, отпечатанное сегодня утром:

– Это еще не совсем закончено, но она работает над этой жуткой сценой со вчерашнего утра.

– Она уже показывала мне свои произведения. Очень мрачно, но способности у нее есть.

Он ткнул пальцем в существо, похожее на марионетку со словно чужими руками и ногами на шарнирах, держащее большую косу:

– Это он ударил ее во сне. Когда она проснулась, опять-таки по ее словам, синяк уже был. Как будто сон действительно оказывает физическое воздействие. Вам встречались такие случаи?

Од Дени долго смотрела на фотографию, потом что-то записала в тетрадь. За ее спиной ползла ломаная линия энцефалограммы.

– Что-то вроде стигматов, раны, появляющиеся сами по себе, вы хотите сказать… Нет, никогда. Она не могла сама удариться?

– Таким местом, мне кажется, это сложно сделать. И потом, она бы помнила, верно? При таких размерах гематомы ей должно было быть чертовски больно.

Невролог с сомнением поджала губы:

– Извините, у меня нет научных объяснений. – Она показала на лицо Абигэль на экране. – Вот, она спит. Посмотрите на ее глаза, они двигаются под веками очень быстро. Это так называемые REM, быстрые движения глазных яблок, которые бывают только в фазе парадоксального сна.

– Я это уже видел. Впечатляет.

Од Дени была женщиной маленького роста, с тонкими изогнутыми бровями и морщинистым лицом. Фредерик сам не знал почему, но ему вспомнилась Люси, австралопитек^[8].

– Вы никогда не приходили с ней в центр. Она отказывается говорить с вами о своей болезни, я полагаю?

– Она очень сдержанна на этот счет. Когда она еще работала экспертом в жандармерии, не говорила о своих проблемах никому. Были, конечно, ее сиесты в ходе совещаний, она уходила поспать на несколько минут и возвращалась как ни в чем не бывало. Некоторые мои коллеги над этим подшучивали: они думали, что это все симуляция, штучки психолога.

– Нарколепсия – болезнь, которую людям очень трудно понять. Сейчас, через полгода, как она переносит испытание?

– По-разному. У нее бывают черные мысли, пограничное поведение, типа я хочу выброситься в окно, а иногда ей гораздо лучше. Вы, конечно, знаете, что она все бросила, но сейчас подумывает вновь открыть кабинет. И она это сделает очень скоро, я уверен. Потому что, когда она что-нибудь вобьет себе в голову…

Он кивнул на экран:

– Так, значит, она уже видит сон.

– Да. Это одна из основных характеристик ее расстройства. Вы, наверно, знаете, что есть разные фазы сна: дремота, медленный легкий, медленный глубокий, глубокий, затем парадоксальный, наступающий в конце цикла, примерно через полтора часа после засыпания… Но у Абигэль, несмотря на лечение, непроизвольные засыпания наступают в любой момент дня и погружают ее сразу в парадоксальный сон. Она видит сны, едва закрыв глаза.

Невролог посмотрела на разные мониторы, где светились живые срезы мозга Абигэль. На них взрывался фейерверк красок. Дени ткнула пальцем в один из мониторов:

– Зоны, связанные с внешними возбудителями и расшифровкой сложных визуальных сцен, гиперактивны. Миндалина и гиппокамп доставляют ей в эти минуты очень сильные эмоции.

Все кривые так и метались. Фредерик смотрел на движения энцефалограммы, которые то размахивались, то сжимались, словно аппарат взбесился. Глаза Абигэль вращались под веками с поразительной быстротой.

– Ненормально все это, доктор. Что происходит?

– Она видит свой сон по полной программе. Различные зоны ее мозга сообщаются между собой, идет интенсивный обмен, какого у нас с вами не бывает. Все происходит, как если бы она бодрствовала. Она видит сон, но для нее это реальность, и куда реальнее, чем для любого из нас. Во сне, например, мы не можем читать или писать, все слишком нестабильно, антураж постоянно меняется. А вот Абигэль говорила мне, что ей удается читать и писать. Во сне она нажимает на выключатель, и загорается свет, чего не бывает в ваших снах и в моих. Вдобавок, судя по тому, что я вижу здесь, она, похоже, способна оценивать, мыслить, анализировать.

– Значит, вот почему она колет себя иголками? Чтобы убедиться, что это не сон?

– Да. Чтобы попытаться дифференцировать сон и реальность. Вы только попробуйте представить себе, что́ она переживает: будь вы на ее месте, наш разговор, все эти обследования, вся аппаратура могли бы быть лишь плодом вашего воображения. И вы проснулись бы в своей постели через несколько минут с чувством, что все это было на самом деле.

Фредерик прижал ладонь к стеклу. Абигэль лежала там, в нескольких метрах от него, но разум ее блуждал где-то за тысячи километров.

– Это ужасно.

– Да, тем более что ее сны редко бывают приятными. Все возвращает ее к собственной истории, к аварии, к ее фобиям, в частности паническому страху утонуть, к вашему делу о похищении детей.

– А коль скоро это так интенсивно, не может ли удар, нанесенный ей во сне, возыметь реальное отражение на ее организме? Я никогда не верил в такие вещи, но мне доводилось слышать, что разум может воздействовать на тело.

– Вы опять об этой истории с гематомой… Конечно, в процессе сновидений происходит всевозможный нейропсихологический обмен, и тело реагирует соответственно: испарина, гусиная кожа. Но не до такой степени, чтобы вызвать подобные повреждения.

– И все же синяк-то – вот он… Как сделать, чтобы она не колола себя иголками?

– Вы уверены, что Абигэль принимает свои лекарства, как предписано? В частности, пропидол? Пять капель в десять вечера, потом еще один прием ночью, когда она просыпается. Неправильная дозировка может дестабилизировать ее до такой степени, что сны будут еще реальнее…