I. Voi ch’ascoltate in rime sparse il suono

Вас, узнающих в рифмах отблеск страсти,

Сжигавшей сердце мне без промедлений

Во дни моих столь юных заблуждений,

Что ныне я совсем иной отчасти, –

За бедный слог мой, не единой масти, –

Из-за псевдонадежд и лжесомнений

По поводу любовных треволнений, –

Прошу не обрекать меня напасти!

Тем боле, что и сам я вижу ныне,

Что всякому был притчей во языцех

Любовных заблуждений по причине.

Но не совсем томлюсь теперь в кручине,

Поскольку знаю: небылица в лицах

Вся наша жизнь и сон среди пустыни.

II. Per fare una leggiadra sua vendetta

Дабы свершить слепительную месть,

Сломив меня и раз, и навсегда,

Схватила лук крылатая Беда,

Как трус, чтоб втихаря удар нанесть.

Но у меня засела в сердце Честь,

Дозор в глаза мне выставив тогда,

Но выстрел прямиком дошел туда,

Где ране мялись острия, как жесть.

Врасплох, увы, застал нас сей налет:

Ни сил, ни обстоятельств больше нет

Ни меч схватить, ни крикнуть караул.

О, если б вовремя сменить оплот

И тщательно запутать мукам след –

Чтоб перст их до меня не досягнул!

III. Era il giorno ch’al sol si scoloraro

Был день, когда, по промыслу Творца,

В моих глазах погас свет полуденный,

Когда мой взор смутился, пораженный

Сияньем, Донна, вашего лица.

Я не похож тогда был на бойца,

Тем более – на замок укрепленный,

Когда Тот положил стрелой каленой

Начало мукам, коим нет конца.

В зрачках моих – ни рва, ни палисада,

Чтоб к сердцу путь вторженцу запретить:

Глаза даны для слез мне – вот досада!

Угодно было богу пошутить

И дротик в безоружного вкрутить,

Когда у Вас перед дверьми – засада!

IV. Que’ ch’infinita provedentia et arte

Тот, Чья любовь и мудрость обрекла

Мир восходить в спиралях бесконечных,

Слепив его из полушарий встречных, –

Зевесу – скиптр, Аресу – меч дала,

Кто просветил народы без числа

По поводу Писаний безупречных,

Кто от сетей взял рыбарей беспечных,

Подвигнув их на горние дела,

Кто Сына подарил отнюдь не Риму,

Но Иудее, ибо всяк смирен

Им предпочтен всегда был несмириму, –

Отметил городишко мал и брен,

Зажегши там звезду, повсюду зриму,

От коей весь тот край приободрен.

V. Quando io movo i sospiri a chiamar voi

Едва возьму дыханье – вас назвать,

Ваш первый слог в пленительном убранстве,

ЛАская слух, является в пространстве,

И на сердце нисходит благодать.

Затем, Увы, бегУ вас Увидать,

Чтоб Укрепиться в чУдном постоянстве, –

Вот слог второй, а РАзум в критиканстве

Кричит, что с ней тебе не совладать.

Вот третий слог, вот, к слову, все три слога,

Где ЛАску с Уваженьем видеть РАд, –

Достойны вы обоих, ради Бога!

А Феба за нахальный этот взгляд

На сей вечнозеленый виноград

Попросим оба не судить нас строго!

VI. Sí travїato è ‘l folle mi’ desio

Заблудший, сумасшедший мой порыв

Летит за ней, преследуя беглянку,

Что без узды Амура спозаранку

Мчит впереди, пространства перекрыв.

Чем настоятельнее мой призыв

Вернуться, тем он падче на приманку, –

И не завлечь его мне на стоянку:

Он от Амура сделался строптив.

Ну вот, теперь вообще в его я власти:

Он, вырвав у меня из рук узду,

Несет меня к ужаснейшей напасти –

На Лавр, на дерево, чьи на беду

Плоды горчат и, с муками в ладу,

Дух не целят, но рвут его на части.

VII. La gola e ‘l sonno et l’otiose piume

Сон и еда, и пух перин лебяжий

Свели на нет достоинство и честь:

Отныне поражений нам не счесть

От всякого довольства силы вражей.

Светильник добрый так затянут сажей,

Что прервалась небес благая весть,

Из камня Иппокрены не известь,

Чтоб не терпеть насмешек черни ражей.

Кого волнует лавр твой или мирт? –

Ступай нагая прочь, Философия! –

Орет толпа, вступив с мамоной в флирт.

Блажен, кто ведает пути другие,

Кто не разбавит благородный спирт

Ни замыслов, ни дел – в часы благие.

VIII. A pie’ de’ colli ove la bella vesta

Здесь, средь холмов, где твой недобрый гений

Является, одетый во плоти

Столь пламенной, что взгляду не снести

И, влажный, он бежит таких явлений, –

Спокойно, без особых треволнений,

Не торопясь жизнь до конца пройти, –

Мы шли, не чая встретить на пути

И минимальное из преткновений.

Но нестерпимейшей среди разлук –

Разлуке с дивным вечно светлым раем

Предел однажды смертью простираем.

Мы умирали, не ломая рук,

И предвкушеньем встречи с милым краем

Для слуха был цепей упавших звук.

IX. Quando ‘l pianeta che distingue l’ore

Когда Звезда, несущая часы,

Заходит переждать в таверну Овна,

То блеск рогов Скотины безусловно

Дарит планете новые красы, –

Не те, которые нам бьют в носы,

Убрав луга цветочками любовно,

Но те, что в земных недрах бурнокровно

Взрастут, взойдут, чтоб отягчить весы –

В дни, как известно, сбора урожая:

Так точно ты, о солнце среди дам! –

В меня глазищ лучища проливая,

Даешь взрасти во мне любви плодам, –

Но судя по другим твоим делам:

Я не дождусь ни августа, ни мая.

X. Glorїosa columna in cui s’appoggia

Колонна, славный столп, надежд опора,

Латинских предков дорогой потомок,

Да не замедлишь ты из-за потемок

И непогоды – конного опора!

Не обещаю в кулуарах спора,

Здесь говор муравы не больно громок, –

Но рядом с домом дивный скал обломок

Нас к небесам с тобой приблизит споро –

Читающих стихи, а то и прозу, –

Да соловей под ивой вековою,

С три короба наплакав нежных жалоб,

Наполнит нас любовною тоскою:

Настало время выполнить угрозу

К нам быть – и поскорее не мешало б!

XI. Lassare il velo o per sole o per ombra

Позолочен иль мрачен небосвод –

Все вы под покрывалом:

Узнали, видно, под каким завалом

Вот это сердце бедное живет.

Пока еще умел от вас таиться

И смерть ума сокрыть от ваших глаз, –

В лице у вас еще читал я жалость.

Амур на счет мой надоумил вас:

Вы тотчас поспешили принакрыться,

А взгляд изобразил одну усталость –

Так ничего от вас мне не осталось!

Дни солнечны иль вьюжны –

Покровы мне вредны, а вам ненужны:

Ваш взор и ваши волосы – мой мед.

XII. Se la mia vita da l’aspro tormento

Когда меня смертельно не поранит

Презренье ваше и еще жив буду,

И доживу, дивясь такому чуду,

До дней, когда ваш дивный взор – завянет

И в золоте волос – сребро проглянет,

И кинете венки носить причуду,

И цвет зеленый платья вам в осуду,

Так как поблекли ваши щечки, станет, –

Тогда я вам поведаю невзгоды

Часть малую, той, что меня снедала –

С любовью к вам – все дни, недели, годы, –

Чтоб вы – услышав повесть, как страдала

Душа – в те наши поздние погоды, –

Чтоб вы… хотя б вздохнули запоздало.

XIII. Quando fra l’altre donne ad ora ad ora

Когда средь прочих дам она нет-нет

Является – меж ветерков Амуром, –

Чем дале дамы смотрят взглядом хмурым,

Тем боле вожделею мой предмет, –

Благословляя всех вокруг замет,

Гляжу во все глаза, но чуть с прищуром,

И благодарность сердца мчит аллюром

К Тому, Кто, вот, сподобил видеть свет, –

И в свете том любовное томленье

Мое преображается, гляжу,

В высокое всех мыслей устремленъе:

В том свете этот свет, я вам скажу,

Не стоит ни любви, ни сожаленья, –

Сей мыслью обнадежен, ухожу.

XIV. Occhi miei lassi, mentre ch’io vi giro

Едва унылый взор мой обращу

К сиянью удивительного взора

Двух глаз-убийц, как скоро

Уже люблю, вздыхаю и грущу.

Нет, толъко смерть одна положит мысли

Скитаниям предел, а так влечет

Их беспредельно гавань исцеленья.

Но, взгляду – малая соринка в счет:

Ее довольно, чтоб глаза подкисли,

И ненадежны глаз напечатленья;

И слезы льют от предопределенья

Разлуки, и разлука – точно, рядом:

Так бы и выпил взглядом

Ту, что вот-вот навеки отпущу!

XV. Io mi rivolgo indietro a ciascun passo

Бежит от вас, к вам обращая взгляды,

Мое такое немощное тело,

Что если бы душа к вам не глядела,

То не было б ни сил в нем, ни отрады.

А мысли, вами занятые, рады –

Пусть долог путь, пусть жизнь уж пролетела, –

И стану в страхе вдруг бледнее мела,

И очи прячу со слезьми досады.

А то вдруг посреди унылых пеней

Спрошу себя, как может этот остов

Все жить, вдали от ваших вдохновений?

Скажи, Любовь, быть может, дело просто в

Том, чтоб любить? И ты и есть тот гений,

Что жизнь вселяет в жителя погостов?

XVI. Movesi il vecchierel canuto et bianco

Седой белобородый старичок,

Не побоясь всех трудностей дороги,

Прочь поспешает от семьи, в тревоге

Об немощном, который в путь потек.

А тот влечет стопы нетвердых ног

Со днями, что вот-вот обрежут боги,

Борзо минуя ямы и пороги,

Под бремем лет и средствами убог, –

И в Рим является, следя наитью,

Чтоб изблизи взглянуть на лик Того,

Кого на небе вскоре узрит лично.

Так в каждой по людскому общежитью

Ищу, о светоч сердца моего, –

А не проглянете ль вы в ней мистично?

XVII. Piovonmi amare lagrime dal viso

Град горьких слез роняю я из глаз

И в воздух тучи вздохов насылаю,

Едва случайно вас в толпе узнаю:

Ведь вы мою порвали с миром связь.

Но вы в глаза мне смотрите, смеясь,

И я все бури тотчас усмиряю,

И огнь, меня палящий, погашаю:

Зачем нежны и кротки вы тотчас?

Но, леденея, застываю вновь:

Вы повернулись, вы ушли – и с вами

Прешли судьба и звезды, и любовь.

Распахнутая вашими очами,

Душа болит и источает кровь –

И стелется за вашими стопами.

XVIII. Quand’io son tutto volto in quella parte

Едва направлю взгляд на вас в тот час,

Когда красой сияет дама света,

Душа полна немеркнущего света,

Который пепелит меня тотчас.

И сердце говорит мне: Се тот час!

Се не созрел ли для того ты света?

И вот, как человек, лишенный света,

Я двигаюсь, бессмысленно топчась.

Вот, убоявшись гибели, бегу,

Однако не столь скоро, чтобы плачу

Из глаз моих не прядать на бегу.

Не то, чтобы сочувствьем небрегу,

Но, на кого в бегах ни набегу, –

Молчу про все и в одиночку плачу.