Цитаты из книги «Замок»

Разве это называется толкать на какой-то путь, если я вам прямо говорю, что все попытки безнадежны!

Именно перед К., который не был удостоен даже мимолетного взгляда Кламма, расхваливали приближенного Кламма с явным намерением вызвать признание и похвалу со стороны К. И все же К. не воспринимал это как следовало бы; он, добивавшийся изо всех сил одного взгляда Кламма, не ценил Мома, которому разрешалось жить при Кламме, он и не думал удивляться и тем более завидовать ему, потому что для него самым желанным была вовсе не близость к Кламму сама по себе, важно было то, что он, К., только он, и никто другой, со своими, а не чьими-то чужими делами мог бы подойти к Кламму, и подойти не с тем, чтобы успокоиться на этом, а чтобы, пройдя через него, попасть дальше, в Замок.

Нет у тебя для меня ни ласки, ни даже свободной минутки, ты меня бросаешь на помощников, ревности ты не знаешь,

будто я только сейчас приехал в Деревню, но не с надеждой, как было на самом деле, а с предчувствием, что меня ждут одни разочарования и что я должен испить эту чашу до самого дна.

Никуда мне уехать нельзя, – сказал К. – Я приехал жить сюда. Здесь я жить и останусь. – И наперекор себе, даже не пытаясь объяснить это противоречие, он добавил, словно думая вслух: – Что же еще могло заманить меня в эти унылые места, как не желание остаться тут?

выражением, которое было и многозначительным, и вместе с тем ничего не значащим,

Но в мире столько препятствий, и чем выше цель, тем препятствия труднее, и нет ничего зазорного, если вы обеспечите себе помощь человека хоть и незначительного, невлиятельного, но тоже ведущего борь

Пиво разливала молоденькая девушка по имени Фрида. Это была невзрачная маленькая блондинка с печальными глазами и запавшими щеками, но К. был поражен ее взглядом, полным особого превосходства.

башня наверху – единственная, какую он заметил, башня жилого дома, как теперь оказалось, а быть может, и главная башня За́мка – представляла собой однообразное круглое строение, кое-где словно из жалости прикрытое плющом, с маленькими окнами, посверкивающими сейчас на солнце – в этом было что-то безумное, – и с выступающим карнизом, чьи зубцы, неустойчивые, неровные и ломкие, словно нарисованные пугливой и небрежной детской рукой, врезались в синее небо. Казалось, будто какой-то унылый жилец, которому лучше всего было бы запереться в самом дальнем углу дома, вдруг пробил крышу и высунулся наружу, чтобы показаться всему свету.

Но спросила она об этом не зло, как прежде, а скорее грустно, словно с тех пор узнала злобность мира, перед которой собственная злоба пасует