Письма к Фелиции

Представьте, что вы едете в поезде и тут ваш сосед по купе сообщает о внезапной смерти своей матери. Что сказать? Всякую чушь о том, что вам ее жаль не хочется говорить, но внезапность застала врасплох.

А еще представьте, что вы думали, что будете читать философию, а получили один из лучших любовных романов. Думали, что вот она, рецензия, уже готова в голове, а на последних страницах – БАХ! и еще одна бессмысленная рецензия потеряна ввиду своей двойной бессмысленности. После финального выстрела, я уже не понимал, что я читал – роман или триллер. Моя грубейшая ошибка была в том, что я недооценил одного актера, ко второму же наплевательски отнесся.

А все начиналось так хорошо, в стиле «Юного Вертера», в стиле истории, которую мой друг рассказывал о любовной переписке своей жизни. Он говорил, что для него письма от любимой были как укол для наркомана. Кафка далеко не убежал.

Около года назад у меня в ленте пролетела рецензия на незнакомый замок. Говорят, язык может даже до Киева довести. Мой длинный любопытный нос приводил меня к Чикатило, обоим Мэнсонам, Карлу V, Стокгольмской болезни и Францу Кафке. Когда незнакомый человек входит в комнату, по походке можно определить что вы с ним «одной крови». Я же определяю степень родства по степени отклонения от нормы.

Друг говорил, что между двумя “Enter” было ожидание длиной в бесконечность. Ее письма стали для него воздухом, а мир потерял смыл без них. Он отзывался о ней, как о медсестре, которая не позволила ему обезуметь и как о музе, которая вдохнула в него жизненные силы. Проблема моя оказалось в том, что думая о друге и его любви, я напрочь забыл о Кафке.

На самом деле, не последняя это проблема. Бульварная любовь притворяется настоящей. Эгоистическая, настоящая – альтруистической. Ее себялюбие ровно только ее воли к власти. В сущности, у нее есть только два финала: добиться или не добиться. В первом варианте она умрет, испытывая чувство удовлетворения, во втором найдет себе заменитель. Снова я забыл о Кафке.

Он хотел власти, а когда ощутил ее вкус и влияние на свою жизнь - напугался. Не знаю, читал ли Кафка «Вертера», но иной раз я задумываюсь, не списал ли Гёте Вертера с Кафки или с моего друга? Списал. Все они одинаковые – двести, сто или один год назад. И в них есть общая особенность – они романтические безумцы, которые приняли чистый эгоизм за вечную любовь. Но вправе ли мы судить их с гордо поднятой головой?

Если вы ожидаете от этой книги захватывающего сюжета, увлекательного повествования, то эта книга явно не для вас.
Я бы даже не стала называть это книгой. Скорее это письма, которые волей случая попали к нам в руки. Сначала я задавалась вопросом: "Действительно ли существовала эта Фелиция, или может она живет лишь на страницах этой книги?" Но нет. Она была, что ни на есть, самым реальным человеком. Больше могу сказать, Франц Кафка посвящал ей свои произведения. Рассказ "Приговор" имел посвящение некой "Ф.Б.". И за этими таинственными инициалами скрывалась та самая... Фелиция Бауэр. Берлинская знакомая, а после и невеста Франца.
Оказалось, что писатель состоял в довольно-таки долгой и интенсивной переписке. Но за обложкой этой книги скрывается не их переписка, а только письма самого Франца Кафки, так что ответы, да и стиль письма загадочной мисс Бауэр для нас остается в тайне. Но о ней мы узнаем достаточно, чтобы сложить в воображении ее внешний облик. Некоторые черты характера Фелиции так явно выписываются в строчках писем Франца, что мы понимаем, насколько удивительна эта особа. Нам удается заглянуть в комнату, в которой живет Фелиция Бауэр, а еще чаще мы заходим к ней на работу...
Эта переписка длилась около пяти лет. Начиная с 20 сентября 1912 года и заканчивая последним письмом, написанным 16 октября 1917. Вот только отношения между Францем и Фелицией развивались достаточно сложно, и конец у этой истории оставлял желать лучшего: после официальной помолвки последовал разрыв, затем примирение и вторая помолвка. Но осенью 1917 года Кафке пришлось принять окончательное решение из-за внезапного горлового кровотечения. При разрывах было принято возвращать письма, но писатель , к счастью, не захотел получать обратно своих писем, иначе их постигла бы та же участь, что и письма Фелиции. Франц сжег их примерно через год после окончательного разрыва. Кафка умер летом в 1924 году в туберкулезном санатории под Веной.
Фелиция вышла замуж. В 1931 году она, вместе с мужем и детьми, из Германии перебралась в Швейцарию, а в 1936, овдовев, эмигрировала в США. В 1954 году она решилась на продажу писем Кафки ввиду болезни и больших расходов на лечение. В 1960 году Фелиция умерла. А в 1967, по условию, поставленному Фелицией, были опубликованы письма.
На самом деле, это поистине бесценное произведение, поскольку Кафка то и дело описывает себя, свою жизнь и свое окружение как бы со стороны, то есть самым доступным для читателя образом.
Это произведение позволяет познакомиться с известным писателем поближе. Лучше узнать его характер и стиль жизни.
Но самое чудесное в том, что порой тебе кажется, что ты и есть Фелиция, что все эти послания адресованы именно тебе...
Сейчас я стала чаще задумываться над тем, что люди перестали писать письма. Настоящие, ручкой на бумаге. А во времена Франца и Фелиции это было самым распространенным и чуть ли не единственным средством связи между людьми...

Друг мой, на днях дочитала присланные мне связки писем, но вот уже несколько суток не соберусь с духом написать тебе ответ.

Что мне сказать тебе? Делиться ли эмоциями – уверена, у тебя и своих вполне хватает. Обрисовать, каким я увидела Франца в этих письмах, а потом – что об этом думаю? Но ты и сама видела его таким же, Фелиция, вот только мысли твои мне неизвестны. Видеть – одно, узнавать – другое. Как много рисовки мы вкладываем в слова, даже когда хотим быть честными!..

Попробую, не касаясь ран, коротко выразить главное, что оставили во мне, человеке совершенно чужом, эти письма (но ты-то, ты как жила с ними, пережила их – отвечала на них?).

Я боролась с собой, чтобы не написать тебе раньше, во время чтения, потому что сначала меня захватил в плен интерес – да, к этому человеку, к его словам. Я выписывала цитаты и кивала им, как друзьям, соглашаясь. Потом же – узнавание – нет, распознавание: я знаю этого человека. Знаю, что он напишет в следующем письме. Не ведаю слов, которые он выберет, и образы, в которые попробует уместить себя, но мысль, которая последует, вижу так же отчётливо, как если бы голова автора писем была открытой книгой для меня. Он, великий, прекрасный, мой любимый – словесно! о, как больно уточнять об этом «словесно» – неповторимый Кафка, прости, просто Франц в сути своей обыкновенен до зубной боли. И в ответ на это узнавание во мне сперва возникло сопротивление (что ж он делает-то!), раздражение (и желание облить его холодной водой или разбить вазу об стену), гнев – а затем усталость и печаль, но без стремления что-то изменить, вступить в спор или хотя бы задать вопрос. Ощущение обречённости.

Фелиция, я понимаю и не понимаю тебя. Понимаю, потому что сама когда-то жила с Кафкой (поэтому ничто, сказанное им, не было для меня новостью). Но сначала я жила с ним, и лишь потом он представился, мол, здравствуйте, сударыня, я Франц, весь ваш да не ваш, а вы не знали? Но ты же сначала узнала, кто он, тайной это для тебя не было – и всё же шагнула к нему… Вот этого я не понимаю, Фелиция.

Ты можешь спросить, разве не испытывала я к нему сострадания. Да, отвечу я, потому что его последнюю волю не исполнили и рукописи не сожгли. И только, друг мой. Вижу в его письмах – особенно в описании мучений! – всепоглощающее счастье от чувства своего «я»: это я страдаю, я пишу, я скучаю – я живу, пусть и раскрашиваю полотно своей жизни выцветающими красками.

Он, бесспорно, прекрасен словесно, Фелиция. И его романы любимы мной, потому что это литература, и в ней слова безграничны по содержанию и блестят по-разному, как алмаз. Но делать литературой жизнь не по мне, ведь тебе хотелось бы слышать моё мнение, не так ли? Ношу в сердце, как сокровище, слова Василия Розанова:

Нужна вовсе не "великая литература", а великая, прекрасная и полезная жизнь. А литература может быть и "кой-какая" - "на задворках".

Именно поэтому я не буду детально обсуждать какие-то этапы переписки, особенно ваши сложные отношения… Я и так уже позволила себе личный вопрос тебе: как ты жила с этим?

Но главный, центральный, вонзающийся в небо вопрос совсем иной, и я задам его, даже зная, что ответа не будет никогда.

Кто ты, Фелиция?

Ни одной твоей строчки не уцелело. От него осталась гора бумаги. А от тебя? Твои слова, твои мысли, твоя жизнь, ты сама, Фелиция, где всё это искать?

Я всматривалась в письма Франца, силясь разглядеть за прутьями его строк твоё лицо. Напрасные попытки. Письма эти – не ода о тебе, а песнь о себе.

Не ведаю тебя. Твой неуловимый силуэт – главное, что запомнилось мне из присланной тобой пачки писем. Благодарю тебя: теперь я знаю, что ты была, Фелиция.

И несмотря на все литературные обороты, бессмертие гениальных строк, я верю, что человек продолжается не в словах, а в памяти и сердцах людей: детей, родных, друзей, коллег, соседей… И кто-то, бесспорно, и сейчас знает, кто ты такая, потому что носит тебя в своём сердце. Пусть это и только его знание.

Нельзя спасти человека, который барахтается у берега, на мели, привязав к ногам гирю.

Слова, слова, слова…

Как же подписаться? С любовью, уважением, пониманием? Нет, бесполезно.

Неведомая