Оказавшись перед дилеммой, общей для всех цивилизованных государств, имеющих «диких» соседей, Россия решила исправить свою центральноазиатскую границу, вычерчивая ее таким образом, чтобы она проходила по плодородной территории, с целью одновременного обеспечения и снабжения постоянной колонизации. Только в этом Россия видела возможность стабильности и процветания оккупированной страны. Было необходимо четко определить эту линию, чтобы не быть отброшенными назад или, что почти неизбежно, при помощи ряда репрессивных мер позволить себя вовлечь в неограниченное расширение территории.

Россия собиралась поглотить кочевников, но отнюдь не оседлое сельскохозяйственное и торговое население, «которое являлось хорошими соседями». «Новая граница делает нас непосредственными соседями сельскохозяйственного и торгового населения Коканда. Мы окажемся поблизости от устойчивого, компактно расположенного и лучше организованного в социальном отношении государства, устанавливающего для нас с географической точностью, до которого мы вынуждены продвинуться».

Не успело британское правительство получить разъяснения по поводу циркуляра Горчакова от российского посланника барона Бруннова, как события в Центральной Азии породили сомнения в искренности данного документа. Было предпринято нападение на Ташкент, город, где проживало оседлое население, занятое в сельском хозяйстве и торговле. 10 июня 1865 г. Горчаков заявил британскому послу в Санкт-Петербурге Бьюкенену, что «Российское правительство не будет удерживать город». Ташкент взяли штурмом (15–17 июня 1865 г.). Когда победа была публично оглашена, санкт-петербургская газета «Русский инвалид» писала: «Наши войска могут занимать город только в течение короткого времени, пока его независимость от Коканда перестанет быть под угрозой. Дав независимость Ташкенту… Россия, не имеющая никакого желания присоединить к себе эти земли, будет только наблюдать за спокойствием и безопасностью своих торговых отношений с Центральной Азией».

Британцы не получили никаких заверений. Лорд Джон Расселл, министр иностранных дел, настаивал на официальном обмене нотами, в которых державы объявят, что «они не имеют намерений расширить свои территории таким образом, что их границы приблизятся к друг другу больше, чем было ранее». В случае если одно из государств почувствует необходимость расширения, ему следует проинформировать другую сторону о причинах, вынудивших его так поступить, «и о степени предполагаемого увеличения территории». Обе стороны должны уважать существующее состояние владений в Центральной Азии, и «обе державы должны признавать независимость Персидской монархии и не вторгаться на территорию Персии; им следует действовать в согласии и поддерживать и усиливать власть Шаха».

Министерство по делам Индии одобрило саму идею такого подхода, хотя он противопоставлялся официальному соглашению. Расселл согласился и обратился к Горчакову, которому были вручены отрывки из послания Расселла от 31 июля, выражающие пожелания кабинета ее величества «устранить все возможные причины опасности, которая могла бы угрожать в будущем правильному взаимопониманию между Англией и Россией». Эти две державы должны принять на себя обязательство не нарушать статус-кво в Центральной Азии. «Правительство Ее Величества будет также уважать независимость Персидской монархии, будет проявлять осторожность, чтобы не вторгнуться на территорию Персии, и будет действовать таким образом, чтобы как можно лучше поддерживать и усиливать владычество Шаха».

Горчаков сделал вид, как будто не понимает, что имел в виду Расселл. Разве Россия уже не продекларировала свои миролюбивые намерения в отношении Центральной Азии? Что касается Персии, то его величество признал, что не может понять взаимосвязи между Центральной Азией и персидской монархией, которая и вызвала появление этой декларации. Он объявил, что декларация вполне удовлетворительна и соответствовала взглядам правительства Российской империи, но, приняв ее с удовольствием, он (Горчаков) должен заявить, что никогда не подозревал правительство ее величества в намерениях вторгнуться на территорию шаха.

Можно только догадываться, ощущал ли Расселл иронию Горчакова.

Подтвердив с видом наивной невинности свою веру в добрые намерения Англии, он уклонился от сути проблемы и сохранил Россию не связанной подобными обязательствами. 3 сентября сэр Эндрю Бьюкенен сообщил, что выражения, употребленные Горчаковым в циркуляре 1864 г., недостаточно ясны, чтобы успокоить британское правительство в отношении Персии, которая даже не была упомянута. На это Горчаков ответил, что «он не мог поверить в то, что подобное упущение может получить столь неблагоприятное истолкование, поскольку было невозможно кому-либо, знающему политику правительства Российской империи, подозревать его в планах, направленных против независимости Персидской монархии». Горчаков добавил, что он собирался проинструктировать своего посла в Лондоне с тем, чтобы дать Расселлу конфиденциальные заверения в том, что Россия не имела намерения нарушить независимость и целостность Персии, но туркмены не были подданными шаха, и Россия сочла необходимым наказать их за грабежи, из-за которых страдала ее торговля. Значение этого замечания не было оценено британцами в течение многих лет.

Упоминание туркмен здесь не было случайностью. В конце 1864 г. по распоряжению царя было проведено специальное совещание кабинета с участием представителей Министерства иностранных дел, армии, Военно-морского флота и нескольких других министерств для обсуждения вопроса об установлении российского правления на туркменских землях вдоль восточного побережья Каспия. Было решено занять деревню Кизыл-су (Красная Вода, Красноводск). Царь одобрил это решение 22 февраля 1865 г.

Предложенная застава позволит России контролировать и море, и прибрежную полосу Каспия, а также даст возможность по необходимости переместить ее военно-морскую станцию с острова Ашураде. Станция была установлена на персидской территории без согласия Персии. Создание станции должно было прекратить пиратство туркмен и предотвратить попытки Персии уклониться от положений восьмой статьи соглашения, заключенного в Туркманчае, по которому ей запрещалось держать вооруженные суда на Каспии. Поскольку военно-морская станция располагалась на персидской территории, то была раздражающим фактором, стимулировавшим подозрения шаха относительно российских намерений. База в Красноводске обеспечит те же самые, или даже большие, преимущества, чем на Ашураде, не имея недостатков последней.

Осложнения на границе Бухары и Коканда помешали этому решению, но Горчаков, тем не менее, продолжал тщательно готовить дипломатическое обоснование этой военной акции в Транскаспии.

Вопреки обещаниям, данным в 1865 г., российское правительство не распорядилось покинуть Ташкент. В мае 1866 г. отношения с Бухарой были разорваны, генерал Романовский повел свои войска против населения Бухары и разгромил их на Ирджаре. В июне Ходжент был взят. 27 июня лорд Кларендон, ставший к тому времени министром иностранных дел в кабинете лорда Джона Расселла, проинструктировал сэра Эндрю Бьюкенена в Санкт-Петербурге, чтобы тот донес до российского правительства, что, в то время как Англия признает право России силой освободить плененного в Бухаре русского посла, изменение российских границ едва ли совместимо с уверением уважать независимость государств Центральной Азии.

На запрос Бьюкенена относительно границ завоеваний России Горчаков ответил, что такие вопросы находятся в компетенции военных, а также добавил, что было бы абсурдно предположить, что продвижение России могло бы угрожать Британской Индии.

Так сложилась модель поведения. Год за годом российские войска будут продвигаться все глубже в самое сердце Азии. Волны тревоги будут двигаться из Калькутты и Симлы в сторону Уайтхолла. Английский посол в Санкт-Петербурге будет обращаться к министру иностранных дел России, просить объяснений, получать уверения в намерениях царя не присоединять ни дюйма земли где бы то ни было, посылать соответствующую депешу статс-секретарю по иностранным делам ее величества и оставлять вопрос на том же месте до тех пор, пока следующее продвижение России вновь не заставит вернуться к этой проблеме.

Правительство Индии разделилось во мнениях относительно российской угрозы. В то время как множество должностных лиц низшего ранга выступало за сильные меры, вплоть до оккупации Афганистана, вице-король, сэр Джон Лоуренс, проповедовал доктрину совершенной бездеятельности. «Он принадлежал к поколению, которое извлекло естественные, но ошибочные выводы из плачевной войны 1839 г. Он твердо верил, что Англия не имеет никаких интересов за пределами линии границы, которой прежде придерживались сикхи, и что защита Индии должна быть основана на Инде».

В записке, датированной 3 октября 1867 г., Лоуренс, выступая против наступления Англии, доказывал, что чем дальше Россия проникнет в Центральную Азию, тем длиннее окажется линия ее снабжения, в то время как длина британской линии поставок осталась бы такой же. Британское наступление на Афганистан могло бы интерпретироваться Россией как вызов. Кроме того, Россия может действительно оказаться добрым соседом. Лоуренс писал: «Я лично нисколько не сомневаюсь в том, что Россия может оказаться более безопасным союзником, лучшим соседом, чем представители магометанской расы в Центральной Азии и Кабуле. Она привнесла бы цивилизацию, она смягчит фанатизм и жестокость мусульманства, которое все еще имеет столь мощное влияние в Индии».

Мансфильд, главнокомандующий в Индии, разделял оптимизм вице-короля, основываясь на военных мотивах: «Тревога, проявленная в отношении России, влияющей на британские интересы в Индии, более неблагоразумна, чем это возможно описать. Как военная и обширная политическая держава, мы буквально ничего не опасаемся со стороны России, независимо от того, останется ли она в ее существующих пределах или распространит свою власть даже до наших собственных границ. Большой вред наносят те, кто по любому поводу проповедуют ложь о нашей слабости в Индии.

В той стране мы непобедимы, если только будем искренни сами с собой. Если мы выбираем для себя проведение агрессивной политики, то можем продвинуться и утвердиться везде, где только захотим».

В Лондоне кабинет отказывался предпринимать какие-либо шаги, кроме дипломатических. Переход от консервативного к либеральному правительству в 1868 г. не повлек за собой изменения политики. Новый министр иностранных дел лорд Кларендон сделал попытку достигнуть соглашения с Россией, создав нейтральную зону между Индией и российскими владениями. 27 марта 1869 г. Бруннов передал Кларендону от Горчакова послание, выражавшее гарантии в отношении нейтралитета Афганистана. Шестью неделями позже российские войска вошли в Самарканд, и британский посол в Санкт-Петербурге еще раз «пробовал определить, как далеко могли бы простираться завоевания России».

Кларендон еще раз попытался получить от Горчакова обещание, что Россия не будет нарушать независимость ханств Центральной Азии. Два государственных деятеля встретились в Гейдельберге 3 сентября 1869 г. Разговор начался с заявления Горчакова, что Англия и Россия не имеют никаких противоречащих друг другу интересов где бы то ни было. Когда Кларендон заметил, что Центральная Азия как раз и является таким местом, Горчаков ответил, что император не имеет никакого намерения продвигаться на юг дальше. Кларендон в ответ сказал, что события последних пяти лет неоспоримо доказали, что российские войска были «побуждаемы идти вперед или прямыми указами из Санкт-Петербурга, или амбициями генералов вразрез с миротворческими намерениями императора». Горчаков сразу же согласился с подобной точкой зрения и обвинил всех военных, «которые превысили свои полномочия в надежде получить награды».

Таким образом, Кларендон и Горчаков совместными усилиями создали легенду об отсутствии субординации как об основной причине завоевания Центральной Азии. Данное понимание, явившееся незримым обращением к британским государственным деятелям, включая самого сэра Эдварда Грея, было чрезвычайно выгодно для русских.

Спустя некоторое время такой подход приобрел статус почтенной традиции, сохранявшейся государственными деятелями и историками в различных статьях и книгах.

Переговоры между Кларендоном и Горчаковым не только не привели, но и не могли привести к пониманию. В Санкт-Петербурге знали о нерешительности Лондона. Как бы то ни было, примиренческое отношение Британии и одобрение версии Горчакова относительно причин российских завоеваний в Центральной Азии вдохновили дальнейшее продвижение на юг и на восток. Переговоры, обмен нотами, напоминания о прежних обещаниях и выражения неудовлетворенности со стороны Англии не имели ни малейшего эффекта на планирование и осуществление завоеваний. После захвата Ташкента и Ходжента пришел черед Хивы пасть перед армиями Ак-хана (Белого царя). По другую сторону от пустынь и оазисов Ахал и Мерв простираются Хорасан и Герат. Не только Персия, но и Афганистан не смогли избежать жребия быть вовлеченными в большую игру.

Персидское правительство было очень обеспокоено столь быстрым продвижением России по направлению к Хорасану. Уже в 1868 г. представители туркменских племен текке прибыли в Тегеран, чтобы предупредить о российской угрозе. Они сказали Чарльзу Элисону, английскому посланнику, что не будут подчиняться России, но хотели бы служить Англии ради возвращения под ее протекторат. Элисон уверил туркмен в том, что Россия не отважится выйти по другую сторону Окса, рекомендовал им создать союз племен, но ничего не обещал относительно британской поддержки.

Уговорить персидское правительство так же легко, как и текке, было невозможно. На аудиенции, оказанной Элисону незадолго до его предполагаемого отъезда в Англию, шах Насреддин отметил, «что в то время, как Россия продвигается в Центральной Азии, между двумя Государствами должны существовать самые тесные отношения». Сентиментальные настроения времени шаха Фатх Али продолжали сохраняться. Это была Персия, которая «прежде всего… получала от Англии руководство и поддержку». Однако шах жаловался, что в ответ на его неоднократные попытки уяснить политику правительства ее величества он столкнулся «с некоторой сдержанностью с их стороны». Он надеялся, что в течение своего визита в Англию Элисон «сможет подробно изложить его обеспокоенность и заручиться от Правительства Ее Величества такой искренней декларацией их взглядов, что дало бы ему возможность удовлетворительно оценить его собственное положение и выработать наилучший курс.

Министр иностранных дел мирза Саид-хан Мо'-тамен ол-Молк вторил речам своего господина. Он уверил Элисона, что шах стремится придать отношениям с Англией «ту же самую сердечную основу, как это было во дни шаха Фатх Али». Насреддин надеялся, что Англия пришлет ему военных инструкторов, и был даже готов платить им, хотя он и знал, что, как только англичане наметили образ действий, деньги уже не принимаются в расчет.

Визит Элисона в Лондон не получил завершения в виде более тесного англо-персидского сотрудничества. В течение некоторого времени правительство Индии было весьма скептически настроено относительно идеи службы британских офицеров в составе иранской армии. «Персия, – писал полковник Тейлор в меморандуме, подготовленном для рассмотрения правительства, – представляется мне настолько ослабленной… она практически находится под контролем России и едва ли способна противостоять влиянию этой державы».

Британское правительство не собиралось посылать военную миссию в Иран и, возможно, тем самым спровоцировало сильнейшую российскую реакцию.

С тех пор как вооруженные войска использовались в 1857 г. для того, чтобы не позволить Персии удержать Герат, Англия предпочитала применять исключительно дипломатические средства на Ближнем Востоке. Надежда на достижение официального соглашения с Россией, что могло бы гарантировать независимость и целостность Персии, жила в сердцах даже таких «империалистически настроенных» англичан, как сэр Генри Раулинсон, который в 1860 г. отметил, что Россия не может отказаться гарантировать целостность Персии. Французский посланник в Тегеране, хотя и осознавал, как сильно шах желал международных гарантий территориальной целостности Ирана, в то же время понимал, что Россия не позволит связать себе руки на Ближнем Востоке, давая такие гарантии. Истинные гарантии для Персии, сказал он мирзе Саид-хану, в меньшей степени основываются на соглашениях, чем на ревностной конкуренции этих двух великих держав. Действуя мудро, балансируя на стороне одной против другой, Персия могла сохранить свою независимость и целостность.

Британские государственные деятели чувствовали, что их политика в Персии была «очень дружественной и абсолютно ясной». Она состояла в поддержке независимости Персии. В связи с чем приходилось постоянно выражать протесты российскому правительству в Санкт-Петербурге, что негативно сказывалось на англо-русских отношениях и, кстати сказать, подвергало шаха еще большему давлению с севера.

«Я согласен с шахом в том, – писал Расселл в 1860 г., – что наше воздействие на Санкт-Петербург следует оказывать крайне осмотрительно и чрезвычайно редко. Ничто не возмущает Российское правительство так сильно.

Но с другой стороны, мы не могли молча наблюдать их агрессивное поведение и позволить им внезапно перейти к военным действиям.

Необходимо дать России почувствовать, что ее поведение не является центром всеобщего внимания и что отношения Великобритании и Персии строятся как дружественные. Россия может сделать свои собственные выводы. Между тем мы не можем давать никаких обязательств; мы не можем, во имя эгоизма или ревности, препятствовать успехам российской торговли в Центральной Азии, поскольку торговля понимается как главная цель таких продвижений».