Присутствие авторитетного лица

Если степень подчинения зависит от пространственной соотнесенности испытуемого и жертвы, будет ли она изменяться с изменением пространственных отношений между испытуемым и экспериментатором?

У нас есть основания считать, что, участвуя в опыте, испытуемый в своем поведении ориентируется прежде всего на экспериментатора, а не на другого участника. Испытуемый приходит в лабораторию, чтобы стать элементом структуры, разработанной экспериментатором. Он приходит не столько для того, чтобы понять свое поведение, сколько для того, чтобы сделать его объектом изучения компетентного специалиста, ученого, и он готов проявить себя так, как требует от него ученый. Большинству испытуемых явно не безразлично, какое впечатление они произведут на экспериментатора еще до начала опыта, и именно эта их общая озабоченность, вызванная новизной и непривычностью обстановки, мешает испытуемым почувствовать характер запланированной ситуации. Иначе говоря, испытуемый настолько поглощен стремлением произвести хорошее впечатление на экспериментатора, что влияния, исходящие из других участков возникшего поля взаимодействия, остаются незамеченными или попросту игнорируются им. Эта безоговорочная ориентированность на экспериментатора, которую мы наблюдали у большинства испытуемых, как нам кажется, может отчасти объяснить их равнодушие к своей жертве. Это же наблюдение заставило нас предположить, что изменения в отношениях испытуемого и экспериментатора могут вызвать существенные изменения показателя степени подчинения.

Мы провели серию экспериментов, в которых варьировали фактор физической близости экспериментатора к испытуемому и степень его надзора за последним. В одной ситуации экспериментатор постоянно сидел рядом с испытуемым, в другой, проинструктировав испытуемого, он уходил из лаборатории и затем отдавал приказы уже по телефону. В третьей ситуации экспериментатор ни разу не появлялся перед испытуемым, – все инструкции были записаны на магнитофон, который включали в тот момент, когда испытуемый входил в лабораторию.

Удаление экспериментатора из помещения привело к резкому сокращению показателя подчинения. Количество послушных испытуемых в первой ситуации, когда экспериментатор не отлучался из лаборатории, почти в три раза превысило аналогичный показатель опытов, типичных для второй ситуации, когда он отдавал приказы по телефону.

Только в двух экспериментальных ситуациях (в ситуации непосредственного соседства жертвы и испытуемого, а также при возможности физического контакта) мы не могли использовать аудиозапись реакций жертвы. Однако актер, игравший роль жертвы, демонстрировал те же реакции, что и в эксперименте 2 (где использовалась аудиозапись). Здесь есть о чем подумать: при соответствующем техническом обеспечении процедуры вся эта серия экспериментов, вероятно, могла бы быть проведена с использованием аудиозаписи.

Если в первой ситуации 26 испытуемых прибегли в качестве наказания к самому мощному из возможных воздействий, то во второй ситуации таких испытуемых оказалось только девять. (Хи-квадрат. Статистический метод сравнения наблюдаемых и гипотетических значений / числа послушных и непослушных в двух экспериментальных ситуациях: df = 14,7; р < 0,001). Разговаривая с экспериментатором по телефону, испытуемые проявляли большее упорство, нежели в прямом общении, в то время как удаление экспериментатора из лаборатории резко ослабило его власть над испытуемым.

Нужно также отметить, что в ситуации отсутствия экспериментатора испытуемые продемонстрировали любопытную форму поведения, с которой мы не сталкивались в первой ситуации. Некоторые испытуемые, хотя и не отказались от продолжения эксперимента, наказывали ученика более слабыми ударами, чем оговаривалось в инструкции, не сообщая при этом экспериментатору о нарушении процедуры. (Испытуемые не подозревали, что мощность каждого разряда автоматически регистрируется особым прибором (Esterline-Angus event recorder), подсоединенным к генератору тока, благодаря чему мы получили объективную запись действий испытуемых). Более того, некоторые из них, разговаривая с экспериментатором по телефону, считали необходимым заверить его в том, что они все время наращивают мощность удара, как того требует инструкция, тогда как на самом деле неизменно применяли самый слабый из возможных ударов. Эта форма поведения кажется нам особенно интересной, поскольку испытуемые не могли не понимать, что их действия идут вразрез с заявленными целями эксперимента, но тем не менее предпочли разрешить конфликт именно так, не вступая в открытую конфронтацию с человеком, наделенным властными полномочиями.

В другой ситуации этой же серии опытов экспериментатор также общался с испытуемым по телефону, но возвращался в лабораторию, когда испытуемый решительно отказывался применить более сильный удар. Несмотря на то что возможность убедить испытуемого по телефону, казалось, была исчерпана, экспериментатор, самолично появившись в лаборатории, все-таки нередко добивался подчинения.

Данная серия экспериментов показывает, что физическое присутствие авторитетного лица может оказывать существенное влияние на степень подчинения испытуемого. Учитывая также результаты первой серии экспериментов, в которой варьировался фактор местонахождения жертвы, мы можем предположить, что поведение испытуемого в значительной степени контролируется своего рода силовыми полями, причем мощность влияния этих полей снижается по мере психологического отдаления испытуемого от их источника. Чем ближе оказывается испытуемый к жертве, тем труднее ему становится подвергать ее ударам тока. Взяв за константу взаимное положение испытуемого и жертвы и отдаляя экспериментатора от испытуемого, мы обнаружили, что испытуемому становится легче прервать эксперимент. Хотя на поведении испытуемого сказываются оба фактора, манипуляция с пространственным положением экспериментатора дала все же более яркие результаты. Степень подчинения деструктивным приказам изменяется в зависимости от пространственных отношений между авторитетным лицом и исполнителем.

Состояние испытуемых

Количественные результаты не способны в полной мере охарактеризовать поведение испытуемых, и поэтому нам кажется полезным дополнить рассказ о количественных показателях описанием общей реакции испытуемых на ситуацию.

Может сложиться впечатление, что испытуемый прерывает или продолжает эксперимент в соответствии с тем, что диктуют ему его совесть и темперамент. Однако это далеко не так. У большого числа испытуемых по ходу эксперимента отмечались мощные реакции эмоционального напряжения. Люди потели, дрожали, заикались, кусали губы, стонали, когда обнаруживали, что все больше втягиваются в главный конфликт эксперимента. Запись высказываний испытуемых в момент отказа от дальнейшего участия в эксперименте поможет получить некоторое представление об их настроениях. Вот высказывания двух непокорных испытуемых:

Он стучит?.. Ему больно? Ну, знаете, я не хочу отвечать, если с ним что-то случится. Нет, с меня довольно. Неизвестно, как он там сейчас. С ним может случиться сердечный приступ или что-нибудь еще, и кем я тогда буду чувствовать себя? Он стучит, он просит помощи. Ему явно плохо, иначе он не стучал бы так… Зачем это нужно – так мучить его? Просто не вижу смысла в этом.

Испытуемый отказывается нажать следующий тумблер. [Испытуемый 0108]

Тот человек, он стучит там. Он хочет, чтобы его выпустили… Мне очень жаль, но если человек не хочет, я должен остановиться… Я больше не хочу [в состоянии чрезвычайного возбуждения]… Я лучше верну деньги. Я не хочу причинять ему вред… Извините, но если он хочет выбраться оттуда, я больше не буду наказывать его. Никакие деньги не заставят меня причинить боль другому человеку. [Испытуемый 010Х]

А вот запись высказываний послушного испытуемого. Вначале он был спокоен, но постепенно стал напряжен, и это напряжение росло по мере продолжения эксперимента. После применения удара в 150 вольт он возбужденно заговорил с экспериментатором.

Испытуемый нажимает на кнопку 150 вольт. Мне продолжать?

165 вольт Он уже стонет. Здесь еще столько тумблеров! У него может быть сердечный удар. Мне действительно нужно продолжать?

180 вольт Нет, он не выдержит. Я не собираюсь убивать его. Вы слышите, как он кричит? Он же кричит. Ему больно. А если с ним что-то случится?.. Я не хочу делать ему больно. Он кричит, понимаете, кричит! Вы слышите? Зачем мне все это? Он не выдержит. Тут еще столько тумблеров! Господи, а если с ним что-то случится? Интересно, кто будет отвечать за это?

(Экспериментатор берет ответственность на себя). Ну, ладно, смотрите.

195 вольт. Боже, как он надрывается! Вы слышите? Как же так…

Экспериментатор: По условиям эксперимента вы должны наращивать силу удара.

– Да, я знаю, но понимаете… ну… он ведь не знает, через что ему предстоит пройти. Он просто не выдержит.

210 вольт

225 вольт

240 вольт Нет, с меня хватит. Что? Я должен продолжать? Нет, я не собираюсь убивать его. Тут есть и 450 вольт – это уже слишком. [Экспериментатор: По условиям эксперимента вы должны наращивать силу удара]. – Я знаю, знаю, но ведь он кричит там…

Несмотря на то что испытуемый постоянно сопровождал свои действия весьма эмоциональными возражениями, он тем не менее до самого конца подчинялся приказам экспериментатора и в итоге применил самый сильный разряд тока. Мы имеем здесь любопытный пример несоответствия между поступком и словом. На вербальном уровне испытуемый проявил решительное нежелание продолжать процедуру, но в своих действиях шел на поводу у экспериментатора. Он не хотел подвергать жертву ударам тока, ему было чрезвычайно неприятно делать это, но он не смог достаточно энергично и убедительно сформулировать отказ от дальнейшего участия в эксперименте, который освободил бы его от власти экспериментатора. Многие испытуемые не могут найти нужной словесной формулы, которая позволила бы отказаться от навязываемой им роли. Возможно, в нашей культуре просто нет адекватных моделей для выражения непокорности.

Одним из любопытных проявлений внутреннего напряжения были регулярные приступы нервного смеха. В первых четырех экспериментальных ситуациях отчетливые признаки нервного смеха и нервные улыбки были отмечены у 71 из 160 испытуемых. Этот смех казался совершенно неуместным и производил странное впечатление. Приступы бурного, неконтролируемого смеха были отмечены у 15 испытуемых. С одним испытуемым случилась настоящая истерика: начав смеяться, он не мог остановиться, и нам пришлось приостановить эксперимент. Позже в беседе испытуемые всячески старались дать понять, что смеялись вовсе не потому, что им нравилось подвергать жертву ударам тока, что их смех не следует воспринимать как проявление садизма.

После проведения опыта мы просили испытуемых оценить по 14-балльной шкале, насколько нервозным и напряженным было их состояние в кульминационный момент.

Испытуемые могли выбрать оценку в диапазоне от «Не чувствовал никакого напряжения или нервозности» до «Был крайне напряжен и нервозен». Разумеется, такого рода самоотчеты не дают точной картины эмоциональных реакций, – в лучшем случае они помогают нам составить примерное представление о состоянии испытуемого. Однако, не переоценивая значения этих самоотчетов, мы тем не менее видим, что ответы испытуемых распределились во всем диапазоне оценок и что большинство испытуемых выбрали средние и максимальные оценки. Дальнейший анализ показал, что послушные испытуемые по сравнению с непослушными оценивают свое состояние на момент максимального напряжения как несколько более нервозное и напряженное.