– Значит, рекомендуете?.. Звучит недурно, а, Бесс? – Но развеселить мать оказалось куда тяжелее, чем нас с Сэнди. – Солнышко, – сказал ей муж, – нам попался кусок говна. Два куска говна. С таким же успехом мы могли бы вляпаться в говно и в Канаде. Но не позволять же этому говну портить нам удовольствие от поездки. Давайте хорошенько отдохнем, давайте наберемся сил, и мистер Тейлор нас подождет, а потом возобновим путешествие с чистой страницы. Поглядите по сторонам. – Отец широко раскинул руки. – Этим зрелищем просто обязан полюбоваться каждый американец. Обернитесь, парни. И посмотрите в последний раз на Авраама Линкольна.

Мы поступили, как нам было велено, но весь патриотический пар из нас уже вышел. Более того, меня от него уже подташнивало. И когда мы отправились в долгое нисхождение по мраморным ступеням, я слышал, как кое-кто из детей спрашивает у родителей: «А что, это действительно он? Прямо тут похоронен?» Моя мать шла по лестнице прямо у меня за спиной, по-прежнему пытаясь не дать собственному ужасу вырваться наружу, и внезапно я почувствовал, что сохранение ею самообладания зависит теперь исключительно от меня, а значит, я сам превратился в юного героя, чуть ли не в полубога, словно в меня вселилась какая-то частица Линкольна. Но когда она предложила мне руку, я не мог придумать ничего другого, кроме как принять эту руку, кроме как изо всех сил уцепиться за нее, – несмышленыш, каким я был тогда, незнайка, а если и знайка, то девять десятых моих познаний были почерпнуты из филателистического альбома.

В машине Тейлор распланировал для нас весь остаток дня. Мы вернемся в гостиницу, поспим, а без четверти шесть он заедет за нами и повезет нас ужинать. Причем мы или вернемся в тот же кафетерий возле Юнион-стейшн, в котором были на ланче, или он порекомендует нам пару-тройку других мест, где по приемлемым ценам кормят вкусно и качественно. А после ужина мы под его руководством отправимся на экскурсию по вечернему Вашингтону.

– И ничто не смущает вас, мистер Тейлор? – спросил мой отец.

Тот ответил ничего не значащим кивком.

– А откуда вы родом?

– Из Индианы, мистер Рот.

– Из Индианы! Вы только представьте себе, парни! А из какого города в Индиане?

– Вообще-то, ни из какого. Мой отец был механиком. Чинил сельскохозяйственный инвентарь. Мы вечно переезжали с места на место.

– Что ж, – сказал мой отец, – снимаю перед вами шляпу, сэр. Вы должны собой гордиться.

Причину этой гордости он Тейлору, впрочем, не сообщил.

И вновь Тейлор ответил только кивком: он явно не был охотником до пустой болтовни. Сквозило в нем – невзрачном, но строгом и деловитом человечке в тесноватом костюме – что-то армейское: так вот они работают «под прикрытием», только прикрывать ему было нечего, да и незачем; что-то неуловимо безличное и вместе с тем совершенно отчетливое. Про Вашингтон, округ Колумбия, – все, что прикажете; про все остальное – молчок.

Когда мы вернулись в гостиницу, Тейлор, припарковав машину, решил препроводить нас и в холл, словно был не экскурсоводом, а переводчиком ни на шаг от заморского гостя, – и правильно поступил, потому что у стойки этого маленького отеля мы сразу же увидели свои чемоданы, они были выставлены рядышком, все четыре.

За стойкой сидел незнакомый нам человек. Он сообщил, что является здешним управляющим.

Когда мой отец спросил, что поделывают в гостиничном холле наши чемоданы, управляющий рассыпался в извинениях:

– Прошу прощения, нам пришлось собрать ваши вещи за вас. Наш дневной портье ошибся. Он предоставил в ваше распоряжение номер, забронированный другой семьей. Вот, мы возвращаем вам задаток.

И он протянул отцу конверт с вложенной в него десятидолларовой купюрой.

– Но моя жена написала вам. И вы отписали ей в ответ. Мы забронировали номер несколько месяцев назад. Да и задаток мы вам отправили по почте. Бесс, где там у нас все квитанции?

Моя мать жестом указала на чемоданы.

– Сэр, – сказал управляющий, – этот номер занят, и других свободных номеров у нас тоже нет. Мы не подадим на вас в суд за незаконное пользование номером, имевшее место нынче днем, равно как и за обнаруженную нами недостачу куска мыла.

– Недостачу? – От одного этого слова у отца глаза на лоб полезли. – Вы что же, хотите сказать, что мы его украли?

– Нет, сэр, отнюдь. Возможно, один из мальчиков взял кусок мыла в качестве сувенира. Никаких претензий. Из-за такой мелочи мы не станем устраивать скандал. И выворачивать им карманы тоже не будем.

– Что все это, черт возьми, значит?

Отец грохнул кулаком по стойке в опасной близости от физиономии управляющего.

– Мистер Рот, если вам хочется устроить сцену…

– Да, – ответил отец, – мне хочется устроить сцену, и я ее устрою. И не отстану от вас, пока не выясню, что происходит с нашим номером!

– Что ж, – сказал управляющий, – вы не оставляете мне выбора. Придется вызвать полицию.

И тут моя мать, стоявшая, обняв нас с братом за плечи, на безопасном расстоянии от стойки и не подпуская к ней Сэнди и меня, окликнула отца по имени в попытке предостеречь, чтобы он не зашел слишком далеко. Но с этим она уже опоздала. Опоздала бы, впрочем, в любом случае. Никогда и ни за что не согласился бы он с тем, чтобы безропотно занять место, на которое бесцеремонно указывал ему управляющий.

– А всё этот чертов Линдберг! – сказал отец. – Все вы, фашистские ублюдки, почувствовали себя на коне!

– Вызвать ли мне окружную полицию, сэр, или вы соблаговолите немедленно убраться отсюда вместе с вашей семьей и вашими пожитками?

– Валяй вызывай, – ответил отец. – Валяй!

Меж тем в гостиничном холле, помимо нас, собралось уже пятеро или шестеро постояльцев. Они прибывали по мере того, как спор разгорался, и не хотели уходить, так и не узнав, чем дело закончится.

И тут Тейлор встал бок о бок с моим отцом и сказал ему:

– Мистер Рот, вы совершенно правы, однако вмешательство полиции – это неверное решение.

– Нет, это единственно верное решение. Вызывайте полицию. – Отец вновь обращался теперь к управляющему гостиницей. – Против таких людей, как вы, в нашей стране есть законы.

Управляющий принялся набирать номер, а пока он это проделывал, Тейлор подошел к нашим чемоданам, взял по два в каждую руку и вынес их из гостиницы.

Моя мать сказала:

– Герман, все уже закончилось. Мистер Тейлор вынес вещи.

– Нет, Бесс, – с ожесточением ответил он. – Хватит с меня этой мерзости. Я хочу поговорить с полицией.

Тейлор вновь вошел в холл, пересек его, не задержавшись у стойки, за которой управляющий все еще прозванивался в полицию. Еле слышно, обращаясь исключительно к моему отцу, наш гид сказал:

– Тут неподалеку есть очень славная гостиница. Я только что позвонил туда из уличного автомата. У них найдется для вас комната. Это хороший отель на хорошей улице. Поедем туда – и вас немедленно зарегистрируют.

– Благодарю вас, мистер Тейлор. Но сейчас нам необходимо дождаться полиции. Мне хочется, чтобы стражи правопорядка напомнили этому человеку слова из Геттисбергского послания, которые я всего пару часов назад видел на мемориальной доске.

Когда мой отец упомянул о Геттисбергском послании, зеваки в холле принялись обмениваться понимающими улыбками.

– Что происходит? – шепотом спросил я у брата.

– Антисемиты, – шепнул он в ответ.

Оттуда, где мы сейчас стояли, было видно, как к гостинице подъехали на мотоциклах двое полицейских. Мы наблюдали за тем, как они глушат моторы и входят в холл. Один из них застыл на пороге, откуда он мог держать под контролем все помещение, тогда как другой проследовал к стойке и отозвал управляющего в сторонку, где они могли перекинуться словечком не для чужих ушей.

– Офицер, – начал было отец.

Полицейский резко крутанулся к нему.

– Стороны конфликта я могу выслушивать только поочередно, сэр. – И, вновь повернувшись к управляющему, продолжил доверительную беседу.

Отец обернулся к нам:

– Придется мне разобраться, парни. – А моей матери он сказал. – Не о чем беспокоиться.

Закончив разговор с управляющим, полицейский собрался наконец побеседовать с моим отцом. Улыбка, не покидавшая его губ, пока он перешептывался с управляющим, теперь исчезла, но обратился он к отцу спокойно и вроде бы даже приветливо:

– Что за проблемы, Рот?

– Мы заранее забронировали номер в этой гостинице на трое суток. Выслали задаток – и получили по почте письменное подтверждение. Вся документация – у моей жены в чемоданах. Мы прибыли сюда сегодня, зарегистрировались, въехали в номер, распаковали багаж и отправились на осмотр достопримечательностей, а когда вернулись, нас вышвырнули, потому что номер оказался забронирован кем-то другим.

– Ну а проблема-то в чем?

– Офицер, наша семья состоит из четырех человек. Мы приехали из Нью-Джерси. Нас нельзя просто взять и вышвырнуть на улицу.

– Но если номер забронирован…

– Да никем он не забронирован, кроме нас! Ну а если даже забронирован, то с какой стати отдавать им предпочтение перед нами?

– Но управляющий возвратил вам задаток. И даже взял на себя труд упаковать ваш багаж.

– Офицер, вы не вникаете в суть вопроса. Чем наша бронь хуже чьей-то другой? Мы с семьей побывали в Мемориале Линкольна. Там на стене висит Геттисбергское послание. Вам известно, что в нем сказано? Все люди равны перед Богом.

– Но это не означает, что любая гостиничная бронь равна другой.

Голос полицейского разносился по всему холлу; при этих словах кое-кто из свидетелей инцидента, не в силах сдерживаться, расхохотался.

Моя мать бросила нас с Сэнди одних и поспешила на выручку к мужу. Ей, правда, предстояло выбрать для собственного вмешательства такой момент, чтобы не усугубить ситуацию, – и вот, как ей при всем ее волнении показалось, такая пора настала.

– Дорогой, давай просто уйдем отсюда. Мистер Тейлор нашел нам гостиницу неподалеку.

– Нет! – Он сбросил с плеча ее руку, тянущую его назад. – Этому полицейскому прекрасно известно, почему нас выгоняют на улицу. Это известно ему, это известно управляющему, это известно всем присутствующим!

– Полагаю, вам стоит послушаться вашу жену, – сказал полицейский. – Мне кажется, вам следует поступить в точности так, как она советует. Покиньте помещение, Рот. – Размашистым жестом он показал на входную дверь. – Прежде чем у меня иссякнет терпение.

Дух противоборства еще не оставил моего отца, но и здравый смысл его не покинул тоже. Во всяком случае, он понял, что спор потерял малейший интерес для всех, кроме него самого. Мы вышли из гостиницы, провожаемые взглядами присутствующих. Происходило это в молчании, и первым обрел дар речи второй – остававшийся у входа – полицейский. Стоя возле цветочной кадки, он дружелюбно закивал головой и, когда мы поравнялись с ним, протянул руку и погладил меня по волосам:

– Как дела, паренек?

– Нормально, – ответил я.

– А это у тебя что?

– Марки, – ответил я, торопясь прошмыгнуть мимо него, пока ему не вздумается предложить мне показать коллекцию – и мне во избежание ареста придется подчиниться.

Тейлор поджидал нас на тротуаре. Мой отец сказал ему:

– Такое со мной впервые в жизни. Я работаю с людьми, я встречаюсь с людьми из любых слоев общества, из любого круга, но никогда еще…

– «Дуглас» продали, – пояснил Тейлор. – Теперь у этой гостиницы новый хозяин.

– Но наши друзья останавливались здесь – и все было замечательно, все было на сто процентов безупречно, – сказала моя мать.

– Новый хозяин, миссис Рот, все дело в нем. Но я договорился о номере для вас в «Эвергрине» – и там все и впрямь будет замечательно.

И как раз в этот миг послышался грохот аэроплана на бреющем полете в небе над Вашингтоном. Прохожие тут же застыли на месте, а кое-кто из мужчин воздел руки к небу, как будто оттуда, с вышины, прямо в июне посыпал снег.

Всезнайка Сэнди, умевший распознавать любые летательные аппараты по внешнему виду, указав на самолет пальцем, воскликнул:

– Истребитель «Локхид»!

– Это президент Линдберг, – пояснил Тейлор. – Каждый день где-то после ланча он позволяет себе малость полетать над Потомаком. Долетает до Аллеган, летит по гребню Блу-ридж – и до Чесапикского залива. Люди с нетерпением его ожидают.

– Это самый быстрый самолет в мире, – сказал мой брат. – Немецкий «Мессершмитт-110» имеет предельную скорость в триста шестьдесят пять миль в час, а наш перехватчик – все пятьсот. Он «сделает» в бою любой иностранный истребитель.

Мы все, вместе с Сэнди, которому не удавалось скрыть восхищение и восторг, следили за полетом истребителя – того самого, за штурвалом которого Линдберг летал в Исландию на встречу с Гитлером. Самолет постепенно набрал высоту, а затем стремительно исчез в небе. Уличные зеваки разразились аплодисментами, кто-то крикнул: «Ура, Линди, ура!», а затем каждый пошел своей дорогой.

В гостинице «Эвергрин» отцу с матерью досталась одна односпальная кровать на двоих, а нам с Сэнди – другая. Номер с двумя односпальными кроватями – это все, что в такой спешке удалось раздобыть для нас Тейлору, но – с оглядкой на то, что произошло в «Дугласе», – никто из нас не вздумал пожаловаться: ни на то, что на этих кроватях нельзя было как следует отдохнуть, ни на то, что наш номер оказался еще меньшим, чем в «Дугласе», ни на душевую размером со спичечный коробок, добросовестно продезинфицированную и все равно плохо пахнущую. Никто не жаловался, особенно потому, что приняли нас чрезвычайно любезно – приветливая женщина-портье, пожилой негр-посыльный, которого она называла Эдвард Би; Эдвард погрузил наши чемоданы на тележку и покатил ее к двери номера на первом этаже, в его дальнем конце, – отперев которую, он шутливо провозгласил: «Гостиница “Эвергрин” приветствует семейство Ротов в столице государства!», как будто открыл нам вход не в мрачный склеп, а в будуар отеля «Риц». Мой брат глядел на Эдварда Би во все глаза, пока тот возился с нашим багажом, а на следующее утро, встав раньше всех, воровато оделся, подхватил свой блокнот и отправился в холл рисовать негра. За это время, однако же, дежурство Эдварда Би закончилось, правда новый посыльный, тоже негр, хотя и не столь живописный и вышколенный, оказался как натурщик ничуть не хуже: темнокожий, практически черный, с выраженными африканскими чертами лица, – такие негры Сэнди еще не встречались, разве что – на снимках в старых номерах «Нэшнл джиографик».

Большую часть утра заняла экскурсия, устроенная нам Тейлором, – наш гид показал нам Капитолий, Конгресс, а чуть позднее – Верховный суд и Библиотеку Конгресса. Тейлор знал наизусть высоту каждого здания, объем – в кубических ярдах – каждого помещения, знал, откуда привезли мрамор для пола, имена персонажей на каждой картине и фреске, все события, в честь которых они были написаны. И так обстояло дело в каждом административном здании, в которые мы заходили.

– А вы штучка, – сказал ему мой отец. – Паренек из индианской глубинки! Да вы ходячая энциклопедия!

После ланча мы вдоль по Потомаку поехали на юг, в Вирджинию, чтобы посетить Маунт-Вернон.

– Разумеется, Ричмонд, штат Вирджиния, был столицей конфедератов, то есть одиннадцати южных штатов, вышедших из Союза и образовавших Конфедерацию, – пояснил Тейлор. – Многие великие битвы гражданской войны разыгрались на вирджинских полях. Примерно в двадцати милях отсюда на запад находится национальный парк «Поле битвы Манассас». На территории парка находятся поля двух сражений, в которых конфедераты померились силами с северянами возле речушки Бул-Ран – сперва, в июле 1861 года, под командованием генералов П. Г. Т. Борегара и Дж. Э. Джонстона, а затем, в августе 1862 года, – под началом у генералов Роберта Э. Ли и Джексона Каменная Стена. Командующим вирджинской армией был генерал Ли, а президентом Конфедерации – Джефферсон Дэвис; он сиднем сидел в Ричмонде и осуществлял общее управление оттуда. Да вы и сами это знаете. В ста двадцати пяти милях отсюда на юго-запад находится Аппоматтокс, штат Вирджиния, и вам известно, что за событие произошло в тамошнем здании суда в апреле 1865 года, девятого апреля, если уж быть точным. Генерал Ли капитулировал перед союзным генералом Грантом – и тем самым был положен конец гражданской войне. И вам известно также, что случилось с президентом Линкольном шесть дней спустя: он был застрелен.

– Грязные ублюдки, – повторил полюбившуюся ему реплику мой отец.

– А вот и он, – воскликнул Тейлор, указывая на открывшийся нашим взорам дом президента Вашингтона.

– Ах, какой он красивый, – заметила моя мать. – Посмотрите на крыльцо! Посмотрите на высокие окна! И, мальчики, это не копия, а оригинал – в этом самом доме Джордж Вашингтон и жил!

– И его жена Марта, – напомнил Тейлор. – И двое ее детей от первого брака, которых он усыновил.

– Вот как? Я этого не знала! А у моего младшего сына есть марка с Мартой Вашингтон, – сказала мать. – Покажи мистеру Тейлору свою марку.

И я тут же нашел ее – коричневую полуторацентовую марку 1938 года выпуска с портретом супруги первого президента США в профиль, а волосы ее убраны, как пояснила моя мать, когда я заполучил эту марку, под нечто среднее между дамской шляпой без полей и сеткой для волос.

– Да, это она, – подтвердил Тейлор. – А еще она изображена, как вам, конечно, известно, на четырехцентовой марке 1923 года выпуска и на восьмицентовой 1902-го. И эта марка 1902 года, миссис Рот, стала первой маркой с изображением американской женщины.

– А ты это знал? – спросила у меня мать.