Возможно, из-за того, что реальная чувственность для меня никогда не представляла никакого интереса – даже умственного или как предмет мечтаний, – желание во мне перенеслось на то, что создает во мне словесные ритмы или слышит их у других. Я трепещу, когда хорошо говорят.