Цитаты из книги «Стоя под радугой»

Всю дорогу до дома она смеялась – над тем, как ловко ее окрутили. Политик от сохи по имени Хэмм Спаркс совершенно не предполагался в ее четко спланированной жизни. После обеда он сказал, что решил остаться в городе еще на несколько дней.– В самом деле? – спросила она. – Разве вам не надо управлять штатом?– Дорогуша, я могу делать два дела сразу.«Не сомневаюсь», – подумала она. Так и начался роман Виты и Хэмма. Ни ухаживаний, ни игр – только грубое физическое влечение. Оба встретили свою половину, оба почувствовали, будто неожиданно нашли то, что искали долгие годы. Никакой борьбы за власть, это было слияние двух могущественных сил.

Вернувшись, он чувствовал себя примерно так же, как раньше, по субботам, когда они с Монро вываливались из кинотеатра, обалдевшие после четырех часов кино и мультиков. В сравнении с миром грез производства «Техниколор» реальность за стенами кинотеатра казалась серой и выцветшей. Никакой тебе красивой музыки за кадром, а люди скучные и безликие.

И никто теперь не отвечает прямо на поставленный вопрос – да или нет. Развозят какую-нибудь риторику. А еще – незнакомые люди говорят о себе гораздо больше, чем он хотел бы знать. О чем раньше стеснялись и обмолвиться, о том теперь пишут книги и болтают по телевизору. Убийцы становятся знаменитостями, у них просят автографы. Футболисты, баскетболисты, бейсболисты могут бить своих жен, баловаться наркотиками, садиться в тюрьму и все же оставаться в команде и зарабатывать миллионы. Стало неважно, какой ты человек.

Все, во что он верил, обращено в горстку анекдотов, и вихлезадые комики из ночных шоу делают на них деньги – достаточные, чтобы содержать небольшую страну. Только и слышишь, какие мы были испорченные, коррумпированные, как жестоко вели себя белые люди. Он вот совсем не чувствует себя плохим человеком. Он ни разу не поступил жестоко или нечестно по отношению к другому человеческому существу. А теперь выясняется, что он угнетатель и несет ответственность за все плохое, что случилось в мировой истории. Война, рабство, расизм, сексизм – это он во всем виноват, хотя всю жизнь только и делал, что старался вести достойную жизнь. История переписывается каждую минуту. Герои его детства теперь считаются злодеями, их жизнь пересматривается под влиянием сиюминутной прихоти сегодняшних правил политкорректности. Да что там говорить, если «Гекльберри Финна» изымают из библиотек, придурки, господи прости. Слишком все запутано.

Может, он прав, может, они и впрямь постарели. Когда Мак вернулся домой, Норма стояла в спальне перед большим зеркалом в лифчике и трусах.– Мак, – сказала она, – я выгляжу толстой? Он не стал бы отвечать на этот вопрос за весь чай Китая.

– Линда знает, что я имел в виду. Я не могу – в церкви или в любом другом месте – заявить, что отдаю дочь… Будто это куст, который мы вырастили возле дома.

Когда умирает бабушка или дедушка, за твоей спиной стоят родители, но когда и они уходят, то оглядываешься и понимаешь, что ты следующий. А потом в один прекрасный день заговариваешь о страховке и месте на кладбище.

Почаще выходить из дому и заводить новых друзей, придумать себе хобби, пожертвовать часть времени на общественную деятельность, устроить второй медовый месяц». – Второй? У нас и первого-то не было. Теперь он мне должен сразу два. Ну, что там еще, продолжай.

– А ты в жизни ни минуты не беспокоился и не знаешь, каково это, так что не сиди тут и не говори мне, что я должна перестать нервничать. Как будто это у меня по желанию, хочешь – нервничаешь, не хочешь – нет. Ты небось считаешь, что я встаю по утрам и говорю себе: «Ой, прямо жду не дождусь снова весь день биться в истерике, пугаться по любому поводу до смерти и умирать от ужаса каждый раз, как зазвонит телефон, это ведь так весело».

Мак встал и налил себе еще кофе. Ночь обещала быть длинной. – У меня будет микроинфаркт, и не один, я чувствую.– Норма, может, ты перестанешь беспокоиться по всяким пустякам? Ты себя с ума сведешь. – Что я могу сделать, такой вот я беспокойный человек. Я и ребенком была нервным. И подростком нервным. Я всегда была нервной. Когда ты на мне женился, ты знал: я нервная. Я тебе говорила.