ЕЛЬЦИН – НАПЫЩЕННЫЙ ЭКСЦЕНТРИЧНЫЙ СУБЪЕКТ…

Железная Мадлен Олбрайт представила москвичам свои мемуары

Что и говорить, нечасто в Москву залетают с частными визитами такие важные птицы, как Мадлен Олбрайт, бывший госсекретарь США в годы президентства Билла Клинтона. Еще недавно она была влиятельной персоной, во многом определявшей пунктиры взаимоотношений крупнейших мировых держав, искусным дипломатом, на коем поприще традиционно считается мужское доминирование.

Когда она появилась в зале книжного магазина, где проводилась ее пресс-конференция, журналисты мгновенно подались вперед, будто повинуясь магической силе ее ауры и доверчивой улыбки. Повод для встречи – российский дебют только что вышедшей книги мемуаров «Госпожа госсекретарь», толстенного тома ценой в триста целковых. Десятки телекамер и фотообъективов впились в хорошо сохранившуюся, хотя далеко не первой молодости даму, существо слабого пола, но явно с мужским характером, от слов и действий, а точнее от хуков и апперкотов которого еще недавно зависели судьбы мира.

Когда объявили, что припозднившаяся госпожа Олбрайт ответит только на несколько вопросов заждавшихся журналистов, в этом увиделся некий подвох то ли организаторов, то ли сопровождающих ее лиц, ибо расспросить госсекретаря периода нахождения у власти Клинтона и Ельцина хотелось о многом, а никаких индивидуальных интервью гостья давать не собиралась. Неужели, подумалось, столь дальняя дорога Мадлен Олбрайт так дешево стоит? Мои сомнения усилились, когда автор мемуаров стала «чисто конкретно» откровенно тенденциозно указывать пальцем то на одного, то на другого репортера, приглашая его к вопросу. Это были западные журналисты, которые явно не собирались ставить свою союзницу в неловкое положение каким-либо острым вопросом. Не был обойден вниманием, по-видимому, и «свой» представитель арабского журкорпуса, которого и впрямь интересовала довольно обтекаемая тема о гипотетических ошибках ее госсекретарства. Да и то с устаревшим перфектом. После четвертого вопроса, когда стало ясно, что пресс-конференцию вот-вот оборвут, я рванулся было в атаку с довольно скользким вопросом о ее реакции на политико-дипломатические выходки Бориса Ельцина, свидетелем которых она была. Но мероприятие внезапно завершилось: его организаторы резко прервали общение высокой гостьи с собравшимися на презентацию ее книги и, видимо, чувствуя неловкость ситуации, объявили, что все желающие, а точнее купившие книгу госпожи Олбрайт, получат драгоценные автографы. Что ж, спасибо, как говорится, и на этом. Подумалось: «Может быть, в трудную минуту жизни я задвину автограф сподвижницы Билла Клинтона и доброй знакомой нашего президента какому-нибудь коллекционеру долларов эдак за двести, чтобы к тому времени быть готовым приобрести новый «букхит» по-русски не менее деловой и уверенной в себе преемницы Олбрайт Кондолизы Райс, которая наверняка сразу же после новых выборов в США засядет и за свои штудии о войне и мире.

А пока несколько цитат о Ельцине и Путине глазами и пером неугомонной Мадлен.

«В начале двухтысячного года я стала первым высокопоставленным американским чиновником, который встретился с Путиным… Он говорил с холодной настойчивостью, но стал горячиться, когда разговор зашел о Чечне. В этом регионе, решительно утверждал он, власть захватили бандиты, которые грабят, похищают людей, торгуют наркотиками, изготовляют фальшивые деньги. Они замыслили организовать террористическое государство. Поэтому, сказал Путин, не пробуйте вытеснять Россию из этого региона, иначе получите еще один Иран или Афганистан…»

Слушая Путина, Олбрайт составляла о нем свое личное мнение. Она знала, что он гордится отцом, который служил в армии и участвовал в войне с фашизмом, что юный будущий президент мечтал о работе в КГБ. Он любил Россию и был очень обескуражен той пропастью, в которую она скатилась. При этом Путин поглядывал на переводчика «своими невыразительными серо-голубыми глазами». Он говорил, что любит китайскую кухню и забавно пользуется палочками во время еды, он долгое время занимался дзюдо, но все это просто экзотические штучки. «Это не наш менталитет. Российский склад ума куда более близок к европейскому, и Россия решительно должна стать частью Запада».

В следующую встречу, сопровождая Клинтона в Москву, автор мемуаров не только увидела обновленный Кремль, в котором стояли старые царские троны, декорированные горностаем, но и сама поразила всех своим нарядом. Три ее брошки отображали трех обезьян в позах «не слышу зла, не говорю зла, не вижу зла». Ельцина она восприняла как напыщенного эксцентричного субъекта, который говорил так, будто бы все, что происходило на этот раз в Кремле, касалось его лично. Путин же, заключает госсекретарь США, напротив, мыслил ясно, был откровенно радушен и невозмутим. Ельцин бравировал своей дружбой с Клинтоном, а Путина прежде всего интересовало решение сугубо деловых вопросов.

Пожаловавшись на московские пробки, залетная гостья любителей политбиографий с присущим ей шармом упорхнула в аэропорт, оставив читателей один на один с ушедшей в Лету эпохой, гвоздем которой стал сексуальный роман Билла и Моники… Да веселые были времена. Есть что вспомнить…

Как отмечают биографы, возможно, мир не узнал бы о Мадлен Олбрайт, если бы ранним январским утром 1982 года ее муж Джо, собираясь на работу, как бы между прочим не произнес: «Я люблю другую».

Мир, которым жила Мадлен, рухнул. И тут на волне страшной обиды, попранного чувства справедливости и стремления доказать, что она самая-самая, на свет появилась госпожа Олбрайт, о которой заговорил весь мир.

Четвертое место в американской политической иерархии – после президента, вице-президента и спикера палаты представителей, нижней палаты Конгресса! Это не шутка!

О многом говорит и такой факт: Мадлен захотелось изучить русский язык, близкий к ее родному чешскому. Следуя своей привычке все доводить до конца, Мадлен Олбрайт овладела русским в совершенстве. Много позже, когда она стала представителем США при ООН, произошел такой случай. Российский представитель Юлий Воронцов выступал с каким-то важным заявлением, как вдруг заметил, что Олбрайт сняла наушники с синхронным переводом. «Разве вам не интересно, что я говорю?» – удивился Воронцов. «Я вас внимательно слушаю», – ответила Олбрайт по-русски.

Мадлен окончила аспирантуру и получила степень магистра политологии за работу «Советская дипломатия: профиль элиты». Она продолжала работать над докторской диссертацией, посвященной роли прессы в период «пражской весны».

– Поэтому-то я и считаю, что у женщины должен быть выбор, – говорит Мадлен Олбрайт, очевидно, имея в виду выбор между семейными неурядицами и карьерой.

2004

АВАНТЮРНАЯ КРАСАВИЦА ОЛЬГА КАБО

– В самом начале разговора хочу спросить о вашем учителе по ВГИКу Сергее Федоровиче Бондарчуке. Бондарчук считался деятелем официозным, государственным, работавшим в угоду власти и идеологии. Каким видится сегодня ваш мэтр и учитель?

– Могу ответить словами Горького: «Какой талант, какая глыба, какой матерый человечище…» Знаете, Феликс, когда я говорю о Сергее Федоровиче, мне хочется встать. На всю жизнь я запомню его уроки актерского мастерства. Когда он входил, то заполнял собой всю нашу аудиторию, нес в себе такую энергетику, так полно выкладывался перед студентами, что мы теряли дар речи. Он был настолько надо мной, что я, сковываясь, ничего не могла делать, ни о чем не могла думать. Сергей Федорович взял меня на свой курс практически без экзаменов, он поверил в меня сразу, с первого тура, и, мне кажется, мы понимали друг друга все четыре года учебы: видимо, я была одной из любимых его студенток. На дипломном спектакле я сыграла Раневскую в «Вишневом саде», репетировали мы очень много. Бондарчук приучил нас к тому, что театр и кино – это большая работа, что лентяям и духом, и телом в искусстве делать нечего. Он считал, что ты должен быть полным хозяином роли, начиная от текста и заканчивая всеми сценическими движениями и даже трюками. Он считал, что актер – понятие синтетическое, что он должен уметь делать все и никогда не говорить «нет». Именно поэтому я и стала совершать свои, простите, подвиги, прыгать с пятнадцатого этажа, пытаться лететь в космос, и мое членство в Ассоциации каскадеров, наверное, было заложено еще во ВГИКе, на уроках Бондарчука.

Супруга великого режиссера – актриса Ирина Константиновна Скобцева – также преподавала у нас. Об этой семейной паре много в свое время говорили и писали, и я видела, как они удивительно дополняли друг друга. Если он весь был напор, страсть и движение, то она была сдержанная, интеллигентная, и мы учились у нее манерам поведения в обществе, тому, как должны общаться между собой мужчина и женщина. Когда я смотрю нынче какой-то фильм, то вижу все белые нитки – актеры не умеют общаться друг с другом, мужчины не умеют носить фрак, женщина путается в шлейфе, зажимается кринолинами – и я уже не верю.

Простите за столь обстоятельный ответ на ваш вопрос о моих учителях, но я им буду вечно благодарна. Они подарили мне ощущение праздника в этой профессии и желание победить.

– Тогда в продолжение этой темы. А как, по-вашему, должны общаться между собой мужчина и женщина?

– Женщина, на мой взгляд, должна быть уверенной в себе, иметь чувство собственного достоинства. Она имеет право быть личностью, самореализовываться. Конечно, для многих это понятие выражается в семейных отношениях, в детях, в воспитании. Я безумно люблю свою дочь и понимаю, что предназначение каждой женщины прежде всего быть матерью, но при этом считаю, что творческое самовыражение наиболее адекватно натуре женщины. Любая женщина – прежде всего актриса – ив жизни, и дома, и на сцене. Нет более женской профессии, нежели профессия актрисы. И я страшно довольна, когда моя дочь обращается ко мне: «Мама, ты будешь сегодня играть в спектакле, а я хочу прийти в зал и кричать тебе «Браво, браво». Я считаю, что с детьми надо вести себя как со взрослыми, стараться быть с ними наравне, не сюсюкать. Я, например, свои встречи с дочерью даже режиссирую, придумываю, готовлюсь к ним заранее. Мы куда-то с ней идем, гуляем, общаемся, и она мне как подруга. Я хочу, чтобы она стала личностью. Мои родители принимали меня такой, какой я была. Вообще я очень домашний человек. Я люблю вечно что-то убирать, готовить, делать перестановки, устраивать праздники. Да, у меня есть профессия, от которой я никогда не откажусь, но, когда семья радуется моим успехам, это главное в моей жизни.

– Известно, что Марина Цветаева считала, что профессия актера вторична. Ведь прежде всего – автор пьесы, сценарист, драматург, режиссер, костюмер, гример… На каком месте в этом ряду актер?

– Возможно, Цветаева в чем-то и права, но в театре, когда ты живешь в течение трех часов на сцене, тебя уже никто не остановит и ты можешь ни на кого не оглядываться: либо ты летишь куда-то высоко-высоко, либо ты точно с обрезанными крыльями. А если это так, ты не должен выходить на сцену.

В кино другое. Там и впрямь артист далеко не полностью принадлежит себе, он принадлежит сценаристу, режиссеру, партнеру, композитору, оператору. И лишь примерно на двадцать процентов это он сам. Но я стараюсь эти проценты отработать сполна, как могу отработать только я. В этом, наверное, и состоит самодостаточность актерской профессии.

– В личной жизни вы тоже счастливы?

– (Будто бы готовая к такому моему вопросу, немного смутившись.) Извините. Я не люблю никого впускать в личную жизнь. Скажу лишь, что, по-моему, семейная жизнь, отношения между мужем и женой – это философия. Два человека должны уметь понимать друг друга, уступать друг другу и принимать друг друга такими, какие они есть. Кто-то очень мудро резюмировал: «Дело не в том, чтобы супруги смотрели друг на друга, а чтобы они смотрели в одну сторону». Когда они смотрят в одну сторону, тогда они идут по жизни нога в ногу. И еще, две личности в одной семье – это сложно. Одна из двух всегда недобро конкурирует.

Как-то меня пригласили в телепередачу «Женские истории». Я ответила Оксане Пушкиной, что не считаю себя героиней этой передачи, что мне нечего рассказать телезрителям, нечем их заинтересовать по части личной жизни. Вот о работе, о кино и театре, о папе, о маме, о дочке – пожалуйста. Это ведь тоже личное. Ведущая сначала как бы засомневалась, но потом сказала: «Что же, попробуем». Телегруппа приехала ко мне домой, и четыре битых часа загоняли мне под ногти иголки, «пытаясь» расколоть на личную тему. В результате ничего у них не вышло, я молчала, как партизан. А через несколько дней раздается звонок и меня извещают, что передача состоится, и она будет очень возвышенной: как говорится, семья и школа. Это-то меня и устраивало.

– В народе говорят, не родись красивой, а родись счастливой. Видит бог, вы родились не просто красивой, а ослепительно красивой.

– Отношусь к своей внешности достаточно спокойно. Ведь красота – это не только и даже не столько пропорциональные черты лица, большие глаза и шикарные волосы – все это заслуга мамы с папой, заслуга природы. Красота женщины идет изнутри, ее красота в доброте, в благородстве, в том, чтобы согревать дом, мужчину, семью. Холодность, статуарность не по мне. Мраморное изваяние тоже бывает красивым, но не у всех оно вызывает эмоции. Так что я абсолютно счастлива – я люблю дарить людям нежность, ощущение комфорта и спокойствия.

– Обывательский вопрос. Недавняя история с одной известной певицей, когда муж-джигит в пылу ревности разбил нос своей суженой? Это как, по-вашему?

– Да, я не считаю, что милые бранятся – только тешатся. Мужчина мужчине рознь. Если его физическая сила зашкаливает и он считает единственным аргументом ударить слабое существо, он для меня не мужчина. Но в этой истории есть другое – я бы не хотела, чтобы, если бы, не дай Бог, я оказалась в подобной ситуации, меня жалели, я бы не стала эту тему обсуждать в прессе и эпатировать публику.

– Хотите поговорить об эмансипации – коня на скаку остановит, в горящую избу войдет?

– Нет, я имею в виду, что женщина должна быть загадкой. А жареное на потребу публики не по мне.

– Время, к сожалению, диктует свои правила поведения…

– Да, сейчас любой прохожий считает за право знать, что у тебя на душе. Раньше такого не было. Еще не так давно, я уж не говорю о XIX веке, к внутренней сокрытой жизни индивидуума относились с пиететом. А сейчас любой далеко не самый талантливый корреспондент считает возможным изложить мое видение жизни «дома и мира» таким, каким это видится ему. Я не запрещаю, пиши, только на меня не ссылайся, ибо я этого всего не говорила.

– Любовь Орлова всегда оберегала личную жизнь с Григорием Александровым от чужих глаз. Но потом все экзотические ее подробности стали известны.

– Но при этом ей удалось остаться человеком-загадкой, актрисой-легендой.

– Вы, случайно, не консерватор, Ольга Кабо?!

– Что ж, консерватизм не самое худшее свойство человеческой натуры. Да, я консерватор. И в этом, наверное, наше советское воспитание. Оно, конечно же, коснулось и меня. Я даже стихи читала Леониду Брежневу на двадцать каком-то съезде партии. И, будучи пионеркой, старалась быть в первых рядах счастливого детства. Конечно, нынче это веселит, но, увы, из песни слова не выкинешь.

– Стихи-то помните?

– Еще бы!

 
Я от всех детей хочу
Пожелать с любовью
Леониду Ильичу
Доброго здоровья.
Подарить букет цветов
Цвета огневого
И обнять от всей души,
Как отца родного.
 

– Браво, браво, Ольга, вы и впрямь не робкого десятка. Давайте, однако, вспомним ваши мужские подвиги. Рассказывайте, не боялись прыгать с какого-то там ужасного этажа?

– Это было на съемках фильма «Крестоносец». Но прыгала я еще до рождения ребенка. Тогда я была другая. Сейчас бы, наверное, не прыгнула, берегу себя для доченьки. Не такая уж я авантюристка, я и ремнем пристегиваюсь, когда еду на машине, и шестидесяти километров держусь, не нарушаю. Но мои друзья знают, что до того, как стать матерью, правила дорожного движения для меня не существовали. Я в открытую пользовалась своим обаянием, и мне ничего не стоило уговорить любого гаишника простить мне дорожные шалости. В то время я доказывала себе, что все могу. Вот мне режиссер «Крестоносца» и заявил решительно, что я должна прыгнуть. И я решилась. Прыгала с четвертого этажа. Три раза. Самым страшным был второй прыжок. Поначалу ты не знаешь, что тебя ждет внизу, просто манит неизвестность. Хочется попробовать, испытать себя в необычной ситуации. Поэтому первый шаг делается легко. Даже очень. Я оделась, загримировалась, вместе с коллегой-партнером Александром Иншаковым мы встали на край окна, взялись за руки. Я спрашиваю как бы в последний раз, хотя не хотелось выглядеть трусихой: «А это не опасно?» Саша говорит: «Да что ты, нет, конечно, только хорошенько сгруппируйся». И вот мы летим. Секунды… Вроде бы мгновение, но оно так растянулось, я столько успела за эти секунды передумать, что будто настал конец света.