Глава 6

Из-за Мишиной двери не доносилось ни звука. Я звонил и стучал, как ненормальный, оббивая кулаки о железную створку. Подъезд оглашался гулким уханьем, удары от двери отскакивали и прыгали вниз по ступеням, словно тугие звонкие объёмные баскетбольные мячи. Ещё немного, и все жильцы сбегутся посмотреть на возмутителя спокойствия. А Мишины гости даже ухом не поведут. У них, как обычно, дым коромыслом, веселье полным ходом, а невероятная звукоизоляция и рада стараться – покрывает веселящихся, даёт им простор для небывалых разгулов.

Меня вдруг охватило волнение: что будет, если этаж исчезнет, пока я стою на лестничной площадке? А что, если он уже исчез? В панике я сбежал на два этажа вниз, коснулся ручки двери своей съёмной квартиры, словно участвуя в странной эстафете. Возвращаясь, распахнул окно между этажами. Там, за окном, июнь готовился превратиться в июль – в полночь, буквально через несколько часов, месяцы поменяются местами. Погода намеревалась побаловаться кратковременной моросью и уже собирала единомышленников из числа не самых дружелюбных, но и не абсолютно хмурых туч на сером набухшем небе. Я протянул руку за окно, ощутил ладонью мелкие дождинки – словно праздничной мишурой быстро провели по пальцам – и вдохнул воздух, пахнущий подостывшим солнцем и сгущающейся сыростью, городским смогом и пробивающимися через него ароматами цветов и скошенной травы. Ко всему прочему примешивалась тяжёлая нота запаха от стоявшей между рамами банки. Окурков в ней не было, закуски из моркови, обозначенной на этикетке, впрочем, тоже. Густой налёт пепла обрастил стеклянные стенки изрядно прокуренной меховой шубой. Сами же окурки были натыканы и набросаны рядом. Вероятно, банка ещё недавно была полна до краёв, но тот, кто её опустошил, поленился собрать оставшееся «за бортом». Возможно, я сделал неверные выводы, но не ради них я подошёл к окну. Главное, этаж не унёс меня в неизвестность.

Я закрыл окно и повернулся. Мишкина квартира была всё так же обманчиво тиха. Бывают среди квартир отчаянные болтуньи, которым ни двери, ни стены не помеха. Такие знай выбалтывают чужие секреты всем подряд, но в доме номер 65 по улице Вишнева квартиры умели хранить тайны своих обитателей.

В 93-й квартире поёрзали изнутри ручкой, дверь приоткрылась до узкой щели и снова захлопнулась. Я сверился с часами: четверть девятого. Женькины эксперименты продолжаются. В 95-й Марина, вероятно, греет ужин для Антона, который скоро вернётся с работы. Она расскажет ему о детях (у них наверняка есть с собой в лагере мобильные телефоны или вечером им позволяют звонить из автомата, установленного в вестибюле главного здания), и мать уже в курсе, сколько раз сегодня ребят водили купаться и чем её чадушки питались весь день. Отдельно поведает про соревнования по волейболу, где отличился сын, и про самодеятельную постановку, в которой дочери досталась главная роль.

В 94-й Миша с компанией. Я почти уверен, что он, как всегда, обитает в оазисе тишины, куда прилетают обрывки громких возгласов, словно порывы сухого жаркого ветра с песком или бесцельно мчащееся перекати-поле.

А в 96-й… В 96-й та самая причина, по которой я соврал Тане. Я отправил ей смс: написал, что уехал, а сам остался в Ямгороде.

Я взбежал по ступеням до Мишиной квартиры и снова затарабанил в дверь.

– Эй, эй! – орал я, намереваясь высадить дверь плечом. Но куда мне против металла! Дверь даже не шелохнулась.

Послышалась возня с замком. Я на всякий случай отошёл, чтобы меня не ударили створкой или не облили пивом, или, например, не обдали огненными брызгами от какого-нибудь ручного фейерверка. Кто знает, чего от них ожидать, от гуляк Мишкиных…

Дверь мне открыл сам хозяин. Тот час же лестница огласилась звуками грохочущей музыки, звоном бутылок и многоголосьем.

Мишка придерживал на бёдрах узкое полотенце для лица, которое в сущности нисколько не прикрывало его наготу. Он смотрел на меня полуприкрытыми глазами, затёкшими мыльной пеной. Волосы на голове сложились в причудливую причёску, зафиксированную шампунем. На пол с Мишки ручьями стекала вода. Вероятно, я вытащил его из душа. Хороша же гулянка: даже в ванной меня услышали быстрее, чем в комнате.

– Заходи,– Миша махнул рукой в приглашающем жесте и отпустил полотенце, несколько на ощупь возвращаясь под тёплые струи.

Я постучал в дверь ванной.

– Ау? – донеслось в ответ.

Хохот, матерщина, звон бутылок носились по квартире, словно игрушечные цыплята с неисчерпаемым заводом. Девичий хор ни в склад, ни в лад подпевал нашумевшему хиту лета. От родного мотива и текста в их редакции остались только отдельные слова и ноты.

– Миш,– я заглянул в ванную. Сосед был скрыт от меня изумрудного цвета целлофановой занавеской, бесстыдно льнущей к мокрым бёдрам.

– Проходи, не стесняйся. Мыться будешь? – он чуть отодвинул занавеску, шутливо предлагая присоединиться.

– Нет, спасибо.

– Тогда пивка возьми. Вон, на полу.

И всегда-то у него пиво наготове! Разумеется, на полу была банка, а не само пиво. Хотя, признаюсь, не удивился бы, если б Миша предложил мне полакать из лужи. Я потянул серебристое колечко – угощусь, чего ж отказываться?

Душ Миша принимал горяченный! Ванная была вся в пару. Прислонившись к стиральной машинке (почти усевшись на неё), я сделал глоток пива.

– Миш, кто живёт в 96-й квартире? Вернее, не так. Кто живёт, я и так теперь знаю. Видел её…

– Ну вот она и живёт,– Миша тёрся мочалкой, беспутная занавеска не оставляла посягательств на его обнажённое тело.

– Хорош! Ты же понимаешь, о чём я. Расскажи мне о ней!

– Что, понравилась? – этот целлофановый Шрек с мочалкой чуть было не съездил мне по физиономии локтем!

– Да,– я не стал отпираться,– влюбился. С первого взгляда. У тебя так бывало, Миш? Хотя только мельком видел её лицо.

Он выключил воду, отдёрнул занавеску, превратившись из мультяшного зелёного обитателя болота в розовощёкого пупса, и потянулся за полотенцем.

– Слезь.

Я отошёл от машинки, отдав ему махровое полотнище.

– Умой лицо,– на бровях его и немного на волосах ещё лежали остатки шампуня, отчего он походил на Деда Мороза.

– Хорошо смотримся. Ты с пивом, я тут тебе танец живота устраиваю,– хмыкнул он, ополаскивая лицо.

– Ага,– поддакнул я,– так кто она?

– А почему ты у неё про неё же не спросишь? Зашёл бы к ней так же… в ванную.

– Не знаю, Миш. Волнительно как-то. К остальным без раздумий в гости напросился, а к ней не могу так.

Миша взял из моих рук банку, со вкусом втянул половину её содержимого крупными жадными глотками.

– Вера её зовут,– поделился он, утерев губы.– Игрушками торгует на рынке. Сама свяжет, сама и продаст. Это всё, что я о ней знаю. А вообще,– он тёр докрасна широкую складчатую спину полотенцем так энергично, словно выполнял рекомендации экспресс-метода похудания,– что за дурь ты выдумал? Влюбился он с первого взгляда! Где ты её видел?

– Да тут в подъезде и видел. Она поднималась по лестнице, я за ней пошёл, а она за дверью скрылась…

– Это всё?

– Всё.

– И прямо сразу любовь?

– Прямо сразу.

– Пей пиво!

– Кончилось.

Мишка отобрал у меня банку, смял её в руках и швырнул под ванну.

–Завтра уберу. Знаешь, что я тебе скажу? Это будет голая философия. Каламбур! – откомментировал он и потряс пальцами складку на животе, мол, философия во всех смыслах голая,– нет ничего глупее, чем влюбиться в единожды виденное лицо. Избавиться от такой влюблённости легче лёгкого: просто посмотреть на лицо повторно. И вот это уже не твой идеал, а просто миловидная девушка. На третий взгляд и вовсе простушка. У каждого, даже самого невероятно красивого лица, есть выражения, мимические изъяны, ракурсы, которые делают его менее привлекательным, а иногда и уродливым. Так что от любви до нелюбви порой один взмах ресниц! Подвинься, буду вылезать.

Всё это время он разглагольствовал обтирая полотенцем ступни.

Двоим нам в ванной стало тесно, я распахнул настежь дверь. Клубы пара, словно призраки недавней помывки, устремились по коридору, залюбовались на себя в зеркало, так что теперь всем остальным придётся смотреть на своё отражение либо через густую пелену, либо, стерев её ладонью, через плеяду мелких капелек.

– Ты не романтик. Но всё равно, чтобы проверить твою теорию, мне необходимо увидеть её снова! Хотя бы ради того, чтобы убедиться в наличии этих… мимических изъянов. Прямо сейчас пойду и позвоню в её квартиру.

Миша протянул мне влажную пятерню. Он всегда при рукопожатии ладонь выкидывал на манер ковбойского оружия, а пальцы растопыривал так, словно намеревался насадить на них руку собеседника, как бифштекс на вилку.

– Вот зараза! – я возился с замком. Кажется, ничего не перепутал: чтобы открыть, надо повернуть дважды в сторону закрывания. Раз, два. Готово. Вот и язычок замка в щели между дверью и коробкой не виден, а створка не поддаётся. Я посмотрел в глазок.– Чёрт!

Сложно отличить, видна ли в глазок настоящая лестница или только «стоп-кадр», нанесённый на картонку. Это вам не улица, где застывшие в неестественных позах прохожие и замершие в полёте птицы сразу развеют все сомнения. И, тем не менее, лестничная клетка, искажённая выпуклой линзой, была не настоящая. Тусклая, краски смазаны.– Миш, попробуй ты, а? Или опять этаж исчез?

–Исчез,– подтвердил он, подёргав дверь.

Весь последующий вечер я помню смутно. Кто-то из гостей предложил выпить. В платяном шкафу вместо одежды высились штабеля бутылок с алкоголем, кое-как переложенные наволочками. Целый поваленный набок бар – штук сто бутылок, не меньше. Часть из них, конечно, початая.

– Я видела там, в шкафу, ликёрчик жёлтенький,– завопила одна из присутствующих барышень и, не долго думая, потянула на себя облюбованную тару. Самую нижнюю, разумеется. Запасы спиртного оживились, бутылки завели шумную, но короткую беседу и сползли на пол, путаясь в наволочках, словно вспугнутые во время омовения стеснительные девушки в банных простынях. Бутылки раскатились по полу, некоторые исчезли под шкафом, остальные так и остались внутри между слоями ткани, напоминая лазанью, от которой вилкой отломили добротный кусок.

Кажется, ни одна бутылка не разбилась…

Проснулся я с дикой головной болью и отрывистыми воспоминаниями о минувшей ночи. Чего мы только не вытворяли, даже произносить вслух не хочу!

Бутылки так и валялись на полу. Теперь среди них оказалось немало пустых.

Я лежал прямо на линолеуме посреди комнаты, укрытый несколькими куртками и парой брюк. В квартире было тихо. Неужели гости разошлись?

– Вставай. Уборку буду делать,– добродушное круглое лицо хозяина квартиры вынырнуло посреди моих обрывочных воспоминаний, словно буёк, за который лучше не заплывать. Голос растревожил утихшую было головную боль, теперь же она пронеслась рябью по вискам, отпульсировав точное количество слогов в каждом произнесённом слове. Благо их было не так много. Сухой язык не был готов к диалогу, дурнота в желудке, как натренированный доберман только и ждала команды: свистни – и рванёт с места.

– Кофе будешь?

– Да. Этаж вернулся?

– Вернулся.

– Так нечестно,– я брезгливо побултыхал во рту вкус перегара,– если уж этаж исчезающий, то и похмелье на нём должно быть мгновенно проходящим… Но вечеринка была что надо.

Только вот с Верой в таком виде знакомиться не пойду. Кавалер из меня сейчас ещё хуже, чем автомеханик.

С Верой мы познакомились через несколько дней. От моего дома до рынка, где она торговала вязаными игрушками, было не больше десяти минут ходьбы. Это моим шагом. Туда ходили маршрутки и трамваи – всего одна остановка, но я выбрал пешую прогулку. По дороге я купил себе мороженое в вафельном стаканчике с изюмом и сладкую газировку.

Пируя на ходу, я размышлял сразу о многом. Во-первых, меня заботило, прав ли я, что не взял два стаканчика с мороженым и две бутылки газировки. Впрочем, ларьки со снедью и холодильники под цветными зонтиками попадались на каждом шагу, словно в каком-нибудь городе-курорте. Если очень захочется, можно взять не только пломбир, но и шаверму или кольцо с курицей. Во-вторых, мне не давала покоя «голая философия» моего соседа. Неужели и правда эта Вера не настолько хороша при детальном рассмотрении? И, наконец, в-третьих, что, интересно, поделывает сейчас Танюха? Она написала мне на днях: «Будешь в Ямгороде, заглядывай в гости» и уточнила, как я добрался. Я отделался сухим коротким: «Норм». Кстати, а у Тани есть мимические изъяны? Надо бы глянуть на неё ещё разок с новым, исследовательским интересом. А хотя – к чему это? Я ведь не влюблён в «подругу с расширенными функциями». Нет, однозначно, не влюблён. А вот в вязальщицу из 96 квартиры кажется втрескался по-настоящему.

Я допил газировку, доел мороженое, выбросил бутылку и обёртку в урну возле рынка, после чего облизал липкие пальцы, решил обтереть ладони о шорты: на пальцы тут же налипли мелкие ниточки. Прикинул: не облизать ли повторно, но аппетита собранные с собственной одежды частицы не вызывали.

На рынке пахло свежей зеленью, клубникой и яблоками с торговых лотков, лепёшками из тандыра, кругом слышались голоса, некоторые – с южным акцентом, покупатели придирчиво осматривали короткоплодные вялые огурцы и крепкие, но бледноватые томаты, шумно торговались, пытаясь сбить цену. Я двинулся дальше – туда, где предлагали несъедобное.

– Сынок, купи творожку…