Цитаты из книги «Вечный муж»

Правда, есть физиономии, возбуждающие сразу беспредметное и бесцельное отвращение.

богатенькая провинциалочка, хотя и пышно, но безвкусно одетая и с манерами несколько смешными, – именно соединяла в себе все, гарантирующее успех столичному фату при известных целях на женщину.

От прежней ипохондрии почти и следов не осталось.

Я к тому, что в наш век в России не знаешь, кого уважать

Быть гражданином – лучше высшего общества.

Гм. Нет, он в шутку тогда стоял. Он встал за своим делом, а как увидел, что я его струсил, он и не отвечал мне десять минут, потому что очень уж приятно было ему, что я струсил его… Тут-то, может быть, ему и в самом деле что-нибудь в первый раз померещилось, когда он стоял тогда в темноте…

Только у такого Квазимодо и могла зародиться мысль о „воскресении в новую жизнь“ – посредством невинности мадемуазель Захлебининой! Но вы не виноваты, Павел Павлович, не виноваты: вы урод, а потому и все у вас должно быть уродливо – и мечты и надежды ваши.

Самый уродливый урод – это урод с благородными чувствами: я это по собственному опыту знаю, Павел Павлович! Природа для урода не нежная мать, а мачеха.

Средства-то обольщения мои как высоко он ставит! Может быть, именно средства обольщения и поразили его всего более.

И неужели, неужели правда была все то, – восклицал он опять, вдруг подымая голову с подушки и раскрывая глаза, – все то, что этот… сумасшедший натолковал мне вчера о своей ко мне любви, когда задрожал у него подбородок и он стукал в грудь кулаком? Совершенная правда! – решал он, неустанно углубляясь и анализируя. – Этот Квазимодо из Т. слишком достаточно был глуп и благороден для того, чтоб влюбиться в любовника своей жены, в которой он в двадцать лет ничего не приметил! Он уважал меня девять лет, чтил память мою и мои „изречения“ запомнил, – господи, а я-то не ведал ни о чем! Не мог он лгать вчера! Но любил ли он меня вчера, когда изъяснялся в любви и сказал: „поквитаемтесь“? Да, со злобы любил, эта