Мне нравятся ваши замечания. Я узнаю в этих словах моего прежнего, умного, старого, восторженного и вместе с тем цинического друга; одни русские могут в себе совмещать, в одно и то же время, столько противоположностей.
Помилуйте, – отвечал я ему, – ведь, право, неизвестно еще, что гаже: русское ли безобразие, или немецкий способ накопления честным трудом? – Какая безобразная мысль! – воскликнул генерал. – Какая русская мысль! – воскликнул француз.
С каким наслаждением я бросил бы всех и все! Но разве я могу уехать от Полины, разве я могу не шпионить кругом нее? Шпионство, конечно, подло, но – какое мне до этого дело?
По-моему, только новички и особенно русские барышни прельщаются французами. Всякому же порядочному существу тотчас же заметна и нестерпима эта казенщина раз установившихся форм салонной любезности, развязности и веселости.
Тогда я ответил ему, что я еретик и варвар, «que je suis heretique et barbare» и что мне все эти архиепископы, кардиналы, монсиньоры и проч. и проч. – все равно.