Цитаты из книги «Мелкий бес»

Найдем квартиру и поедем, а ей не говорим. – Само собой, – сказала Вершина. – А то будет, пожалуй, скандалить, – говорил Передонов, и в глазах его отразилось пугливое беспокойство. – Да еще и плати ей за месяц, за такую-то гадость.

«Я сжечь ее хотел, колдунью злую» «

Только дети, вечные, неустанные сосуды божьей радости над землею, были живы и бежали, и играли

– Наследственность – великое дело! – свирепо кричал, он. – Из мужиков в баре выводить – глупо, смешно, нерасчетливо и безнравственно. Земля скудеет, города наполняются золоторотцами, неурожаи, невежество, самоубийства – это вам нравится? Учите мужика, сколько хотите, но не давайте ему чинов за это. А то крестьянство теряет лучших членов и вечно останется чернью, быдлом, а дворянство тоже терпит ущерб от прилива некультурных элементов. У себя в деревне он был лучше других, а в дворянское сословие он вносит что-то грубое, нерыцарское, неблагородное. На первом плане у него нажива, утробные интересы. Нет-с, батенька, касты были мудрое устройство.

Среди этого томления на улицах и в домах, под этим отчуждением с неба, по нечистой и бессильной земле, шел Передонов и томился неясными страхами, – и не было для него утешения в возвышенном и отрады в земном, – потому что и теперь, как всегда, смотрел он на мир мертвенными глазами, как некий демон, томящийся в мрачном одиночестве страхом и тоскою. Его чувства были тупы, и сознание его было растлевающим и умертвляющим аппаратом. Все доходящее до его сознания претворялось в мерзость и грязь. В предметах ему бросались в глаза неисправности и радовали его. Когда он проходил мимо прямостоящего и чистого столба, ему хотелось покривить его или испакостить. Он смеялся от радости, когда при нем что-нибудь пачкали. Чисто вымытых гимназистов он презирал и преследовал. Он называл их ласкомойками. Неряхи были для него понятнее. У него не было любимых предметов, как не было любимых людей, – и потому природа могла только в одну сторону действовать на его чувства, только угнетать их. Также и встречи с людьми. Особенно с чужими и незнакомыми, которым нельзя сказать грубость. Быть счастливым для него значило ничего не делать и, замкнувшись от мира, ублажать свою утробу.

Мое сердце ужалено радостью. Грудь мою пронзили семь мечей счастья, – как мне не плакать. – Дурочка ты, право, дурочка! – смеючись сказал Саша.– А ты – умный! – с внезапною досадою ответила Людмила, вытерла слезы и вздохнула. – Пойми, глупый, – заговорила она тихим убеждающим голосом, – только в безумии счастье и мудрость.– Ну, да! – недоверчиво сказал Саша.– Надо забыть, забыться, и тогда все поймешь, – шептала Людмила. – По-твоему, как, мудрые люди думают?– А то как же? – Они так знают. Им сразу дано: только взглянет, и уже все ему открыто…

Сватайся сразу, дешевле будет, – с яростью сказал Передонов, – ишь как разгрибанился!

Хорошо пахнет, а? – спросила она. – Очень мило, – весело ответил Саша. – А как они называются?– Вот еще, младенец! Прочти на флаконе и узнаешь, – поддразнивающим голосом сказала сна.Саша прочел и сказал:– То-то розовым маслицем попахивает.– Маслицем! – укоризненно сказала Людмила и легонько хлопнула Сашу по спине.Саша засмеялся, взвизгивая и высовывая свернутый трубочкою кончик языка. Людмила встала и перебирала Сашины учебники да тетрадки.– Можно посмотреть? – спросила она.– Сделайте одолжение, – сказал Саша.– Где же тут твои единицы да нули, показывай. – У меня таких прелестей не бывало пока, – возразил Саша обидчиво.

Даже и в спокойном своем состоянии Передонов, как и все грубые люди, не мог точно оценить мелких явлений: он или не замечал их, или преувеличивал их значение. Теперь же, когда он был возбужден ожиданиями и страхами, чувства его служили ему еще хуже

Как будто кем-то вынута из него живая душа и положена в долгий ящик, а на место ее вставлена не живая, но сноровистая суетилка.