В означенный природой срок у Арсения родилась дочь. Когда впервые увидел закутанное в пеленки и немилосердно ревущее существо, он поразился тому, что кроха вдруг перестала плакать и уставилась на него с явным узнаванием, чего на самом деле быть не могло. Но ведь было!

Именно в ту минуту промелькнула у Корнеева мысль, что каким-то необъяснимым образом из неведомых высей вернулась к нему душа мамы, не выдержав долгой разлуки, и впоследствии эта сокровенная догадка только укреплялась в сознании вопреки здравому смыслу.

Отец и дочь узнали друг друга. Истинно так и было, никак не иначе.

А через два года Анна Ванеева вышла замуж за Виктора Семина, но с тем условием, чтобы свою девичью фамилию оставить в паспорте. На том и поладили. Виктор был завсегдатаем дома Касьяныча, но теперь приходил без своего приятеля Василия. Даже при самых жарких спорах, когда все кипели страстями, он сидел молча и грустно улыбался. В той улыбке было что-то отрешенное, смиренное. Виктор был и невысок, и не крепок, с пригожим девичьим лицом. Все чем-то выделялись друг от друга, у каждого было чем выставиться, а Виктор никакими талантами не обладал и ходил в эту компанию только из-за Анны.

А она все хорошела, заметно стиралась подростковая угловатость и выступала мягкая женственность во всем ее некрупном, но очень ладном и тугом теле. Парни к ней тянулись, намекали о своих глубоких чувствах, рассыпались в комплиментах, дарили цветы, но она ко всем кавалерам оставалась равнодушной, потому что не тех страстей хотела, чем они пылали, а душевного родства. Ей было очень одиноко, мечты оставили в покое, она ничего не ждала и ни к чему не стремилась. Когда какой-нибудь очередной воздыхатель обещал златые горы, она только усмехалась горько. Ей было скучно их слушать.

Виктор был полной противоположностью Арсения. Самым робким воробышком в стае. Все толкаются, суетятся, лезут, хватают клювами рассыпанное зерно, а он стоит в сторонке позади и смиренно ждет – может, и ему чего останется. Весь его характер и состоял в этом смирении. Их и сблизило то, что Анна Ванеева была в том же состоянии полного безучастия к судьбе. Возможно, Виктор был таковым от природы, а душа Анны остыла отпылав. Они были одинаково нищие духом, то есть не ведавшие пути для себя. Оттого и ухватились друг за друга.

– Проводи, – однажды сказала Анна.

Виктор поднялся и пошел за ней. Они всю дорогу молчали. Нет, не совсем так было, если честно. Он сказал:

– Темно.

Не получив ответа, вздохнул, потом через долгую паузу объяснил, почему темно:

– Поздно уже.

А в конце пути сказал:

– Вот твой дом.

Будто Анна не знала своего подъезда. И странным было то, что Виктор своим поведением не раздражал ее, как будто этого и хотела – покоя. Чуть ли не месяц провожались, все так же не утруждая себя разговорами. Да и о чем было говорить? И так было все ясно. У Анны ясность оттого происходила, что сузился круг интересов. Оставалась отдушиной любимая работа, она обожала возиться с детьми, забывалась, в играх с ними просыпались фантазии, но рабочий день кончался, малыши уходили с мамами, а она возвращалась домой, и ей было зябко. Хоть дышал бы кто-то рядом!

Ни с того, ни с сего стал приставуч Платон Колыханов. Обещал в знаменитые актрисы вывести.

– Ты моя Галатея, – говорил.

Дурак! И это еще подтолкнуло Анну принять решение, так что однажды спросила Семина:

– Почему не женишься на мне?

– Я? – чуть не поперхнулся рыбьей костью Виктор.

Он уже давно бывал в квартире Анны, они вместе ужинали, смотрели телевизор, потом уходил.

– Чего так испугался? – спросила Анна.

– Почему я? – не мог никак понять Виктор.

– А что тут такого?

– У тебя столько…

– Чего столько?

– Ну, поклонников. Или как их? Платон говорит – на руках бы носил.

– У него руки всегда потные.

Виктор посмотрел на свои ладони. Анна засмеялась.

– А у тебя сухие. Вот и женись.

– Ты шутишь. Зачем?

– Но ведь любишь меня?

– Откуда знаешь?

– Витенька, это у тебя на лбу написано крупными буквами.

– Но я-то… То есть ты-то…

– Хочешь сказать – не люблю тебя? Я тебя жалею, Витя. А это больше, чем любовь. Любовь, как весна, недолговечна, а жалость в русской бабе сидит веками.

– Я простой, – признался Виктор. – Скушен буду.

– Отказываешь девушке?

– Подумай, Анна, – рассудил Виктор. – Если кому хочешь досадить, не делай этого.

– Досаждать некому, Витя. Тысячи людей… Да какие тысячи? Миллионы живут себе и живут. Как живется, так и живут. Вот и мы с тобой.

– Я знаю, почему так хочешь, – сказал Виктор. – Чтобы не приставали.

Он не был глуп. Анна и впрямь хотела, как улитка в ракушку, заползти в семью и отгородиться от мира. А при таком желании партии лучше Виктора придумать было невозможно. Он был на диво предупредителен. Она подумать не успеет, а он уже уловил, чего она захочет. Руку подаст в самое время, стул подставит, хлебницу придвинет, чай поднесет… Да мало ли что! И все у него получалось неназойливо, будто так и должно быть, так и полагается. Анна даже привыкла к этому. Иной раз забудется, протянет руку, а вилку никто не подает. Только тут замечает, что одна ужинает.

Должна была у них случиться благополучная семья. Никто ведь из друзей и знакомых не удивился тому, что они поженились. Бывает так, все видят – пара! Чего тут толковать? Должна была по всем статьям, а не случилась. Двенадцать лет прожили вместе, а родными не стали. На второй год Анна зачала и уже в мечтах счастлива была с ребенком, в жизни обозначалось направление, но отчего-то стряслась беда – выкидыш. Не принял ее бабий организм от мужа плод, отверг. И потом уже ни разу не завязался.

Если бы муж был противен, если бы она его ненавидела, если бы не терпела, так все было бы ясно. А ведь знала Анна – хороший человек рядом, добрый, надежный, любая женщина была бы довольна, но засела в кои-то поры привередливая порча в бабе, и нельзя было с нею совладать. И ведь оба старались понять, отчего так отчаянно одиноки под одной крышей, но выхода не находили. Он ни разу на нее голоса не поднял, с упреками не подступал, не винил, не осуждал. Любил ее, как и любить-то мужику не пристало, во всем уступал, радостью было для него угодить ей, а уж домашние заботы все взял на себя. Да и Анна не только жалела, она ценила его, как человек человека, но все шло наперекосяк, как только касалось отношений мужчины и женщины. Порча, порча! Что еще другое могло быть причиной!

– Может, уйти мне? – спросил как-то Виктор за ужином.

– Чего ты вдруг?

– Я ж все вижу.

– Куда уйти собрался?

– Не знаю.

После смерти родителей Виктора они две однокомнатные квартиры поменяли на большую. Можно было снова разменяться.

– Долго думал?

– Не родные мы, Анна. Я так понимаю. И уже не будем.

– Думаешь, я виновата?

– Нет, не думаю. И я не виноват. Отчего ж так?

– А уйдешь, будет лучше?

– Хоть тебе мешать не стану.

– И как ты мешаешь? Если бы мешал, я сказала бы. Неужели думаешь, что не сказала бы?

– Сказала бы.

– Вот и хорошо.

После долгого молчания Виктор тихо произнес:

– У Василия был. Зыкова.

– Ну и как Василий Зыков?

– Арсения, говорит, видел. С дочкой. Девчонке годика два. Вылитая, говорит, копия Корнеева.

– Зачем мне это рассказываешь?

– Я спросил Василия, видит ли кого из наших. Он и сказал.

– Витя, ни о ком я не думаю. Не бери до головы, как сказала бы баба Дуся. Нет у меня никого. И у тебя нет. Некуда нам идти, Витя. Пусть будет так, как есть. Судьба у нас такая. Планида. Врозь-то еще хуже будет.

А он любви хотел. И не мог он без этой любви жить, потому стал чаще ублажать свою душу водочкой. Но и пил согласно своему не буйному характеру, соблюдая меру. Фляжку с собой носил. Глотнет, полегчает на сердце. Но контроль над собой терять не смел.

Конечно, Анна стала замечать расслабленное состояние Виктора, но шума не поднимала, ей было все равно. Раз ему хорошо, то и ладно. К тому времени у них уже и близости не было, спали отдельно. Так длилось около года. Однажды пришел поздно и заметно выпивший. Пошел в свою комнату. Только и сказал, что был у Василия Зыкова. День рождения отмечали. Утром Ванеева обнаружила его труп в ванной. Виктор повесился на бельевой веревке, привязав конец к водопроводной трубе. В старом доме она шла снаружи. На кухонном столе оставил записку: «Прости, Аннушка».

Утром позвонил Василий Зыков, стал говорить, что вчера они с Виктором несколько увлеклись спиртным, и поинтересовался самочувствием дружка. Анна сообщила, что случилось.

Мелькнула невольная мысль – чего звонит? Прежде не звонил. Может, за хмельным столом Виктор чего-то наговорил. Но едва ли судьба Виктора могла тревожить Зыкова. На него не похоже.

А Василий Павлович никак не мог понять, почему Анна Ванеева предпочла всем своим поклонникам ничем не интересного Виктора Семина и за него вышла замуж. Было выбрать из кого, воздыхателей хватало. И как можно без любви становиться женой? Это же аморально! Василий Павлович особых симпатий к Виктору не питал, потому что ничего, кроме нытья, от него не слышал. Но, может быть, как раз из-за этого нытья и привечал в своем доме Виктора, который приходил не так уж часто, предварительно позвонив.

Стеснительный Виктор много раз извинится, прежде чем достанет из потертого портфеля бутылочку водки. Так и стоит перед глазами поныне с объемистым портфелем в одной руке, с непременной «Зубровкой» в другой и с виноватой улыбкой на лице, готовый тут же уйти, только шикни.

Дальше кухни он никогда не проходил, интереса не было. Он выпивал рюмки две и заметно пьянел. И тогда одним локтем упершись о край стола, опустив голову и глядя в пол, начинал говорить, какая Анна исключительная женщина, как она терпит его, никудышного выпивоху, как больно ему из-за этого, но уйти он не может, потому что некуда, да и жить без нее нет ему никакого смысла. Вспомнился Василию Павловичу один из последних разговоров.

– Говорю ей – брось меня, – признался Виктор. – Зачем я тебе?

– Она что? – спросил Василий Павлович.

– «Нет, – говорит, – не могу». – «Да отчего?» – «Бездольные мы», – говорит. «Как это понять?» – «Нет у нас никакой доли», – отвечает. А я смотрю на нее и плакать хочется. Я бездольным уродился, так ладно. Видать, судьба. Но она же… Такая женщина! Она-то отчего бездольная? И знаешь, до чего додумался?

– И до чего?

– Что я жить должен только ради того, чтобы она не осталась совсем одна. Я ей не нужен как муж, но как единственное преданное существо нужен. Вот какой смысл своей жизни я увидел тогда. А ведь частенько приходила мысль уйти.

– Куда?

– Куда все уходим рано или поздно. Зачем, думал, жить? Какая от меня польза? А оказалась – есть. Я ее разгадал, пользу свою.

И чуть ли не счастлив был в тот вечер Виктор Семин.

Хорошо помнится и последний приход Виктора, который ничем не отличался от предыдущих, – та же бутылка водки, те же две-три рюмки и исповедь. Он никогда и ни в чем не винил свою супругу, все объяснял недоброй судьбой, которая свела двух людей под одной крышей, а счастья не дала. Оттого они и мучаются.

Сам Василий Павлович придерживался другого мнения, судьба тут ни при чем, а при чем был Корнеев, от которого людям доставались одни неприятности. Василий Павлович был в курсе, что семейная жизнь у Корнеева не сложилась. Его законная жена Римма была женщиной общительной, крутилась в близких кругах и встречалась иногда Зыкову на вечеринках, которые устраивали общие знакомые, кичась деньгами. Сам Василий Павлович и рубля бы не потратил на гостей, общение с которыми считал пустой тратой времени. Но приглашениями не всегда можно было пренебрегать, бизнесу связи нужны.

Подвыпившая Римма как-то, уединившись с Василием Павловичем, разоткровенничалась и так понесла на Корнеева, что речь ее показалась лучше музыки. «Бездарь», «трус», «ничтожество», «неудачник» – сама правда вещала устами женщины. Василий Павлович тоже не находил никаких достоинств в Корнееве. Тем более было странным, что Анна Ванеева любила этого типа. А она любила. Виктор Семин ни разу об это не заикнулся, но причиной его недоли был Корнеев. Василий Павлович даже допускал мысль, что и Корнеев не остыл к Ванеевой, оттого никак не уживался с Риммой.

В общем-то, самолюбие Зыкова тешилось тем, что у этих двух людей не сладилась жизнь, но он хотел большего. Сам точно не знал – чего, но какого-то существенного преимущества, что ли. Того, видать, чтобы Корнеев с горечью признал, насколько удачливей его оказался Зыков, а Ванеева пальцы кусала бы от досады, что упустила в свое время такого мужика.

И при последнем кухонном застолье с Виктором, без всякого дальнего прицела, как самому казалось, Василий Павлович сообщил гостю, что городская газета выражает соболезнование Корнееву Арсению Павловичу связи со смертью его несовершеннолетней дочери.

– Помнишь в молодости? – добавил Василий Павлович. – Что ты! Корнеев был первым среди нас. Думали, высоко взлетит, будет знаменитостью. А все у человека вышло боком. И Римма с ним разведется. Помнишь Римму? Я встречал ее. Мечтает за иностранца выйти. Вот какие дела, друг!

– Все, – как-то обреченно произнес Виктор и повторил: – Это все.

Он долго молчал, а потом поднялся и без слов ушел из квартиры. В тот день Виктор Семин повесился. Должно быть, решил, что теперь Корнеев свободен и вспомнит Анну. А та только и мечтает, чтобы вспомнил. Но это были предположения Василия Павловича, тем он объяснял поступок приятеля. Вины за собой не чувствовал, не от него, так от другого Виктор узнал бы о смерти дочери Корнеева. Хотя в том большой уверенности быть не могло, Виктор газет не читал.

На какое-то время Зыков почти полностью отошел от дел, а был занят похоронами единственного друга, как говорил вдове. Виктор не скрывал, что встречается с Зыковым, что они в приятелях, потому в хлопотах Зыкова ничего особенного Анна Семеновна не увидела. Несколько досадовало, что тот слишком уж размашисто все делал – дорогой гроб, оркестр, мраморный памятник, который сработали в одночасье, пышные поминки в ресторане. Хорошо, что Виктор этого не видел, а то не понял бы, к чему такие старания.

И все эти дни Василий Павлович пользовался малейшей возможностью побыть с Анной рядом. Ей в ту пору было около сорока лет, и она после долгой разлуки поразила Зыкова своей красотой и женственностью. В сердце Василия Павловича многоцветьем расцвела надежда, и оттого доброта наполнила все его существо. Непривычно возвышенное переживал он состояние. И оттого, должно быть, чтобы не портить настроение, о смерти дочери и развале семьи Корнеева он не сообщил Анне Ванеевой.

Во время поминок Василий Павлович сказал, что готов прийти на помощь в любое время, только стоит позвать.

– Мне не надо помощи, – сказала Ванеева.

– Я могу тебя навещать как старый знакомый?

– Я этого не хочу.

Как можно выговорить такие жесткие бессердечные слова после всего того, что он для нее сделал? Да у нее и на гроб-то не было денег! Так нет, она еще и ушла с поминок. Как это назвать? Вся доброта вмиг выпорхнула из сердца Василия Павловича, и такая обида охватила его, что меры той обиде, казалось, и не было. Оттого Василий Зыков по ее уходу сказал:

– Это она его в петлю загнала.

Арсений продал в деревне еще добротный отцовский дом, вступил в строительный кооператив и внес первый взнос на трехкомнатную квартиру. Так что со временем поселился в собственной квартире с женой и дочкой, которую назвал Аленушкой и истово любил с первого дня ее появления.

Дражайшая супруга Римма не могла примириться с тем, что ее муж пашет на Колыханова. Он дорабатывал сценарии, которые давали режиссеру. Римме же мечталось, что Арсений станет известным человеком, обретет общественный вес, с ним станут считаться, и поднимется шум, когда власть вынуждена будет выдворить его из страны за мысли. Солженицына вон изгнали, а он живет себе и в ус не дует. Не утопишь рыбу в реке. Мечта о жизни за границей в какой-нибудь уютной капиталистической стране не оставляла Римму, а только крепла в сознании. И бестолковый Арсений раздражал жену, просто бесил. Она настаивала, чтобы он громко во всеуслышание заявил о себе.

Однако старания Риммы были напрасны. Как только Корнеев выплатил за квартиру положенные деньги, наотрез отказался работать с Колыхановым. Пришел с бутылкой коньяка к нему домой, сели за стол, выпили по рюмке, и Арсений сказал:

– Отпусти на волю.

– Ты ж не крепостной! – засмеялся раскатисто Платон.

– Отпусти.

И Колыханов увидел по глазам приятеля, что теряет помощника, прежде такого послушного и удобного, как скатерть-самобранка.

Конечно, Корнеев мог и без всяких объяснений прекратить свою сценарную работу, но он не смог хлопнуть дверью, потому что многим был обязан Колыханову. Это же Платон выхлопотал место редактора тонкого журнала, надо полагать, нелегко это ему далось. Журнал был безобидным – фотки актеров, информация о фильмах, никакой политики – и начальство согласилось.

И если Арсения Фомича устраивала обретенная с помощью Платона тихая гавань, то Римма приходила в бешенство при одной мысли, что муженек достиг своей высоты и уже не поднимет планку. Рушились все ее надежды и мечты. И она превратила семейную жизнь для Арсения Фомича в ежедневную пытку. Возможно, скандалила сознательно, выбрав такой метод воздействия на мужа, мол, я его допеку, он у меня зашевелится. Римма не была глупой женщиной, она видела, что ее муж по уму и способностям куда выше многих, но те Заслуженные и Народные, а этот все рядовой. Потому всячески пыталась пробудить в нем честолюбие, но по горячности унижала своими словами Корнеева. Она даже перестала ходить с ним на разного рода мероприятия, потому что не чувствовала себя равной среди жен именитых, а ей хотелось смотреть на них чуть свысока.

Работала она тогда в Горсовете, куда устроил ее отец, даже чем-то заведовала, вроде отделом физкультуры и спорта, бывала часто в командировках, да и так пропадала допоздна, он не спрашивал – где, она не считала нужным отчитываться. Но с каких-то пор по телефону стала звонить сладкоголосая женщина и сообщать, в какой квартире или в каком номере гостиницы Корнеев мог бы в данный момент застать жену не в одиночестве. Арсений Фомич коротко благодарил вестницу за усердие и клал трубку. Ему стало совершенно безразлично, чем занимается жена, он отделился и стал спасть у себя в кабинете, на что она только фыркнула. Видимо, полностью отчаялась победить.