– А кто материально ответственный? – спросил он. – Не хотелось бы никого подставлять, если…

– Машина записана на меня, – сказал Алоиз спокойно.

– Значит, договорились, – произнёс Курт.

– Охранники покидают периметр! – пронеслось по цепи. – Расчётное время раскрытия «пружины» три-пять минут! Всем занять свои места!

– Там какая «пружина», типа А или В? – спросил Алоиз.

– В.

– И то хорошо, хоть трупы убирать не погонят.

– Полезли, – сказал Курт.

В глазах Алоиза плеснулось тёмное счастье. Курт поднял руку, словно защищаясь, и произнёс:

– Конечно, я с вами поеду… А ты что думал?

Обойдя БТР, Курт заметил в толпе Рамона. Врач стоял, опершись на бампер полицейской машины, и курил. Невозмутимый Рамон среди бегущих в разные стороны солдат казался глазом урагана. Курт поманил его рукой.

– Какой феерический писец, – рассеянно сказал Рамон, глядя за спины друзей.

Они обернулись. Над зоной стремительно и бесшумно росла вверх сияющая зелёная спираль. Она заметно качалась из стороны в сторону, как вырвавшаяся из матраса пружина, отчего и получила своё название.

– Ты как будто первый раз это видишь, – Курт пристально глядел на Рамона.

– На Мальвинах была не «пружина в коробке», их тогда ещё не разработали, а «зиккурат», – ответил Рамон.

Достигнув заданного размера – чуть выше здания администрации колонии, – спираль на миг застыла, сменила цвет с салатно-зелёного на цвет болотной тины, и заполнилась внутри розовой дымкой.

– Ну, сейчас начнётся, – пробормотал врач.

Спираль выплюнула в небо ядовито-розовый поток. Дым, на глазах твердея, устремился вниз. Когда розовые потёки достигли земли, стало очевидно, что основанием пирамиды является периметр колонии. Спираль заискрилась.

– Если ты знаешь, что здесь сейчас начнётся, – тихо сказал Курт, – так бери ноги в руки и чеши отсюда!

Рамон оторвался от созерцания спирали, которая начала крутиться. Она крутилась всё быстрее, постепенно расширяясь в основании. Врач отрицательно покачал головой.

– Курт, я в Буэнос-Айресе родился. И гулял там не только по площади Сан-Игнасио… С обрезом как-то справлялся, неужели ты думаешь, что автомат в руках не удержу?

– Тогда поедешь с нами. Поможешь мне, – сказал Курт.

Алоиз ловко забрался на броню и откинул люк. Рамон недоверчиво посмотрел на Курта.

– Я до сегодняшнего утра был человеком, – сказал врач тихо.

– Выбирать не приходится, – вздохнул Курт. – И кстати, имей в виду – мы с тобой заразны.

– И что теперь? – тихо спросил Рамон.

– Охранники угостили тебя кокаином? – Последовал кивок. – Тогда дня три в запасе у тебя есть…

Врач покачал головой и ухватился за скобу, чтобы залезть наверх.

– Иезус Мария, – пробормотал он. – Что это такое?

Ворота колонии побелели, словно раскалившись. Стальные листы вспучились огромным пузырём. В них появилась сияющая дыра. Края отверстия, сначала бывшего не больше футбольного мяча, стремительно расползались в стороны. Сквозь свет отчётливо видны серые лохматые морды.

– Монстры пошли на прорыв! – закричали рядом. – Со штабом не связаться, сплошные помехи!

– На такое волки и свиньи не способны. Такие штуки могут откалывать только подобные нам, – сказал Курт.

Рамон сплюнул.

– И нам с тобой придётся загнать их обратно. Я могу или стрелять, или защищать себя; тебе придётся меня прикрыть.

Рамон запрыгнул на броню и скрылся в люке. Загрохотал мотор – Адольф завёл «кайман». Курт запрыгнул в БТР и закрыл люк.

– Поехали, – сказал он Адольфу.

Сначала всё шло как всегда – Адольф вёл, Алоиз косил противника из пулемёта, а пассажиры сидели на полу и помалкивали. Вдруг у Рамона зашумело в ушах, как это бывает при резком повышении давления.

– Чёрт, – пробормотал Адольф и стал ожесточённо тереть нос.

Алоиз перестал стрелять. Курт проворно поднялся на ноги и стащил его с места стрелка. Гул в ушах Рамона нарастал. Когда шум стал нестерпимым, врач непроизвольным движением отгородился от него – словно опустил на окне звуконепроницаемую штору. Адольф упал лицом вперёд. Рамон воспользовался случаем и приник глазами к освободившемуся видоискателю.

Площадка перед воротами колонии представляла собой кровавое месиво из тел. Адольф, теряя сознание, заглушил мотор, но не все водители «кайманов» успели сделать это. Прямо на глазах Рамона два неуправляемых БТРа столкнулись лоб в лоб. Рамон развернул видоискатель. Никто не стрелял; монстры шли по трупам, а люди, ожидавшие их за «кайманами», катались в судорогах по земле. Чудовища играючи рвали солдат, которые были не в силах ответить им ничем.

Рамон снова крутанул ручку и наконец увидел дирижёров этого спектакля.

Они неторопливо вышли из ворот колонии, оставив за своими спинами всё сильнее разгонявшуюся темно-зелёную спираль. Их было пятеро, трое мужчин и две женщины. Двое носили тёмно-зелёные ватники заключённых. Увидев на одной из женщин изумительно элегантное тёмно-синее пальто и шляпу с пером, Рамон испытал краткое, но мощное чувство нереальности происходящего. Однако он быстро сообразил, что женщина, очевидно, приехала на свидание к мужу или любовнику. Оставшихся двоих он узнал. Это была секретарша Винченцо Элоиза и его же младший лаборант, Маттео. Эти двое о чём-то переговаривались между собой. Рамон видел, как шевелятся их губы. Элоиза засмеялась.

– Ты готов? – спросил Курт.

– Да, но я же не знаю, как…

– Рамон, бля, а я не знаю, как ты всё это видишь. Сделай уж как-нибудь!

Рамон оторвался от видоискателя и представил на голове Курта каску.

– Давай, – сказал врач.

Он не слышал, как Курт выстрелил, потому что в тот же миг на его собственную голову опустился пудовый молот. Его мозги словно бы брызнули через уши. Врач непроизвольно зажал уши руками, плача и воя от боли. Но он не переставал думать о каске, нацистской каске с рогами времён второй мировой, нахлобученной на голову Курта. Рамону казалось, что сейчас его голова разорвётся. Но вдруг всё кончилось так же внезапно, как и началось.

Адольф сел и посмотрел на Рамона безумными глазами.

– Что это было? – спросил он.

Врач не успел ответить. Мягкая темнота обняла его, и он грузно осел на пол.

– Рехнуться можно, – изумился Адольф.

Но тут многолетние навыки взяли своё. Адольф посмотрел в видоискатель и тут же позабыл о Рамоне. Двигатель зарычал, и «кайман» закрутился на месте. Время от времени Адольф бросал его из стороны в сторону, словно бешеную блоху на раскалённой сковороде. Алоиз ударился головой о сапоги Рамона и очнулся.

– Ты не можешь вести поровнее? – недовольно спросил он брата.

– А ты не мог бы пострелять немножко, а то мне, знаешь, приходится давить их! – огрызнулся Адольф.

Алоиз изменился в лице и стащил Курта с сиденья. Быстро проверив пульс, Алоиз убедился, что друг жив, и осторожно опустил его на пол.

– Ему нужен свежий воздух, – сказал знакомый голос прямо в ухо Рамону.

– Ему уже ничего не нужно, – возразил другой.

Врач почувствовал, как его поднимают. Он открыл глаза и увидел надвигающийся сверху сияющий круг.

– А я не верил в эти байки про свет в конце тоннеля, – пробормотал Рамон.

Внизу кто-то хихикнул. В центре круга появилось лицо Адольфа.

– И правильно делали, док, – он ухватил врача за плечи и вытащил из БТРа. – Осторожно, ножками, вот так…

Дрожащий Рамон привалился к «кайману» – ног он ещё не чувствовал. Наверху что-то загрохотало, и в грязь рядом с ним спрыгнул Курт. Последними спустились близнецы. Адольф молча достал флягу, сделал несколько глотков и передал брату. Алоиз пить не стал, но вопросительно посмотрел на Курта. Тот отрицательно мотнул головой.

– Хотите шнапса, герр доктор? – спросил Алоиз.

Рамон кивнул. Алоиз протянул ему фляжку. Он сделал несколько глотков. Шнапс обжёг пищевод, и в глазах у Рамона прояснилось. Он огляделся.

В тучах над зоной зиял узкий овальный колодец. Из него лился серенький свет усталого солнца. Применение «пружин» всегда вызывало такой эффект. Всё вокруг было завалено сплетёнными телами людей и монстров. Рамон несколько секунд смотрел на тела пятерых людей – двоих заключённых, даму в элегантном пальто, Маттео и Элоизу. Они, точнее то, что от них осталось, – а осталось немногое, Курт стрелял очень хорошо – лежали посреди пустого пятачка у самых ворот. Рамон ощутил приступ тошноты и отвёл глаза. Три БТРа гоняли по полю с десяток уцелевших монстров, направляя группку от одного к другому короткими очередями с башен. Так опытные футболисты пасуют друг другу мяч. Водители явно забавлялись. Чудовища метались из стороны в сторону, воя от ужаса и обречённости. Рамон вернул флягу и тут увидел радостных, возбуждённых людей, со всех сторон идущих к их БТРу. Курт очень быстро понял, что они намерены делать.

– Да не надо, ребята, – сказал он. – Ещё уроните, блин…

Рамон выскользнул из толпы. Ему был необходим свежий воздух.

Кай Эйхманн помчался к западным воротам колонии на своём лендровере, едва тёмно-зелёная спираль и розовый защитный контур «пружины» растаяли в воздухе. Кай увидел дыру в воротах, распластанные тела и толпу людей около одного из «кайманов». Там кого-то качали с энергичными криками, длинное тело то и дело взмывало в воздух. Эйхманн остановился перед опрокинутым полицейским «фордом». Отсюда Кай не мог видеть, кого там качают, но думал, что знает, кто это. Эйхманн вышел из джипа. На броне своей машины стоял один из близнецов Штайнбреннеров и вопил во всё горло. Кай прищурился. Это оказался тот из братьев, кого Кай и искал – на лице у парня не было шрама. Алоиз тоже заметил руководителя Шербе и отрицательно покачал головой.

Эйхманн прислонился к боку лендровера, стащил с головы пилотку и вытер лицо.

Вот и всё. Можно ехать домой.

Из-за перевёрнутой легковушки прямо на руководителя Шербе вышел темноглазый мужчина в грязном белом халате. Эйхманн узнал его – это он оттащил его от Курта. Врач тоже узнал его и сказал приветливо:

– Ваш сын сегодня прямо герой дня.

– Вы его врач?

Мужчина кивнул.

– Кай Эйхманн, руководитель Шербе, – глава нацистов протянул руку.

– Рамон Гонзалес, психиатр, – представился тот, отвечая на рукопожатие.

– Хотелось бы побеседовать с вами, Гонзалес, – сказал Кай. – Пойдёмте в джип.

– Вы понимаете, что я не всё могу вам рассказать? – Рамон пристально смотрел на руководителя Шербе.

– Что-то лучше, чем ничего, – Эйхманн криво усмехнулся. – Прошу.

Он сел в лендровер. Рамон обошёл машину. Эйхманн перегнулся через сиденье и открыл пассажирскую дверь.

Кай Эйхманн задумчиво постукивал крагой по рулю.

– Вот, значит, как обстоят дела, – заговорил наконец руководитель Шербе.

– Да. Общую картину я вам обрисовал, – ответил Рамон. – Ничего фатального в этом нет. Но наблюдаться надо. И, безусловно, сменить образ жизни. Больше Курту так жить нельзя.

– Вы подтвердите свои слова об этом учёном перед президентом Александром? – спросил Кай.

– Хоть сейчас.

– Тогда поедем, – Эйхманн завёл машину.

– Ваш сын был красивым подростком? – спросил Рамон.

В жёстком лице главы нацистов что-то сломалось. Волевые черты поплыли, как снег на дороге весной.

– Так он вам и об этом рассказал, – прошептал Кай Эйхманн.

Рамон смущённо потёр переносицу.

– Нет. Я не думаю, что Курт может обсуждать эту тему с кем бы то ни было, – сказал Рамон. – Но если я скажу, что увидел те события в голове одного из ваших парней, вы мне вряд ли поверите.

– Поверю, – выдохнул Эйхманн. – Вы удивительный человек, Гонзалес. Да и я видел, как вы разговаривали с Алоизом Штайнбреннером.

– Что Курт с ними сделал? – тихо спросил Рамон. – Как…

– Курт был очень хорошим гранатомётчиком, а стрелковое оружие никогда не любил. Говорил, что он не девчонка, чтобы вышивать бисером, – с трудом произнёс Эйхманн. – Но в доме Руделя была старинная винтовка, трофейная… Никто уж не узнает, как Курт до неё добрался. Фьессу и Шефферу он прострелил… самый низ живота. А Руделю вогнал в задний проход раскалённую кочергу и запер их, ещё живых, умирать в подвале.

– Если бы какие-нибудь выродки потребовали моего ребёнка, чтобы сотворить с ним такое, – негодовал Рамон, – я бы его застрелил или сам лёг, но не отдал бы! Или, может, вас не было в Шербе, когда это произошло?

– Я был дома, когда это случилось. Но я ничего не мог сделать, – сухо выговорил Эйхманн. – Между кланами Руделей и Эйхманнов старая вражда. Во время войны Рудель был в вермахте, а мы – в СС. Они взяли его… для того, чтобы раздавить меня.

– Им это удалось, – сказал Рамон безжалостно.

Президент и его секретарь стояли напротив раскуроченных центральных ворот колонии. Это направление прорыва было ложным, но бились монстры по-настоящему. Президентская свита куда-то исчезла. Винченцо умчался, скорее всего, потрошить трупы в поисках Нобелевской премии. Эйхманн уехал за сыном сразу, как только спираль отработала. Рамирес сказал, что такое дело надо отметить, и ушёл за тем, чем обычно отмечают. Александр только сейчас заметил электрошокер, который секретарь неуверенно крутил в руках.

– Где вы это раздобыли, Мигель? – спросил президент.

– Мне дал один парень из оцепления, – смущённо ответил тот. – Сказал, что вид у меня какой-то слишком ботанический…

Александр хмыкнул. Из-за угла колонии вывернул джип руководителя нацистов. С другой стороны появились Винченцо и Рамирес с бутылкой в руках. Они оказались рядом с Александром одновременно с лендровером Эйхманна. Винченцо раздавал пробирки, протирая их полой халата. Руководитель Шербе выпрыгнул из джипа.

– Присоединяйтесь, – предложил ему Рамирес.

– У нас не принято пить за рулём, – отказался Кай Эйхманн.

Александр увидел на пассажирском сиденье человека.

– Ну пусть хоть Курт с нами выпьет, – сказал президент.

Эйхманн дёрнул щекой. Дверца открылась. Из джипа выбрался полный мужчина в бушлате и очень грязном халате. Александру он показался смутно знакомым.

– Я уж и не чаял увидеть вас в живых, Гонзалес, – сказал Винченцо.

Александр сообразил, что видел Гонзалеса в записи допроса Курта.

– Говорят, вы с Куртом во время прорыва отмочили нечто невероятное? – Президент протянул Рамону свою наполненную пробирку.

– Это всё Курт, – ответил Рамон. – Я только прикрыл его.

– Обеспечение тылов – одна из самых важных стратегических задач во время боя, – наставительно произнёс Рамирес.

Александр взял себе пробирку из рук Винченцо. Учёный сердито покосился на Гонзалеса – из-за него он остался без тары. Президент и его свита выпили молча, без тостов.

– Нам пора возвращаться, – сказал Кай Эйхманн.

– Разрешите поблагодарить вас, – начал президент. – Правительство Аргентины в моём лице готово…

– Мне ничего не нужно, – перебил его Эйхманн.

Рамирес от такой дерзости поперхнулся спиртом.

– Я приезжал сюда за сыном. Но он отказался вернуться домой, – продолжал Эйхманн. – Я знаю, что по вашим законам Курт считается преступником. Нельзя ли как-нибудь решить этот вопрос… амнистия, например.

– Меня тоже бы очень устроило, если бы ваш сын уехал в Шербе, – вздохнул Александр. – Хорошо. За то, что он сегодня сделал, многое простится. Я думаю, даже всё. Но как же нам быть дальше? Один такой человек, как Курт, находящийся на свободе, опаснее всех этих монстров… – Он пнул валявшийся рядом труп медведя.

– При президенте Пероне существовал пост советника президента по делам идеологических меньшинств, – подал голос Мигель. – И если руководство Шербе утвердит кандидатуру Курта Эйхманна…

– Утвердит, – заявил Кай.

Рамирес налил всем по второй.

– Вот и замечательно, – сказал Александр. – Вы уверены, что не хотите выпить с нами? Посадите за руль кого-нибудь…

– Ничего, что из моей пробирки? – спросил Рамон.

Эйхманн махнул рукой и взял пробирку у молодого врача. Винченцо совсем потемнел лицом – уже второй круг его обходили.

– Прозит, – и Эйхманн выпил.

– Я вас очень прошу, – голос нацистского руководителя прервался, но он справился с собой и продолжал: – Не ставьте над Куртом больше никаких… опытов.

– Так это ведь не мы, герр Эйхманн, – начал Александр.

Кай Эйхманн молча посмотрел на учёного.

– Винченцо? – спросил президент.

Тот опустил глаза и забормотал:

– Ну, вы понимаете, мы хотели изучить этот вирус… Мы искали вакцину…

– И для этого били бедного парня током? – безжалостно спросил Рамон.

Рамирес тихо крякнул. Александр прищурился, лицо его стало жёстким.

– Мигель, – обратился он к секретарю, – дайте-ка эту штучку герру Эйхманну.

Винченцо попятился.

– Прекратите! – визгливо прокричал он. – Научный интерес…

Мигель подал главе нацистов электрошокер.

– Валяйте, Эйхманн, – сказал Александр. – Отведите душу. У вас был тяжёлый день, но у Курта-то таких дней было гораздо больше…

Президент посмотрел на Рамона и добавил:

– Если у вас возникнут проблемы на работе, Гонзалес, обращайтесь прямо ко мне.

Винченцо закричал.

Ветер взметнул к небу столб серого пепла, закрутил его в карикатурном подобии отработавшей «пружины» и понёс развеивать по пампасам останки живых существ, по несчастливой случайности в тот день оказавшихся в исправительной колонии рядом с Кармен-де-Патагонес.

Огромная чёрная машина выкатилась из ворот федеральной телепортационной установки в Санта-Карлос-де-Барилоче перед самым рассветом. Низкий гул – словно заходил в пике тяжёлый бомбардировщик – накрыл деревушку. Джип промелькнул по главной улице, плеснул водой из луж и исчез в джунглях. Дорогу на Рио-Лимай так и не заасфальтировали. Грунтовка хорошо укатана, и вести «хаммер» одно удовольствие.

– Как на новой должности? Осваиваешься? – спросил Карлос.

Он сидел на переднем пассажирском сиденье и с интересом осматривал окрестности.

– Да, вникаю потихоньку, – ответил Курт.

Джип Курта промчался по пустому пляжу, разбрызгивая мокрый песок. Машина остановилась около неприметного бунгало в дальнем конце пляжа. Помощник президента по связям с общественностью назначила здесь сегодня встречу помощнику президента по вопросам идеологических меньшинств. Мотивировала это тем, что, когда она последний раз посещала с деловым визитом квартиру последнего, с ней уже поздоровались соседи. Да и обсуждение дипломатических процедур, связанных с ожидавшимся на следующей неделе прибытием делегации из США, требовало сосредоточения и уединённости.

Курт заглушил мотор и некоторое время смотрел на толстые разводы, струящиеся по стеклу. Он никак не мог привыкнуть, что может быть так много воды сразу. На космическом корабле вода всегда сочилась из-под крана тонкой струйкой. Душ казался даром богов. Перегнанная по восьмому циклу питьевая вода отдавала тухлятиной, несмотря на все ухищрения инженеров. Когда стали добавлять лимонную отдушку – тухлым лимоном.

Курт вышел из джипа и немного постоял, чувствуя, как вода стекает по голове за шиворот, как намокает рубашка и холодные струи текут по телу, а затем побрёл к полосе прибоя. Курт вошёл в океан – в ботинках и так уже хлюпала вода – и дождался, когда его накроет очередной волной. Вода оказалась прямо-таки ледяной. Порезы, оставшиеся на лице после утреннего бритья и о которых он уже забыл, вспыхнули огнём. Курта потянуло вслед за уходящей водой, но он выстоял. Он чуть расслабил губы. Он знал – не помнил, а знал, – что океанская вода очень солёная, но хотел ощутить это сам. И Курт ощутил.

Он попытался развернуться и понял, что его сейчас опрокинет водой. Курт, пятясь, как краб, выскочил на пляж. Ботинки оказались в каком-то дерьме. Курт подумал, что Лана опять будет воротить нос, но снова войти в воду и помыть обувь оказалось выше его сил. Он вернулся к джипу, взял валявшееся на переднем сиденье пальто и вошёл в бунгало.

– Привет, – сказал он размытому силуэту на кушетке.

– Восемьдесят восемь, – лениво откликнулась Лана. – Фу, где ты был, у тебя ботинки, как у бомжа… Ты купался, что ли? А тебе не говорили, что одежду перед этим снимают? Раздевайся, брось всё на калорифер и иди сюда. Обсудим этикет международных встреч…