Глава одиннадцатая

Рим. Холм Авентин. По улочкам, окружённым античными арками, в начале Аппиевой дороги, среди римских вилл и огромных древних валунов, бежал Танкреди.

Вокруг всё было зелено, погода стояла тёплая. Он старался держать себя в форме и занимался каждое утро, где бы он ни был: в Нью-Йорке, Сан-Франциско, Лондоне, Риме, Буэнос-Айресе, Сиднее. Бег отвлекал его: в это время он занимался расстановкой мыслей, организацией событий в течение недели, планов, желаний. Во время бега ему приходили в голову его лучшие идеи. Как будто бы постепенно они обретали форму, как будто всё становилось яснее с каждым шагом.

Он увеличил шаг. В его iPod mini последней модели играли самые успешные артисты со всего света: Шакира, Майкл Бубле, «Колдплей» – плейлист, который ему подобрала Людовика Биамонти. Она заняла место Арианны и уже больше трёх лет работала на него наилучшим образом. Она была идеальным личным стилистом и обладала безупречным вкусом. Она создала сеть людей, которые заботились о каждой мелочи жизни Танкреди. Воду, которую он любил пить, «Ту Nant», он мог получить в любом месте от Сицилии до Пьемонта, от Парижа до Лондона, от Нью-Йорка до крошечных островов Фиджи. Где бы он ни оказался, там обязательно должна была быть эта вода. То же самое касалось выбора вин, кофе и всех других продуктов, которые были протестированы, продегустированы и оценены, прежде чем занять своё место в разных домах. Но не только это. Каждый месяц в каждом доме проходила инвентаризация, во время которой проверяли, всё ли готово на случай, если Танкреди приедет, чтобы казалось, будто он никогда и не покидал это место, от свежего хлеба до молока, от местных газет до тех, что касаются международных дел.

Каждый год Людовика полностью меняла меблировку и обстановку во всех домах, устраивая всё по последнему писку моды. Во всех, кроме дома на Фиджи, где всё и так было настолько естественно красиво, что не требовало слишком сильных изменений. По проекту знаменитого архитектора вилла на Фиджи превратилась в настоящую жемчужину, инкрустированную в скалу, сливаясь в гармонии с зеленью острова. К дому прилегал естественный бассейн. Мурены, акулы и большие черепахи жили на его дне, но бассейн был отделён десятисантиметровым стеклом, так что Танкреди мог купаться в нём, словно внутри огромного аквариума, без каких-либо рисков.

Гостиная была отделана белым деревом, привезённым из бесконечных русских лесов. Танкреди уже много лет скупал там участки, многократно расширяя свою империю. Но никто не знал, что именно он владеет этими территориями. В глазах многих он был простым парнем тридцати четырёх лет, возможно, стильным и любившим красивые вещи, но никто и представить не мог, что он занимает одну из первых строчек в списке богатейших людей мира.

Людовика продумала всё, так что это жилище было очаровательно: элегантная гостиная, панорамное окно на природу вокруг, светло-серая мебель, идеально сочетающаяся с картинами «А, ты ревнуешь?» Поля Гогена и «Большой всплеск» Дэвида Хокни. В углу стояла скульптура Демьена Хёрста «Акула». Этот дом был создан для любви. Вот почему Танкреди так редко останавливался здесь во время своих путешествий. Он был культурным, богатым человеком, но тем, который не хотел любить. Этот дом, как и все остальные, никогда не слышал смеха счастливой любимой женщины, как не слышал он и смеха ребёнка. Однако Людовика Биамонти ещё не знала, что в одном она ошибалась.

Через год после того, как её наняли, Танкреди лично проверил всё своё имущество. Он внимательно изучил каждую деталь, от холодильников до новых занавесок, от ковров до полотенец, от простыней до посуды. Он долгое время был в разъездах и не вернулся, пока не посетил каждый дом. И только после этого он утвердил её в должности.

– Она идеальна, берём её! – сказал он Грегорио, но, выходя из кабинета, взглянул на того ещё раз: – Она действительно замужем, так? Мне бы не хотелось снова оказаться в бассейне с Сарой, – пошутил он.

Грегорио рассмеялся. Однако на следующий день он пошёл и лично проверил все документы, свидетельство о браке госпожи Людовики Биамонти с неким Клаудио Спателларо. Всё было верно, они поженились и в церкви, и в муниципалитете. Только тогда Савини смог вздохнуть с облегчением.

Внезапно раздался грохот. Будто бы предзнаменование судьбы. На чистом вечернем июньском небе… так неожиданно, грубо и мрачно. Этот звук тут же перевернул весь мир с ног на голову. Небо заволокло тучами, солнце скрылось, поднялся лёгкий ветер и скинул оставшиеся на деревьях листья. А затем вдруг начался свирепый, яростный, сильный ливень. Он лил потоками, будто какой-то житель опрокидывал одно за другим ведро с водой со своего балкона, потому что ему не нравилась ночная болтовня у него под окнами.

Танкреди слушал Бена Харпера, когда его застала эта внезапная летняя буря. Он ускорил шаг, но в одно мгновение промок до нитки: вода затекла ему сначала под футболку, затем в шорты, трусы, носки и, наконец, в кроссовки. И он принялся смеяться – всегда такой точный, методичный, почти избавленный от любой непредвиденной ситуации благодаря выстроенному расписанию, он вдруг оказался под проливным дождём. Небо потемнело ещё сильнее, дождь стал идти холодный, а затем и вовсе начался град. То тут, то там падали большие и маленькие кусочки льда, стуча по всему подряд – мусоркам, крышам, машинам. Казалось, будто кто-то сверху решил потренироваться в стрельбе или затеял концерт с быстрой непрекращающейся ударной партией, как на концертах африканской музыки.

Танкреди решил, что нужно где-то укрыться от дождя. Чуть вдали краем глаза он увидел церковь. Перепрыгивая через две ступеньки, он оказался под портиком, который сразу спрятал его от воды. Но ветер продолжал дуть, казалось, он даже стал сильнее. Дождь вместе с градом теперь шел косохлёстом, так что его убежище оказалось бесполезно. Танкреди навалился на огромную деревянную дверь, и она поддалась. Он толкнул её обеими руками и поразился увиденному – церковь внутри была полна света и тепла. Огромное количество свечей всех размеров горели в маленьких и низких канделябрах, а другие, наоборот, были очень хитровыдуманные. И каждый огонёчек раскачивался, склонялся взад и вперёд, следуя за внезапным порывом ветра. Когда Танкреди прикрыл дверь, всё вернулось к спокойствию. Дверь закрылась с гулким низким звуком, а с другой стороны церкви донеслось сразу несколько голосов.

Две скрипки, один альт, флейта и несколько других инструментов. Десять детей заканчивали петь арию, которая и на последних нотах звучала волшебно. Наступила долгая тишина. А затем запела женщина перед хором. На немецком. Рядом с ней уверенно играла пожилая органистка, улыбаясь, будто бы для неё это было самым лёгким на свете. Вблизи дирижёр водила руками по воздуху, указывая для всех нужный темп. Казалось, что пламя свечей двигается ей в такт, а изображения на витражах постоянно меняли цвет, несомненно, из-за того, как двигались по небу тучи. Игра света и тени создавали ещё более магическую атмосферу в этой церкви.

«Erbarme dich, mein Gott, um meiner Zähren willen!» Будь милостив, Господь, сжалься над моими слезами…

Затем вдруг Танкреди почему-то захотелось обернуться. Он будто что-то почувствовал. Но ничего особенного как будто не произошло. В темноте одного из нефов, там, где полутень была особенно густой, в нескольких метрах от него, сидела она. Танкреди замер с открытым ртом. Её нежный профиль, зелёно-голубые глаза, светлые веснушки, русые волосы, переливающиеся светлыми полосами, – эта женщина, её красота, её приоткрытые губы и идеальные белые зубы. Танкреди зажмурил глаза, потому что не мог поверить в то, что он видит, будто перед ним было всего лишь видение. Он был поражён: его сердце билось с бешеной скоростью. Эта женщина действительно сидела там, в паре метрах от него, в полутьме церкви. Пламя свечей плясало, и свет падал на неё частями, из которых складывалась целая картинка. Она была высокая, стройная, одета она была в белую рубашку, торчащую из-под голубой куртки, джинсы и кроссовки. Танкреди пытался понять, откуда и кто она. Он взглянул на её руки – они были замёрзшие, уставшие от каких-то дел, и всё же они легко двигались по воздуху. Короткие, практически неуловимые движения каждого отдельного пальца, попадавшие в ритм, танцующие, словно это они играли каждую ноту произведения. Она точно была пианисткой. Танкреди не мог оторвать взгляд от её рук. Он снова посмотрел на её лицо. Она закрыла глаза и медленно покачивала головой то вправо, то влево в такт музыке.

Он вернулся к её рукам, попытался увидеть, есть ли кольцо, но его не было, чему он сперва сильно обрадовался. Но когда пригляделся получше, то увидел, что оно на месте, и расстроился. Затем он подумал, что ничто не бывает навсегда, что, может, она ещё и будет его. Он улыбнулся. Он находился в церкви, а думал о таких вещах. Он продолжил её разглядывать. А что, если они столкнутся взглядами? Что бы он сделал? Улыбнулся? Решительно и уверенно взглянул ей в глаза, чтобы она поняла его желание?

И прямо в этот момент это и произошло. Женщина медленно повернулась и столкнулась взглядом с Танкреди. Она остановилась. Казалось, что в тот момент она проникла в него, в его сердце, нарушив древний закон, закрывший, усыпивший его, бросивший его на дно потайного склепа. Она всего лишь улыбнулась. Это была мягкая, вежливая улыбка женщины, разделяющей с этим мужчиной только одно: любовь к музыке. Танкреди не нашёлся что ответить, он не выдержал её простой вежливой улыбки. Он отвернулся, притворился, что ничего не произошло, и даже в смущении опустил голову, сбитый с толку своей собственной реакцией.

Вдруг музыка замолкла. Танкреди как будто очнулся. Он обернулся. Направо. Налево. Он запаниковал. Её нигде не было. Затем он услышал аплодисменты, смех, он посмотрел в центр церкви. Дети веселились, окружив пожилую преподавательницу, а та женщина присоединилась к ним. Он не мог расслышать их голосов, но понял, что они друг друга знали. Кто-то тянул её за куртку, кто-то смотрел на неё снизу вверх, одна девочка смеялась, а потом фыркнула, привлекая её внимание. Женщина наклонилась к ней и потрепала её по волосам. Девчушка вытянулась, чтобы обнять её, но не дотянулась даже до середины спины. Танкреди улыбнулся. Все её любили. Он хотел бы быть одним из этих детей. И затем он рассмеялся, вообразив, что бы сказали те, кто знал его, услышав эту его мысль. Что ж, по крайней мере, эта женщина подняла ему настроение.

София взяла Симону на руки, эту маленькую разбойницу, которой едва ли исполнилось шесть, но которая зато обладала очень мелодичным, музыкальным голосом.

– Ну что ж, – произнесла София с улыбкой, – ты прекрасно выступила, но как же это так вышло?

– Наша учительница Оля, – и Симона указала кивком на преподавательницу, – она нам объясняет всякие приёмчики…

София прижала её к себе:

– Но это же не приёмчики. В том, что ты делаешь, нет никакой магии – только твоё мастерство, приверженность, трудолюбие и страсть.

Симона обхватила её руками, уткнув свой нос ей в волосы:

– Ага, но с тобой мне всегда веселее.

София подыграла ей и прошептала на ухо:

– Точно, мы с тобой вечно что-то придумываем.