Павел растерянно молчал. Он не знал. Его судьба была написана и уничтожена. Человек, сотворивший его, подарил ему настоящую свободу. Настоящее право на искупление. Право выбора.

– Смотри, колдун! Я покажу тебе кое-что!

Глаза ведьмы сверкнули.

***

Родион стоял на переходной площадке локомотива и смотрел на вагонную сцепку. Он понимал, что, если отцепит состав на такой скорости, жертвы будут всё равно. Поэтому он вернулся в вагон и попытался для начала замедлить поезд стоп-краном. Состав тряхнуло, и он начал замедляться. Это был шанс. Родион вернулся на площадку, ухватился одной рукой за огораживающие её перила, а второй рукой, с топором, упёрся в сцепку, используя топор как рычаг. Надавил. Раздался щелчок, а потом всё заклинило. Парень выругался: без применения силы здесь было не обойтись.

***

Евгений вошёл в кабину машиниста. Пара чертей оскалила зубы при виде доктора.

– Не верю! – уже привычно выкрикнул он, но… ничего не произошло. Чёрт, доедающий то, что когда-то было машинистом, рассмеялся. А потом резко прыгнул на Евгения.

Доктор молниеносно уклонился от мохнатой твари, вскинул руку с ножом и бросился на чёрта сам, на опережение. Точный колющий пришёлся адскому адепту прямиком в глаз, и тот завизжал. Второй чёрт оторвался от ломания кнопок и накинулся на незваного гостя.

Позади Евгения возникла собака и с рыком прыгнула на чёрта, атакующего доктора.

***

Это явно была не ночь Александра. Всё, что с ним сегодня происходило, это то, что его бросали обо что-то, и бросали больно. Кусты встретили его с распростёртыми объятиями, немного смягчив удар, но Саша всё равно расквасил половину лица, колени и ладони, но явно легко отделался. Он кряхтел и охал, пока не понял, что выбора нет: нужно пытаться догнать проклятый поезд.

Хромая, Александр двинулся по шпалам.

– «Черви без нас не справятся, Саша… Не поедем на „Сапсане“, Саша… Это дорого, Саша, даже живи мы сейчас в девятнадцатом веке…» – бормотал он себе под нос, явно передразнивая кого-то.

Прервав наконец свои стенания, Саша вслушался в темноту, в затихающий шум удаляющегося поезда. Пошарил по карманам в поисках мобильного или ещё чего-нибудь, что могло ему помочь, но не нашёл ничего, кроме небольшого золотистого драгоценного камня, того самого, который в него бросил Павел.

Саша взял камень в окровавленную руку. Тот слабо засветился.

– Хм… кажется, это Чубарый, – задумчиво пробормотал парень. – Интересно, как он их призывает?..

Шум поезда окончательно стих в отдалении. Парень присел на рельсы и пристально посмотрел на камень.

– Чубарый! Чубарый, явись мне! – попытался приказать он.

Ничего не произошло.

– Чубарый! Приди ко мне! – вновь попробовал парень.

Тишина.

Саша хмыкнул. Он знал, что эти камни могли мгновенно телепортировать кого угодно на небольшие расстояния по приказу владельца. А ещё в каждом из камней была заключена душа преданного слуги.

– Да что ж за лошадь-то такая бесполезная! – закричал в сердцах Саша.

Вдруг камень в его руке задрожал, неяркая вспышка отбросила парня в сторону. Когда он открыл глаза, на щебне стоял светлой масти конь в мелких тёмно-коричневых пятнах и бил копытом.

– Так вот какое заклинание призыва! – обрадовался Саша. – Чубарый, иди сюда, бестолочь.

Конь заржал. Саша подошёл к нему, запрыгнул на спину, ухватился за гриву.

– Н-но, давай, Чубарый, давай! За поездом!

И конь, взяв прямо с места в галоп, помчался вслед за скрывшимся составом.

Александр засмеялся:

– Шевелись, Плотва!

***

Павел стоял посреди незнакомой ему комнаты – небольшой, сумрачной, освещаемой лишь неверным светом огня, горевшего в камине. По всему полу валялись книги, разорванные листы бумаги, осколки разбитой посуды. У камина сгорбившись сидел человек с длинными тёмными волосами, скрывающими бледное лицо. Он плакал. Сердце Павла забилось быстрее. Он сделал несколько шагов к человеку, окликнул его, но тот не шевельнулся. Павел понял, что человек его не замечает.

Окно распахнулось порывом ветра, и чёрная тень медленно стала подбираться к камину.

– Ты жалок, Николка. Ты жалок. Удивительное чувство – осознавать, что и тебе скоро тоже придёт конец. Но не бойся. Я буду к тебе милосерден. Ты не умрёшь с первого раза. За-бав-но. Как твой герой, которому ты дал свободу… Ты убил его. Уничтожил своё творение… Твой герой умрёт дважды. Ты обречён на ту же судьбу, – вкрадчивым гипнотизирующим полушёпотом говорила тень.

– Что ты такое? – бессильно спросил писатель – а у Павла уже совершенно не осталось сомнений в том, что сжавшийся в кресле измученный человек именно писатель.

– Я тот, кто приходит во сне… – всё тем же негромким голосом, от которого веяло неизбывной жутью, отвечала тень.

Человек в кресле широко распахнул глаза и закричал.

– Пора платить. Помнишь наш уговор? Ты сможешь творить до тех пор, пока не устанешь… смертельно. А когда это наконец случится, ты захочешь спать… И тогда она придёт за тобой во сне… Сколько ты сможешь не спать?

Картинка сменилась. Перед глазами Павла возникла тёмная спальня. Лампада догорала на подоконнике. И мужчина из видения уже лежал в кровати и бредил.

– Не надо, не нужно… Не хороните… Проверьте, что я не уснул!.. Проверьте… Я не сплю… Не сплю! Не хороните!

Картинка снова сменилась. Павел оказался посреди темноты. Темнота окутывала его, ничего не было видно. Через несколько секунд он услышал кашель. И громкий горловой звук, не то хрип, не то вой:

– Помогите!

Это был мужской голос, очень хриплый, очень испуганный. Вслед за этой мольбой Павел услышал стук по доскам.

– Господи… Помогите! Господи. Господи… Я же не сплю. Я больше не сплю…

Снова стук. Павел побежал на звук, но, казалось, звук был повсюду и нигде. Мужчина, молящий о помощи, хрипел и плакал, его голос с каждой секундой всё больше напоминал голос потерявшегося в лесу ребёнка. Стук превращался в звук царапанья по доскам. Судя по звукам, мужчина лихорадочно ворочался. Павел очень хотел помочь этому кричащему, искал источник звука.

Мужчина задыхался. Задыхался и стучал по доскам. Потом силы его, видимо, иссякли, и он больше уже не пытался вырваться из своей темницы. Он мог только кричать. Кричать отчаянно, словно его резали живьём. Мужчина кричал что-то бессвязное, кричал до тех пор, пока голос его не сорвался, и он сам не перестал слышать себя.

В этот момент Павел достал из-за пазухи шкатулку из красного дерева и открыл её.

Наваждение прекратилось. Они с ведьмой всё ещё стояли на крыше поезда.

– Это твоих рук дело?! – закричал Павел, теряя самообладание. – Это ты убила его?!

– Не я. Но я довольна, – с улыбкой ответила ведьма.

– Теперь у меня нет сомнений, что мы с тобой дети одного пера… Панночка, – сквозь стиснутые зубы процедил мужчина.

– О, давно уже никто не называл меня так… любезный Павел Чичиков, – обрадовалась девушка.

– И больше не назовёт!

Павел поднял рукав: на руке сквозь кожу проступали письмена на неизвестном языке.

– Придите на мой зов! Те, кто мёртв внутри! – воззвал он.

Перед мужчиной стали возникать светящиеся фигуры. Они набросились на ведьму и вцепились в свёрток. Она безуспешно пыталась вырваться из объятий душ. Чичиков кинулся к ней под ноги, Панночка споткнулась и рухнула на него, выронив свёрток. Ребёнок заорал и полетел прямиком под поезд. Павел кинулся к краю крыши, но было поздно.

– Поймал! – В следующую секунду послышался радостный голос откуда-то снизу.

Мужчина всмотрелся в темноту. За поездом, в лучших традициях фильмов про Дикий Запад, мчался конь, а на нём сидел Александр Чацкий: одной рукой парень уцепился за гриву, а другой крепко прижимал к себе свёрток с младенцем. Павел выдохнул. Панночка, избавившись от части душ, пытавшихся её зафиксировать, раскрыла пасть и издала вопль, от которого заложило бы уши даже у мёртвых. Призраки отхлынули прочь, а она, воспользовавшись секундной заминкой, спрыгнула с крыши прямо в материализовавшийся из воздуха летающий гроб и устремилась прочь. Светящиеся фигуры кинулись вслед за ней. Павел выругался и стал перебираться на крышу локомотива.

***

Евгений Базаров смотрел на место машиниста, понимая одно: хоть сейчас они с Муму и смогли уничтожить пару чудовищ, эти твари успели сломать всю систему управления, и сейчас поезд на приличной скорости несётся навстречу гибели.

– Муму, где дети? – поинтересовался врач.

– Они в вагоне соседнем. Все. Стоят, словно заворожённые и окаменелые, – ответила собака.

– Проклятье, – только и смог сказать на это Базаров.

А больше Евгений сказать ничего не успел, потому что в следующий миг лобовое стекло разлетелось на тысячи осколков, накрывая стеклянной метелью его и Муму. Вместе с осколками в кабину влетели обломки досок, одна из которых вонзилась Базарову чуть ниже правой ключицы, глубоко войдя в тело. Взвыв от боли, он осел на пол, жадно хватая ртом воздух.

Не успела Муму понять, что происходит, и броситься к раненому другу, как с крыши в разбитое окно влезла Панночка. Сейчас она снова была куда больше похожа на чудовище, чем на девушку, и передвигалась на четвереньках по потолку, как паук. Муму сообразила, что ведьма протаранила гробом стекло, сумев, однако, в последний момент перепрыгнуть на крышу. На ней не было ни царапины, чего нельзя было сказать о корчившемся на полу Базарове.

Ведьма оттолкнулась от потолка, сделала сальто и приземлилась на пол между Муму и Евгением. Собака кинулась на неё, вцепившись в когтистую руку мёртвой хваткой, однако противостояние продолжалось недолго: свободной рукой Панночка полоснула Муму по боку, та разжала зубы, упала на пол и заскулила.

Поезд приближался к мосту.

Оксана уже занесла руку, чтобы проткнуть собаку насквозь, как вдруг ладонь её словно ударилась о невидимую преграду. Ведьма сделала шаг назад, но и там почти сразу же наткнулась на прозрачную стену. То же самое повторилось и слева, и справа. Панночка пыталась выбраться, но билась о незримый барьер, и на лице её отражалось всё возрастающее недоумение. Муму тоже смотрела на это с удивлением.

На крыше Павел закончил рисовать прямо над ведьмой меловой круг и сейчас лежал, тяжело дыша.

***

В кабине машиниста появился Родион.

– Вовремя! – гавкнула Муму.

Раскольников, ни секунды не колеблясь, ударил ведьму топором по голове. Она упала на панель управления и больше не шевелилась.

– Ну вот. Осталось остановить поезд, – осматривая стонущего Базарова, произнёс Родион.

– Можешь вытащить из меня эту хрень? – морщась, попросил Евгений и кивнул на торчащую из него деревяшку.

– Угу. На счёт «три». – Родион упёрся ладонью левой руки товарищу в грудь, а правой покрепче ухватился за обломок доски и, сосчитав до трёх, дёрнул его на себя.

Базаров мертвенно побледнел и выдал пару слов, от которых Муму прижала уши к голове, а Родион усмехнулся. Из нормального человека после такой манипуляции хлынула бы кровь, но Евгений свёл брови и стиснул зубы, и уже через несколько секунд рана под ключицей затянулась, оставив на память о себе лишь дыру на футболке. Точно так же затянулись и многочисленные мелкие порезы на руках и лице, оставленные стеклянной крошкой. Такова была сила его дара, его нигилизма, отменяющего всё, во что хозяин не желал верить.

Муму тем временем запрыгнула в кресло машиниста и поставила лапы на приборную панель.

– Слишком быстро идёт. Жертвы будут, отцепим мы если, – заметила она.

Евгений попытался встать, но тут же снова скривился. Правая рука повисла плетью, отзываясь мучительной болью при малейшей попытке ей шевельнуть. Прежде он не обращал на это внимания, слишком занятый дискомфортом, который причиняла деревяшка.

– Перелом. Точно перелом. – Доктор злился: дар его имел свой лимит и требовал времени на восстановление, а остаток сил был ему в данный момент необходим для другого дела.

– Мы все сейчас можем погибнуть, а тебя беспокоит твой перелом? – Родион хотел добавить ещё что-то возмущённое, но Женя спокойно отозвался:

– Нет, по правде говоря. Отцепляй. Я просто не верю в то, что поезд можно разогнать до такой скорости.

Это «не верю» в устах Базарова приобретало силу могущественного заклинания. Время застывало, реальность менялась. Раскольников знал, что у него есть не больше минуты, чтобы отцепить состав от локомотива. Родион выглянул в окно.

Чацкий на Чубаром скакал рядом с поездом. Зачарованный конь не чувствовал усталости и не отставал.

– Саша, я отцепляю, если что – пострадавшие на тебе! Давай! – изо всех сил крикнул Раскольников, выходя на внешнюю галерею локомотива и направляясь в его заднюю часть, к сцепке.

– Слушаюсь, не помрите там! – Саша остановил коня.

Оказавшись на переходной площадке, Раскольников что-то прошептал над топором и тут же стал увеличиваться в размерах. Сила переполняла его. Топор в его руке увеличился тоже. Поезд продолжал замедляться. Занеся топор над головой, Родион изо всех сил ударил лезвием по сцепке. Во все стороны брызнули искры и полетели куски металла.

…Родион наблюдал за тем, как отцепившиеся вагоны зигзагами заносит друг на друга: медленно, с чудовищным скрежетом. Первый вагон сошёл с рельсов и устремился под откос, увлекая за собой второй и третий. Но состав был длинный, а Базарову всё-таки существенно удалось замедлить скорость перед отцепкой, поэтому другие вагоны не сошли с путей и не перевернулись. Краем глаза парень заметил Чацкого, который мчался к вихляющему составу, и вспышку зелёного света неподалёку – это телепортировался Чичиков.

«Вот дерьмо…» – устало подумал Раскольников, глядя на повалившиеся вагоны.

Смотреть дальше у Родиона сил не было. Терзаться чувством вины за содеянное – тоже. Он закрыл глаза, усилием воли возвращая своему телу обычные габариты. Сердце, как обычно после трансформации, бешено стучало, во рту стоял металлический привкус крови: сосуды не выдерживали таких нагрузок.

Подышав несколько секунд, Родион вернулся к Базарову, Муму и бездыханной Панночке.

– Ампутируй-ка этой красавице голову, Родя. Чтоб наверняка, – плюнул Базаров.

Раскольников без раздумий взмахнул топором, и голова ведьмы скатилась на пол.

Поезд качало и трясло, он продолжал мчаться навстречу своей гибели.

– Нужно и нам уходить. С ней уже кончено всё. – Собака запрыгнула на руки к Родиону, и тот привычно перекинул её на плечи, придерживая за лапы.

Друзья вышли на галерею, опоясывающую локомотив.

– Спрыгиваем? – обернулся к Евгению Родион.

Базаров поморщился.

– Давай, может, лучше с задней площадки? Не хотелось бы затянуться под колёса…

Парни направились в конец галереи.

– Ты не помнишь, надо прыгать по ходу или против хода? – задумчиво глядя на выбегающие из-под локомотива шпалы, поинтересовался Раскольников.

– Надо как-то, чтоб не в столб, – пасмурно ответствовал Базаров.

Доктор взмахнул рукой, и пространство перед ними начало искажаться: рельсы, столбы и шпалы то появлялись, то исчезали; наконец мелькающие по обеим сторонам ёлки замедлились достаточно сильно, чтобы можно было попробовать спрыгнуть без риска сломать шею.

– Погнали! – крикнул доктор и первым сиганул с площадки. Следом за ним, прижимая к груди Муму, прыгнул и Родион.

Несмотря на все усилия Базарова, устоять на ногах друзьям не удалось. Однако им повезло: приземлились они не на щебень, а в жирную грязь, на которую так щедра была тёплая бесснежная зима. Сгруппировавшись, скатились под насыпь – Раскольников прикрывал своим телом Муму.

…Они лежали на земле, покрытой сухой прошлогодней травой.

– Ну как? Мы все целы и невредимы? – неуверенно вопросил Родион через пару мгновений, размыкая объятия и выпуская собачку.

– В порядке я! – бодро отрапортовала Муму, отбегая в сторону и отряхиваясь.

Базаров же вместо ответа издал страдальческий стон.

– Что?! – всполошился Раскольников.

– Рука, – мрачно процедил Евгений сквозь стиснутые зубы. – Я совсем забыл про неё, пока колдовал. А сейчас ей ещё раз досталось.

– Но мы же всё сделали. Теперь ты можешь исцелиться!

– Ага, чёрта с два я могу, – всё так же хмуро ответил Базаров. – Резерв на нуле, часа три пройдёт, прежде чем я хоть что-нибудь сумею.

– И что ты будешь делать? – не унимался Родион.

– Страдать, – огрызнулся Евгений.

В этот момент локомотив прямо посреди моста сошёл с рельсов и, красочно перевернувшись, плюхнулся прямо в Волгу, пустив волну до самых берегов. Чудовища, которые пытались сломать мост, исчезли, будто их и не было никогда.

Родион, Муму и Евгений потихоньку поковыляли к своим. Приближаясь к месту крушения, они услышали возглас Саши. Чичиков и Чацкий стояли возле вагонов, пытаясь пошевелиться, но у них ничего не получалось.

Время возле состава казалось застывшим, и не по велению Евгения. Никто не мог сдвинуться с места. Стояла какая-то неестественная тишина: ни порывов ветра, ни голосов. Не ощущалось даже запахов в воздухе. На стене одного из перевернутых вагонов сидела тень в цилиндре.

– Спасибо, мои дорогие Книжные Черви, – проникновенно начала она. – Вы помогли мне гораздо больше, чем эта глупая женщина.

Все герои обратили взгляды на фигуру. У Павла затряслись руки.

– Этот голос… Я помню его… Так это ты убил моего создателя?!

– Я, Чичиков? Как тебе сказать… если бы сейчас это имело хоть какое-то значение… Видишь ли, я никого не убиваю. Они умирают, потому что так положено. Им положено. И многим другим. А вы – вы просто ошибки. Вас не должно быть в этой реальности. И не будет. Очень скоро не будет. Некоторые постараются.

– Его не слушайте, – зарычала собака. – Опасен он.

– Ой, милая Муму. Собачий век вообще короткий. Но, я смотрю, с новым хозяином ты отлично ладишь, верно Базаров?

– Ты ещё кто? – презрительно поинтересовался Евгений.

– Давай опустим унылое описание персонажа. Я – это я. Сейчас я забрал с собой шесть недостающих детских жизней, ещё кто-то под руку попался, мне этого достаточно.

– Достаточно для чего?! – взревел ничего не понимающий Родион.