И Васек, так же по-крестьянски (как валушка или кабанчика), неторопливо и обыденно прирезал второго. Потом, уже вместе, очистили от барахла мертвых немцев, им-то теперь шмотье на фиг не нужно. А меня порадовало: трупаки шмонал уже почти без эмоций и даже на блевашки почему-то не тянуло. Вот так маньяками, наверное, и становятся… Это я себя успокаиваю таким черным юмором. А что? Помогает ведь. С другой стороны, к трупам я всегда спокойнее относился. Юрист все-таки, на курсе судебной медицины поход в морг на вскрытие обязательным был. А там для студентов-юристов патологоанатомы чаще или бомжей подбирали, или что-нибудь еще, не совсем свежее. Издевались, гады, на прочность проверяли. Еще и коржики при этом грызли, той же самой рукой держа коржик, сволочи…

Еще заметил, что слова в своих мыслях употребляю почти исключительно как на каком-нибудь отвязном форуме. Отчего бы это? Вроде в жизни так если и говорил, то в шутку и изредка… Хрен с ним, со своим изменившимся лексиконом попозже разберусь… Если будет у меня это самое «попозже»…

– Все, товарищ лейтенант, идемте по-за кустами к лесу, только метров через пятьдесят придется немного проползти.

Мы короткими перебежками преодолели кусты. И тут я опомнился: Васек держал карабин немецкий как положено (хороший солдат), да еще и патрон в ствол дослал, а я, как придурок (скорее лох), схватил свой как дубину – за ствол (и со стороны напоминал троглодита в охоте на мамонта). Образумившись, перехватил фашистское оружие нормально (да-а-а, это вам ни фига не «АКМ»!), да и патрон тоже дослал в ствол (не сразу, но дослал)…

Наконец кусты кончились. Блин! А до леса-то еще метров пятьдесят почти открытого пространства. Но, как говорится, дома и стены помогают, а раз пока тысяча девятьсот сорок первый, то я здесь совсем не гастарбайтер (хоть я и русак рязанско-оренбургский, но по гражданству таки гражданин Таджикистана), а самый настоящий представитель хозяев страны. Короче, нам не стены, нам трава помогла. И, скрываясь в траве, как два агрессивных червяка, мы доползли до леса. Затем еще чуток проползли, а там, вздохнув облегченно, рванули бегом.

Набегавшись до икоты (это не художественный, блин, образ, а злая проза жизни!), остановились у лесного родничка, тот журчал себе аполитично да пацифично. И журчаньем своим напевал какие-то свои неподходящие к текущему моменту песни о любви, лете, тепле и тому подобном прочем. А он нам, кстати, в качестве источника политинформации и не нужен был, зато воду поставлял вкусную и холодную. Хлебали лежа, как ужи, жадно, периодически кашляя. Пока икота не прошла. Ну, почти прошла. Напившись, мы до такой степени пришли в себя, что даже начали прихорашиваться. У меня, оказывается, в нагрудные карманы набилось горсти с две землицы, пришлось вернуть их матери-земле. Больше в одном кармане ничего не было, зато в другом нашлись документы старшего лейтенанта погранвойск НКВД Виталия Любимова. Офигеть, и не вставать плюс бесконечность! – Это же мои инициалы! Но у меня предков с такими анкетными данными не было, значит, это не мой предок. Дед мой на войне оказался лишь в сорок втором (возраст не позволял, он три раза бегал на войну, но, пока не стукнуло восемнадцать, не брали его). Зато потом он аж до пятидесятого года в Европах шатался – оккупационные войска. Рассказывал, что у меня там, в Европах, возможно, дядьки-тетьки незаконные есть. Немок понять можно, мужиков война выбила, а дед тогда молодой был, красивый, ордена-медали… – красавЕц, короче.

Ну а мы с Василием, передохнув, снова рванули на восток, типа – к нашим. Я, как непьющий, из немецкой фляжки слил на фиг шнапс и набрал водички – в пути нужнее. А Васек не слил, алкаш анонимный.

Вот иду, а сам постепенно пытаюсь понять, что же происходит и что теперь делать. Сон-то у меня какой знатный! Правда, к Сталину путь заказан, к Гитлеру ваще на фиг не надо (да горит этот ублюдок в аду во веки вечные!). Значит, начитался ты, брат, книг о попаданцах, о советских партизанах, о Медведевых с Ковпаками, вот тебе и шанс: попробуй-ка теперь себя в роли партизана!

Все-таки интересно: что со мной на самом деле сейчас происходит? То ли голову напекло на пляже до какого-нибудь инсульта, и тогда я сейчас в ближайшем отделении экстренной терапии в коматозном виде под капельницами валяюсь. То ли вправду какие-нибудь афганские духи-экстремалы задали себе задачу отомстить всем, кто в российских погранвойсках служил, да и, в порядке той мести, подсунули мне какую-то хитрую наркоту в каше. И тогда я опять-таки в коматозе лежу и под капельницами, но только в ближайшей психушке… Нет, это уж полный бред был бы!.. Но, блин, какой у меня бред подробный, детализированный! И все цвета, и оттенки, и звуки, и запахи! Впрочем, глюков у меня до этого в жизни не ловилось, так что, может быть, это у всех такое в видениях… Или у всех, кто с богатым воображением…

Я, как долбанутый (контуженный на всю голову), плетусь в арьегарде, Васек движется чуть впереди, пересекая местность бесшумно, как привидение. Иду за ним, хрустя валежником. Вдруг Тыгнырядно приостанавливается, поднимает руку, типа – внимание. Ладно, тоже не пальцем деланные, понял я.

Пытаясь не шуметь как лось, подхожу к Василию, вглядываюсь параллельно взгляду Тыгнырядна (да, склонил несклоняемую фамилию). Чего вижу? – Вижу лесную дорогу, а на ней – два немца чего-то шебуршатся, рядом стоит мотоцикл. Жестом показываю Ваське – мочим гнид. Я ж все-таки офицер, то есть командир, и пора уже вернуть свой авторитет. Так же жестом показываю Ваське на левого и как бы намекаю, что правый мой. Затаив дыхание, крадемся вперед, наши карабины (Kar-98k^[10] – Васек сказал, как этот карамультук обзывается) давно готовы плюнуть свинцом. Осматриваемся, я – вправо, Васек – влево, ни хера больше в округе нет, то есть ни херра^[11] нет (немцев нет). Я показываю интернациональным жестом (ладонью по шее): амбец немцам, пора мочить.

Чтобы ружбайка не дрожала (впервые в живого человека стреляю), ставлю ее для упора в развилку куста, да уж, це не «калаш», совсем не «калаш»… Тыгнырядно стоит, блин, как заправский биатлонист (у них же там, в биатлоне, стоячий огневой рубеж есть). Пальцами левой руки веду отсчет до выстрела: три, два, раз – бац-бац! – и не мимо! На полсекунды раньше меня в затылок своего немца вогнал свою пулю Тыгнырядно, затем и в живот «моего» колбасника вошла моя пуля. И мы, как лоси в сезон течки (ну или когда там они агрессивны?), бросились к немчуре. Фрицы, оказывается, рылись в чужих вещах: на противоположной нам стороне дороги, зарывшись до половины в придорожные кусты, стоит грузовичок. Я не знаю, что это за тачка, «ЗИС» это или вообще «ГАЗ», Васек обозвал эту ископаемую «Газель» полуторкой.

Рядом валяются убитые: один, видимо, водитель полуторки, женщина и милиционер (а как я понял, что это милиционер?). Водила и женщина – в штатском, милиционер, как положено, в форме, в мертвой руке сжимает «Наган». Похоже, они тут не туда зарулили, застряли и ремонтировались: крышки капота открыты. А немцы, внезапно появившись, убили всех троих.

После осмотра документов выясняется, женщина – заведующая РайПО^[12], мужчина в штатском – водитель того же РайПО, а мильтон, видимо, при них для охраны был. И везли они золото (не слитки, конечно, а ювелирку всякую) и деньги, потому немчура, охерев от добытого, и не просекла нашего появления. Вот и представляет собой теперь дохлая фашистня, так сказать, наглядное пособие о вреде мародерства.

И тут экстрима добавляет «мой» немец: он приходит в себя и начинает нести какую-то ахинею:

– Майне либе кляйне, майне Лизхен (это я не дословно, но что-то такое и примерно так немец и лепетал)…

А мне нужно чуть потерянный авторитет перед бойцом поднимать, и как мне не ссыкотно, подношу к левой стороне груди немца карабин и жму на спуск (признаю, в момент выстрела глаза закрыл). Внутри и страх, и переживания, и волнение, но внешне-то держусь как Чингачгук^[13]. Ловлю уважающий взгляд Тыгнырядна (или Тыгнырядны?). Внутренне я уже почти раздулся от гордости: орел, в натуре! Ну что ж, продолжу «орлять» (или орельствовать?) дальше, пока прет:

– Красноармеец Тыгнырядно, сейчас мы с тобой похороним убитых, а потом перенесем все деньги и украшения в лес и прикопаем. Нести с собой нет резона, нам воевать надо.

– Ага! – отвечает бравый Тыгнырядно.

Наших убитых мы прикопали недалеко от дороги, честно говоря, кое-как, подрывшись в какую-то нору под сосной и расширив ее, сверху положили жестянку с документами погибших, после войны разберемся В машине нашелся еще и топор, которым я сделал на сосне затес, на котором кое-как выцарапал дату и написал: «Трое советских людей». Чуток отдохнув, возвращаемся к машине и кладем все ценности в один мешок, заворачиваем его, и снова – в другой мешок, затем Васек взваливает мешок себе на спину, я беру лопату, и мы идем в лес. Заховав златоценности, снова беру у Тыгнырядна нож и вырезаю на коре дерева (под которым прирыто добро) слово «Клад» (довольно неоригинально, но ничего больше в голову не пришло), потом делаю стрелку, показывающую вниз.

– Все, Тыгнырядно, теперь можно идти… Или ехать, – я притормозил. – Слушай, ты мотоцикл водить, случайно, не умеешь?

– Да, товарищ командир, в Осоавиахиме^[14] учился, только там у нас «ПМЗ» были и «ТИЗи»… – Василь почесал «у потылице», – А! Справлюсь как-нибудь. Тут ОРУДу нема.

– Тогда каску немецкую на голову и заводи эту шайтан-арбу!

– Чего заводить?

– Мотоцикл, говорю, заводи! – Да, Ильфа с Петровым красноармеец Тыгнырядно явно не читал.

Пока Василь разбирался с произведением баварского автопрома (или мотоциклопрома?), я собрал трофеи, в том числе и документы погибших, кому-нибудь передадим. Минут через пять-семь на весь лес (как нам показалось) затарахтел наш цундап (или БМВ – совсем другое?), я прыгнул в коляску и удобно сел, ухватившись за пулемет. Провозившись с пулеметом минуты две, дослал патрон в ствол, мало ли: вдруг впереди враг. И мы покатили вперед. Интересно, а переснарядить этот барабан я сумею? Надо бы разобраться получше во время следующей остановки. А пока, надеюсь, и этого хватит…

Ехали мы довольно долго, но, когда едва стало вечереть, не рискнули двигаться в сумерках и, оттолкав байк метров на двадцать в лес, решили поесть, ну арийцы нам консервов каких-то подкинули в кузове (вообще-то вроде багажник) мотоцикла. И только сели вечерять, как слышно пиликание по лесу одиночного мотора. Так ведь у нас пулемет имеется, как же пропустить одиночных полуночников-нелегалов с рейховыми паспортами без советской визы? Пограничник я или нет?! Получается, аж дважды пограничник! Натянув каски, отцепляем пулемет МГ, так обозвал его Васек (почти как Дженерал Моторз, но наоборот), таимся в кустах у дороги. Наконец рокот мотора приближается, вот уже виден силуэт очередного байка. И я даю щедрую (даже слишком – не рассчитал) очередь по тонкому лучу мотоциклетной фары (светомаскировка), мотик виляет, и с другой стороны дороги Васек влупливает из своего Kar-98 по сидящему в коляске немчурину. Нам, обормотам, повезло: и что на этом мотоцикле пулемета не было, и что мотоциклиста я убил первой очередью (правда, выпустил патронов пятнадцать, а попал, как оказалось, всего двумя, зато один – прямо в глаз), Васек своего ранил, потом прибил прикладом, ну нечего им было нам подлянить с ужином, кайфоломы. Само собой, у нас уже полная эйфория, за день шестерых немцев убили, Рэмбы, блин! Потому, на радостях пожрав, легли спать без предосторожностей. Даже не додумались замаскировать следы съезда, ну не идиоты?!

Единственное, о чем подумать успел, перед тем как отрубиться, так это: «А что, если утром проснусь, а прошлый день весь по новой запустится? «День сурка» же у меня! Ну, или «зеркало для героя», если патриотичнее…»

Так что нас, дрыхнувших, как в мирном турпоходе, немцы и взяли ночью, суки тевтонские! Васька хоть попытался отбиваться, его убили очередью из автомата, а мне, сонному, какой-то умник дал по тыкве – и абзац (они что, думают: у меня тыква казенная?). И даже никакой «перемотки», видимо, кто-то сверху так перепланировал мой путь в этом мире (или глюке?).

Немцы, оказывается, по дороге колонну военнопленных наших гнали, да и заночевали вместе с колонной всего в паре-тройке километров от нас. Услыхав звуки нашего блицкрига, малость обеспокоились и, выделив для той цели народец, старательно начали искать окаянцев, сначала нашли мотоцикл, который мы раздолбали, да еще с тепленькими трупами в комплекте, и по нашим же следам, по следам мотоцикла, которые только слепой бы не увидел, тут и Чингачгуком не надо было быть, прошли маленечко, да и взяли ночером тепленьких. К тому времени еще и не стемнело толком. Месяц июнь, как-никак, ночи короткие. И, почти не разбудив, опять ушибленного на всю голову, повели меня куда-то в полутьме. Сперва, само собой, побив гениально-генерально, нанеся мне «множественные ушибы тупыми предметами». Да нет, эти суки не предметами били, а всем, что попадалось под руки, ну и руками-ногами добавляли. Помню только, что очень удивился, почему немцы мотоцикл не забрали. Удивлялся недолго, пока из лесу на нашем мотоцикле не притарахтел немчик, который почти сразу по приказу своего командира потарахтел куда-то дальше, отвозить «выморочное имущество», вместе со второй тарахтелкой… Затем меня привели куда-то, а там большая толпа наших пленных ночует на поляне, точнее – на опушке леса, она же – широкая обочина дороги. Вокруг немчура у костров сидит, жрут. Никакой тебе светомаскировки! Не боятся никого. Нам, пленным, само собой, хрен что дали, то есть ничего не дали. Ну, мне-то не особо важно, мы с Васькой не так уж давно пожрали, и даже с часок, наверное, поспать успели. Васька хоть сытым помер. Может, ему не так обидно будет. А, как ни крути, в смерти бойца я виноват. Раз уж командиром назвался, должен был подумать обо всем: и о следах, и о дежурстве по очереди. Кем бы я ни был: хоть в реале сержантом погранвойск, хоть в этом бреду старлеем… Косяк, да еще какой! И, даже если косяк не в реале, а коматозном бреду, все равно как-то хреновато на душе… Одна надежда, что с утра или в сознание приду где-нибудь в больнице, или мой «День сурка» продолжится и я все исправлю, и Василий живой останется.

До рассвета я так и не уснул. Да и не пытался, честно говоря. И не только потому, что, лежа на пыльной обочине, да с раскалывающейся черепушкой, особо не поспишь. Уж больно много всего в мою ушибленную голову лезло. Еще немцы удивляли. Ведь, сволочи, нисколечко не боялись, что пленные в темноте рванут в разные стороны. Нет, посты они какие-то точно выставили, фонариками время от времени валяющихся красноармейцев высвечивали. Но ведь их не так уж и много было. И уж точно, что пленных как минимум раз в десять больше было. Наверное, потому, что пленные какие-то вялые были. Как пришибленные все. Даже не шептался между собой никто. Во всяком случае, я не слышал. Так вот, в раздумьях и в борьбе с головной болью, ночь и прошла…

И что было до того? Как я оказался в белорусском лесу, почти наедине, да с толпами фашистов немецких в придачу? А до того сначала было прекрасное утро 24 июня 2012 года.