Вторжение гуннов вытеснило готов в изнеженную и утопающую в роскоши Римскую империю, которая в то время практически была не способна противостоять столь мощному потрясению; однако нашествие варваров на время остановилось, а междоусобные распри вождей истощили силу их народа, из-за чего он пришел в бездействие; и лишь шестьдесят лет спустя, когда враждующие группировки были объединены твердой рукой и искусной политикой их прославленного вождя Аттилы, гунны снова стали представлять угрозу для Западной Европы.

В правление императора Восточной Римской империи Флавия Аркадия банда этих охотников до сокровищ разорила провинции Малой Азии, откуда они привезли богатую добычу и бесчисленное количество пленников. Они пересекли Азовское море, проникли тайными путями по берегам Каспийского, перешли горы Армении, переправились через Тигр и Евфрат и оккупировали Киликию и христианский город Антиохию. Египет затрепетал при приближении захватчиков, а в Иерусалиме монахи и тьма паломников, спасаясь от их яростного нашествия, поспешно уплыли из Святой земли. Однако, уйдя с прямой дороги на Палестину и наступая по равнинам Мидии, они встретились там с персидской армией, обладавшей превосходящей силой и дисциплиной, и, вынужденные отступить, вернулись к своей погибели в родную землю, потеряв почти всю добычу, но только не свое неутомимое честолюбие.

Аттила, или Этцель, сын Мундзука, получивший от своих врагов и союзников прозвище Бич Божий, который похвалялся тем, что там, где ступало копыто его лошади, уже не росла трава, сменил своего дядю Ругилу в качестве соправителя гуннов вместе со своим братом Бледой, которого он, однако, вскоре лишил и трона, и жизни, как говорят, по примеру Ромула, основателя Рима, убившего своего брата Рема. Его черты, как рассказывает готский историк, несли на себе печать его происхождения: маленькие, глубоко посаженные глаза, плоский нос, смуглая кожа и редкие волоски вместо бороды, широкие плечи и приземистое, кряжистое, непропорциональное туловище, хотя и чрезвычайно мускулистое. «В гордой походке и манере себя держать, – говорит Гиббон, – выражалось сознание его превосходства над всем человеческим родом, и он имел обыкновение свирепо поводить глазами, как будто желая насладиться страхом, который он наводил на окружающих. Однако этот дикий герой не был недоступен чувству сострадания: враги, молившие его о пощаде, могли положиться на его обещания мира или помилования, и подданные Аттилы считали его за справедливого и снисходительного повелителя. Он находил наслаждение в войне; но после того как он вступил на престол в зрелых летах, завоевание севера было довершено не столько его личной храбростью, сколько его умом, и он с пользою для себя променял репутацию отважного воина на репутацию предусмотрительного и счастливого полководца».

После того как он победил своих врагов в Азии, подчинил царства персов и мидян и принудил к покорности всех правителей от Дуная до Китайской стены, эмиссары императора Феодосия предприняли покушение на жизнь царя гуннов, чем навлекли гуннское войско на Константинопольскую империю. Аттила разорил восточные области Рима вплоть до окраин Византия, где пятьдесят восемь башен не устояло пред штурмом захватчиков, и заставил кесаря заключить мир на самых унизительных условиях, причем Феодосий согласился отныне выплачивать дань гуннам и те вернули несметное число захваченных в плен византийцев за сумму, которая позволила бы вести долгую и славную войну. Основав свою столицу на равнине к северу от Дуная, в Венгрии, близ современного города Токая, вождь-победитель, который, по рассказам венгров, заложил основание Буды, поселил своих придворных, жен и приверженцев в селении из деревянных хижин, где окружил себя поэтами и менестрелями и принимал послов от всевозможных суверенов Европы и Азии, приняв титул Аттилы, потомка Нимрода, царя царей и владыки гуннов, готов, данов и персов^[25]. Римский посол Приск оставил нам подробный рассказ о том, как его принимали при дворе у гуннов; порывистые жесты, не вязавшиеся с суровой и неподвижной мрачностью их монарха, чье лицо никогда не расслаблялось до выражения радости или веселья ни при звуке песен, которые пели в его хвалу придворные музыканты, ни нелепых речей и ужимок его шутов, мавританского и скифского, и оно смягчилось лишь при появлении его младшего, самого любимого сына Эрнака, которого он нежно обнял и к которому, предрекая ему славу и победы, превосходящие его собственные, он выказывал привязанность, казалось бы несовместимую с его обычным свирепым, неподатливым и суровым нравом. Его дворец, окруженный стеной с высокими башнями, не был лишен некоторых архитектурных претензий на красоту. Он опирался на резные колонны весьма любопытной и своеобразной работы, при нем же находилась баня; и все поселение представляло собой страннейшую мешанину роскоши, грубого великолепия и варварства. Превосходнейшие ковры из Персии устилали палатки, драгоценнейшие камни усыпали наряды гуннов из вышитого шелка, а столы их были уставлены золотыми блюдами и кубками. Один Аттила придерживался простоты предков и, подобно им, трапезничал верхом на коне самой грубой пищей, которую придворные, проводившие свои пиры в одном зале с вождем, подносили ему с серебряного стола на деревянной тарелке. На пирах, где довелось присутствовать Приску, вождь готов сидел одесную, а римские послы – ошуюю монарха, и, вероятно, именно левая сторона считалась почетным местом, как это остается и по сей день у китайцев и большинства татарских народов.

В 447 году гунны снова вышли из своего венгерского приюта и обратили оружие против римских провинций в Западной Европе. Аттила повел своих приверженцев в сердце Галлии и, гоня перед собой воинственных франков под началом их короля Меровея, дошел до самого Орлеана, который он обступил и взял в тесную осаду. Но римский губернатор Аэций собрал громадную армию из готов, вандалов, франков и почти всех народов от Вислы до Атлантики, на преданность которых Рим претендовал или которые забыли о римском угнетении перед лицом угрозы от общего врага. Аттила вновь переправился через Сену и столкнулся с силами неприятеля на равнинах Шалона^[26]. Перед тем как вступить в битву, царь гуннов посовещался со жрецами и предсказателями относительно ее исхода, и они предрекли ему поражение, но зато и смерть его главному противнику. Однако Аттила, твердо вознамерившись либо доблестно принять свою участь, либо преодолеть судьбу благодаря неустрашимости своих ратников, выступил перед ними с воинственной речью и постарался стряхнуть с них непривычный упадок духа, напомнив им о прежних подвигах и храбрости. «Воины, которым покровительствуют Небеса, – воскликнул он, – остаются невредимыми среди неприятельских стрел!.. Я сам брошу первый дротик, а всякий негодяй, который не захочет подражать примеру своего государя, обречет себя на неизбежную смерть». Возглавив центральную колонну, Аттила самолично повел воинов в атаку, но в ходе ожесточеннейшей битвы, в которой на поле боя полегло 100 тысяч гуннов и 60 тысяч их противников, гунны были вынуждены отступить и, добравшись до лагеря, приготовились сжечь себя, своих жен и сокровища, нежели сдаться или попасть в руки римлян. Однако победа Аэция была куплена слишком дорогой ценой, чтобы он смог преследовать беглецов или продолжать войну, и Аттила в конце концов покинул Галлию без дальнейших препятствий и пронесся разрушительным ураганом по всей Южной Германии и Северной Италии. Гунны разграбили и сожгли дотла города Альтин, Конкордию, Падую, Виченцу, Верону и Бергамо, но пощадили города и жителей Милана и Павии, так как те покорились своим жестоким завоевателям без сопротивления. Найдя в королевском дворце Милана картину с изображением одного из римских императоров на его троне, у ног которого простерлись на земле князья Скифии, Аттила приказал художнику переписать фигуры, так чтобы императоры вереницей просителей выстроились перед скифским самодержцем, выкладывая у его ног золото из мешков в уплату дани.

Разграбив весь север Италии, гунны направились к Риму под предлогом освобождения из плена Гонории, сестры императора Валентиниана, которая, движимая честолюбием или завистью к брату, послала Аттиле предложение своей руки, а когда римляне раскрыли ее замысел, была помещена в строгое заключение.

Подойдя почти к самым воротам Вечного города, Аттила приготовился разбить лагерь на небольшом расстоянии от его стен, прежде чем приступить к осаде, как вдруг его продвижение остановил папа римский Лев, отважно выступивший из города в своем священническом облачении и сопровождаемый всего лишь немногими безоружными прелатами. Подойдя к царскому шатру, глава и владыка всего христианского мира строго обличил варвара-самодержца и произвел на разум Аттилы столь мощное впечатление своим величественным видом, храбростью и красноречием, с которыми он смело воспретил вождю сделать хоть еще один шаг дальше и дерзнуть осквернить своими кровавыми бесчинствами город, освященный мученичеством святых Петра и Павла, что гунн согласился отказаться от своих планов и, развернувшись вместе с войском, вскоре после того оставил Италию и возвратился в свою деревянную столицу.

Вскоре после этой кампании Аттила прибавил к и без того уже многочисленному сонму своих жен прекрасную деву по имени Ильдико и с большой помпой отпраздновал бракосочетание в своем задунайском дворце, но в брачную ночь его прислужников разбудили громкие крики и плач его невесты, и, войдя в его спальню, они увидели, что их владыка скончался из-за разрыва кровеносного сосуда; некоторые авторы рассказывают, что это было действие яда, поданного ему в кубке во время свадебного пира по наущению молодой жены, не желавшей этого брака; но его приверженцы всегда упрямо отрицали эти слухи, не в силах смириться с мыслью, что их герой, на которого они взирали почти как на божество, пал от руки человека. Его останки положили в три саркофага из золота, серебра и железа, и гунны оплакивали его кончину по своему дикому обычаю – отрезали себе волосы и наносили раны на лица; и, похоронив его втайне, ночью, они положили с ним в могилу самую ценную часть награбленных богатств, которые он вырвал у покоренных городов и завоеванных народов; причем пленников, вырывших ему могилу, бесчеловечно умертвили на том же месте^[27]. Могущество гуннов ненадолго пережило их покойного великого вождя. Эллак, старший сын Аттилы, потерял жизнь и венец в битве с готами на берегу реки Нетад в Паннонии. Его брат Денгизих еще пятнадцать лет держался на берегу Дуная против народов, бывших рабами его отца, но затем, вторгшись в Восточную империю, он пал в битве, и его голову, отделенную от бесчувственного трупа, привезли в Константинополь и выставили на Ипподроме напоказ грекам. Ирнак, младший и любимый сын Аттилы, впоследствии со своей ордой и приверженцами брата удалился в сердце Малой Скифии, где они вскоре были подавлены новым потоком захватчиков – игуров, которые, хлынув из заледеневших областей Сибири, в конце концов потушили пламя империи гуннов.