Глава X
В трюме

Атаман Брюлар велел перевезти на корабль «Катерина» все свои вещи и мебель: стол, запачканный салом и вином, старый сундук, в котором ровно ничего не было, синюю разорванную грязную рубашку, толстую дубину и оловянную кружку с ромом.

Войдя в каюту несчастного шкипера Бенуа, он был приятно удивлен богатством, там находившимся. Во-первых он взял соломенную шляпу и надел ее себе на голову, потом оделся в шкиперскую куртку и панталоны. Правда, все это было для него очень узко, очень коротко, за что он и осыпал проклятиями и ругательствами прежнего хозяина этих вещей. Но он не думал о щегольстве и довольствовался тем, что нашел.

На другой день утром, встав с постели и одевшись перед зеркалом в новое свое платье, он сказал:

– Какой молодец я стал теперь, черт возьми! Ничто так не меняет наружность человека, как платье!

Потом он с аппетитом позавтракал куском трески, ломтем голландского сыра и тремя кружками водки, а после того спустился под палубу, чтобы осмотреть негров. Со вчерашнего дня большие намаки были несколько забыты, покинуты, но что делать! В продолжение этого времени случилось столько важных происшествий, что, право, некогда было думать о них.

А потом около полудня атаман Брюлар спустился под палубу, весьма просторно устроенную для помещения негров. Свет проходил туда сверху сквозь решетчатое окно.

Брюлар начал осмотр своего корабля с правой стороны.

О, тут находились только одни ребята, бедные и слабые творения, служащие, можно сказать, мелкой ходячей монетой в этом торге человеческим мясом! Эти черные ребятишки играли тут точно так же, как будто бы они были на цветущих и тенистых берегах Красной реки, в родной стране своей.

Брюлар прошел мимо и нечаянно придавил своей ногой в темноте одного ребенка, который испустил пронзительный крик.

– Зачем ты суешься мне под ноги, проклятый африканский поросенок! – сказал Брюлар.

И он продолжал идти дальше под палубой корабля, будучи весьма недовольным этими негритятами, которые плохо идут в продажу. Но когда он дошел до отделения больших негров мужского пола, то улыбка удовольствия показалась на губах его. Это были все здоровые и сильные люди, крепкого телосложения, а потому атаман с жадным любопытством осматривал их широкие плечи, жилистые руки и ноги. И хотя они были все скованы, однако же нельзя было сомневаться в их силе, ибо они были здоровы и молоды. Старшему из них не было и тридцати лет от роду.

Эти взрослые негры не подражали счастливой и простодушной беспечности ребят, ибо они лучше понимали свое положение.

Некоторые из них сидели неподвижно, свесив голову на грудь и потупив в землю мутные и бессмысленные глаза.

Другие ломали себе руки, скрипели зубами и выли.

Иные старались проглотить свой язык и тем задушить себя – род смерти, как говорят, довольно обыкновенно употребляемый у дикарей.

Иные лежали врастяжку на полу и в бешенстве и отчаянии бились ногами, тщетно стараясь разорвать свои оковы.

Наконец, некоторые из них, а это была большая часть, лежа на боку, спали тревожным сном, мечтая об отечестве своем, и даже радость и удовольствие выражались на лицах многих из спящих.

Между прочим Атар-Гюль, молодой негр с курчавыми волосами, улыбался во сне, волнуемый воспоминанием о родине и приятным призраком минувшего счастья. Бедный негр был так доволен своим сновидением!

– Я посмеюсь тебе передо мной, черный урод! – сказал Брюлар, которому досадно было видеть эту неуместную веселость, и ударом дубины разбудил спящего.

Право, жалко было смотреть на этого человека, недавно столь веселого, столь довольного, вдруг погрузившегося в мрачное безмолвие при виде своих оков и заливающегося слезами.

Ибо тогда он вспомнил о настоящем своем положении и подобно прочим почувствовал ужасный голод, потому что во время тревоги их совершенно забыли и не кормили.

Брюлар прошел к самому концу корабля; там были помещены женщины.

– А-а! – сказал атаман. – Вот здесь-то сераль, черт возьми! Нужно посмотреть это хорошенько, Картаут, принеси-ка мне фонарь! – крикнул он своему прислужнику.

Фонарь тотчас был принесен, и Брюлар начал осматривать.

Представьте себе около двадцати негритянок от семнадцати до двадцати двух лет, стройных, рослых, здоровых молодых девушек с красивыми лицами, прямыми и тонкими носами, высоким лбом, покрытым густыми длинными черными волосами, лоснящимися как воронье крыло. А какие глаза! Пламенные, сверкающие! И розовые губы, между которыми белел ряд жемчужных зубов.

Если бы вы видели их, всех этих негритянок, странным образом освещенных дрожащим светом фонаря Брюлара! Одни из них, едва прикрытые лоскутом пестрой ткани, показывали круглые и полные плечи, другие закрывали руками свою прелестную грудь, третьи…

Одним словом, вид этих черных красавиц так прельстил Брюлара, что он сказал своему прислужнику Картауту:

– Сведи-ка ко мне в каюту вот этих двух мамзелей! – И указал на них дубиной, ударив при этом их по спине.

Картаут отпер запоры и погнал перед собой этих двух бедных девушек, печальных, полунагих и робких.

При виде их, входящих по узкой лестнице каюты, тусклые глаза атамана заблистали подобно двум горящим уголькам.

Он последовал было за ними, но, сделав несколько шагов вперед, был остановлен странным и ужасным зрелищем.

Глава XI
Атар-Гюль

Читатели наши, вероятно, помнят того высокого красивого негра, которого покойный шкипер корабля «Катерина», господин Бенуа – царство ему небесное! – купил у маклера Ван Гопа, Атар-Гюля, столь внезапно разбуженного дубиной Брюлара, за то, что этот негр осмелился смеяться перед ним во сне.

Отделенный от прочих неизвестно по какой причине, он был помещен близ выхода на палубу.

Проходя мимо него, атаман поскользнулся, споткнулся и упал на пол, ругаясь.

Поднявшись на ноги, он увидел свои руки, запачканные кровью, и Атар-Гюля, лежащего почти без дыхания.

Он подошел к нему и, рассмотрев хорошенько, увидел, что несчастный прокусил себе жилы на руках зубами, чтобы изойти кровью и умереть.

– А, собака проклятая! – воскликнул атаман. – Ты хочешь лишить меня двух тысяч франков! Нет, брат, постой! Я не дам тебе умереть! Эй, Картаут, скорей сюда!

Прислужник поспешно прибежал.

– Ступай наверх в каюту и мигом принеси мне оттуда два носовых платка, корпии и кусок жеваного табака… Нечего делать, придется самому быть лекарем!

Когда Картаут принес все требуемое, то Брюлар проворно перевязал искусанные руки Атар-Гюля и остановил кровотечение.

– Теперь, – сказал атаман двум из своих разбойников, – свяжите руки этому черномазому черту да отнесите его наверх на палубу… Ему надобно проветриться.

Разбойники унесли Атар-Гюля почти бездыханного. Оживленный свежим ветерком, он открыл глаза. Это был, как известно, человек высокого и крепкого телосложения, не уступавший ни в чем Брюлару.

По знаку атамана все разбойники удалились и оставили его одного со своим пленником.

Атар-Гюль также пристально смотрел на него.

Эти два человека должны были непременно полюбить или возненавидеть друг друга с первого взгляда.

Они возненавидели. Это ощущение было мгновенное, но выразилось различным образом у каждого из них. Глаза Брюлара засверкали, губы побледнели. Напротив, Атар-Гюль остался спокойным и равнодушным, и даже кроткая улыбка появилась на его устах. Взоры его, сперва неподвижные и проницательные, устремленные на атамана, вдруг сделались умоляющими и боязливыми, и негр с выражением глубокой покорности протянул свои руки Брюлару.

Хитрая смышленость дикаря подсказывала ему, что для удовлетворения ненависти нужно притворяться и идти мрачными и далекими извилинами. И лицемерие, столь же искусное в диком, как и в образованном состоянии человечества, очень помогло ему в этом случае.

– Это трус! Он боится меня, он просит о пощаде, – сказал Брюлар, – а я думал о нем лучше. Впрочем, и то правда, что это дикий скот не способен чувствовать ни гнева, ни ненависти.

Это ложное предположение погубило Брюлара. С этого времени Атар-Гюль стал гораздо выше его.

Атаман, не почитая его достойным своей злобы, обернулся к нему спиной и отошел прочь.

В это время он вспомнил, что негры его со вчерашнего дня еще ничего не ели, а потому позвал одного из разбойников, умевшего говорить по-намакски, и велел накормить их.

Через час после этого негры получили по порции воды, трески и сухарей и приходили кучками от двенадцати до пятнадцати человек дышать свежим воздухом на палубу корабля.

Эти бедные невольники грелись под благотворными лучами солнца, забывая темную и сырую тюрьму свою под палубой. И смеялись от радости своим глупым и бессмысленным смехом, видя над собой лазурное небо и показывая на него пальцем друг другу.

После того пригнали также на палубу и женщин проветриться и отдохнуть.

– Капитан, – сказал один разбойник Брюлару, – послушайте-ка… – И он прошептал ему что-то на ухо.

– В самом деле? – отвечал атаман. – Постой же, я дам ему! Поди сюда, Сухой, – сказал он, обратившись к одному из матросов своих, прозванного неизвестно почему Сухим, хотя он был очень толст. – Поди сюда! Как осмелился ты, бездельник, прикоснуться к одной из тех женщин, которых привели в мою каюту? Разве ты не слышал моего приказания, которое должно быть священно для тебя?

– О, священно, священно! Похоже на то…

И матрос хотел прибавить еще какую-то насмешку, но атаман, ударив его сильной рукой своей, опрокинул на палубу.

Упрямый Сухой, поднимаясь на ноги, продолжал ворчать, упрекая атамана в несправедливости.

– А, ты еще умничать стал! Постой же, я дам тебе, ты получишь ее!

– Негритянку? – спросил Сухой.

– Да!

Но в этом «да» заключалась ужасная насмешка, которая заставила невольно вздрогнуть матроса.

Брюлар отвернулся от него и продолжил разговаривать с другими разбойниками.

– Итак, ты говоришь, что две негритянки не хотят выходить наверх?

– Я не говорю «не хотят», капитан, а говорю, что не могут, потому что они умерли.

– Черт возьми! И из хорошего разбора?

– Одна была ничего, порядочная, а другая так себе, худенькая.

– И на третий день уже! Тысяча чертей! Ну что, если они все начнут дохнуть! От чего они умерли, от жары или от голода?

– Я думаю, что от голода и от жары.

– Выкинь же их скорее оттуда, они перепортят мне остальных.

– Слушаю, капитан. Правда, они уже попахивают…

Через десять минут два матроса вынесли на палубу тела умерших негритянок и хотели бросить их в море.

– Постой! – сказал атаман.

Матросы опустили тела опять на палубу.

– Сухой! – закричал Брюлар. – Тебе приглянулись негритянки, я на тебя вовсе не сержусь за это, а чтобы доказать тебе мою снисходительность, то вместо одной даю тебе двух. Привяжите его к бочке вместе с этими двумя трупами и бросьте в море!

– Живого? – спросил с беспокойством один из разбойников, бывший в большой дружбе с Сухим.

– Разумеется! – отвечал атаман, уходя в свою каюту.

После этого раздались вопли, ужасный крик, мольбы, ругательства и, наконец, шум падающего в воду тяжелого тела, всплеснувшего брызги на палубу.

Тогда Брюлар вышел опять наверх и, указывая разбойникам на бочку, плавающую уже далеко от них по морю, и на несчастного Сухого, который, сверкая глазами и извиваясь на трупах, к коим он был привязан, испускал ужасные, отчаянные вопли, сказал:

– Да послужит это вам примером, мошенники! Вот что значит не исполнять приказания вашего великого атамана! Впрочем, он не умрет с голоду, – прибавил Брюлар улыбаясь.

Через несколько минут после того бочка едва чернела вдалеке, на середине океана, а вскоре исчезла совершенно с заходом солнца.

Наступила ночь. Огонек опять засветился в каюте Брюлара. Этот огонек и уединение сильно возбуждали любопытство разбойников. Что такое делал он там каждую ночь? Зачем он так старательно запирался? Ибо он под страхом смертной казни запретил входить в свою каюту, за исключением особенных, важных и не терпящих отлагательства происшествий, в противном случае нарушитель его приказаний был бы немедленно выброшен в море. Такую силу и власть сумел приобрести атаман над разбойниками, слепо повиновавшимися ему.