«Она и спеть может»

Село Хворостянка довольно большое, но как всегда бывает в селах, все друг друга знают, а слухи распространяются с космической скоростью. Кто-то обсуждал избиение Азата и действия его матери в столовой, кто-то читал в газетах, кто-то слышал от соседей. Единого мнения на счет всей этой истории у местных жителей нет.

Продавец в местном магазинчике говорит, что «ничего про такой ужас не слышала». «Директор школы у нас хорошая женщина и спеть может. А конфликты… Ну, я не знаю, время сейчас такое. Я зашла как-то в школу, там носятся все… Ой! Такие дети, что поделать!»

Двое подростков, которые недавно окончили школу, рассказали, что «слышали, что кого-то отпинали там». Но мнение выразили по другому поводу. «У нас там учитель информатики сумасшедший. Как он туда попал, в эту школу, вообще непонятно. Говорят, друг директора. Он на уроке орет как ненормальный. А однажды кинулся на ученика и начал его душить. С ним надо что-то делать, а то либо он детей поубивает, либо они его однажды убьют».

Редкие продавцы на полупустом рынке поделились, что полностью на стороне Найпы. Мол, сын заступился за мать, и он молодец. Но в справедливость они не верят. «Связи у директора школы в полиции, судах, она мастер запугивать».

Местная жительница Ольга Курова, чей сын Данил тоже учится в хворостянской школе, рассказала, что тоже недавно конфликтовала с руководством школы, но жаловаться никуда не стала.

«Мой ребенок 11 декабря споткнулся на физкультуре, упал и сломал руку. Его отвели к медсестре, “скорую” вызывать не стали (они никому не вызывают, потому что могут быть проблемы). Я примчалась в школу, а он стоит на улице, ждет меня. Его медсестра вывела, чтобы, видимо, был со своей рукой подальше от школы. Мы поехали первым делом в больницу, потом уже я стала разбираться. У них там полы в школе не меняли лет сорок, Данилка рассказал, что споткнулся о щель в полу. Классный руководитель стала меня уверять, что полы ремонтировали, и у них есть все документы. Мол, при чем здесь полы, это дети такие! Учителям пофиг на детей, им важна только своя репутация. Начали мне говорить, что кроссовки были не завязаны у него, еще что-то…»

Судя по фотографиям, в полу в школьном спортзале между старыми досками действительно щели и грубые швы. «Мне интересно, куда деваются наши деньги, которые мы бесконечно платим на нужды школы?» – недоумевает Ольга.

Зарина, преподаватель в доме детского творчества, знает о конфликте и волнуется за семью Азата. «Мама Азата одна пытается идти против системы, я за нее переживаю. Уже ходят слухи, что она якобы вымогала у родителей Макарова деньги. Уверена, что это неправда. Найпа Алгалиева – очень порядочная женщина».

При упоминании имени Обуховой одна из девочек оживилась и сказала, что Ольга Васильевна ведет у нее английский язык. «Она несправедливо учит, в классе многим занижает оценки. Мы с девочкой одинаково контрольную решили, она мне четыре поставила, а девочке – три. И потом говорила ее маме, что ей нужно репетиторство. Я занимаюсь у нее за деньги, и многие занимаются».

Ирина Глазкова, живущая в том же доме, что и Найпа Алгалиева, рассказала, что сочувствует Азату и его матери. «Да, они приезжие, ну и что? Они порядочнее многих местных тут. Я не знаю точно, что у них там было с Обуховой, как они на нее работали, я не видела. Но видела, как она приезжала сюда, как увозила Ольгу и привозила обратно. Однажды привезла ее, она уставшая вся такая. Я говорю: “Сколько тебе она заплатила за весь день?” Та руку разжимает – в руке двести рублей. Я бы хотела, чтобы Найпа в этой схватке со всеми нашими “шишками” победила, потому что иначе так и будет у нас твориться произвол против простых хороших людей».

На прошлой неделе делом Алгалиевой занялся новый адвокат из Самары, которого оплатила общественная организация «Домик детства». В «Домик» Алгалиева обратилась случайно, увидев в интернете, что организация помогает детям и малоимущим семьям. По словам адвоката Нины Ивановой, судебное разбирательство, скорее всего, затянется. «В разумных пределах получить компенсацию морального вреда шанс у Алгалиевой есть. Но суд наверняка будет долгим, потому что мы привлекли в ответчики руководство школы. Конфликт начался в школе, и прямо сейчас климат там не очень хороший. Азат предоставлен сам себе, он не получает знания. Пока еще не было слушания с учетом новых обстоятельств, будем ждать».

* * *

Вечером Азат делает домашнее задание по английскому. Не понимает практически ничего, я подхожу, чтобы помочь. Заодно спрашиваю, как прошел его день в школе.

– Так, нормально, – отвечает он и склоняется над тетрадью.

– Как ты думаешь, почему с тобой в школе не разговаривают?

– Из-за Ольги Васильевны. Она настроила класс против меня. Будто я плохой, и мама моя плохая.

– Как бы ты хотел, чтобы эта история закончилась?

– Справедливо.

– Что для тебя значит «справедливо»?

– По закону… Чтобы наказали Ольгу Васильевну. За то, что мы на нее работали, за то, что она грубила моей мамке, за то, что занижает оценки.

– Может, тебе лучше переехать в Самару, пойти там в другую школу?

– Я не хочу, я тут привык. И мамке и так тяжело, она больная, а как мы там будем жить?

Я уезжаю из Хворостянки поздно вечером, в сильную метель. Снег засыпает и толкает машину, впереди ничего не видно, кроме бело-черной мглы. Водитель шутит, что за ночь Хворостянку заметет вместе с домами.

«Догвилль»

Для того чтобы история Найпы Алгалиевой получилась максимально полной и достоверной, мне потребовалось провести в Хворостянке несколько дней. На разговор с журналистом Найпа решилась от отчаяния. К тому времени, когда я приехала в Хворостянку, у нее уже не осталось сил, чтобы бороться самостоятельно. Ситуация была критической: Азат приходил домой в слезах, с ним не разговаривали в классе, учительница по английскому делала вид, что мальчика нет на уроках, директор школы прямо говорила Найпе о том, что им стоит уехать из села, а расследование по факту избиения Азата одноклассниками затягивалось и оборачивалось против жертвы. Поэтому наше первое интервью было скомканным и очень долгим: Найпа все время плакала.

Беседуя с Найпой, я чувствовала, что ее рассказ честный. А еще понимала, что она сообщила не все. Я редко довольствуюсь тем, что получаю на первом интервью. Хорошо, когда после опроса других участников истории и разговоров с местными жителями есть возможность снова вернуться к главному герою и задать уточняющие вопросы. Если он, как в случае с Найпой, расстроен и напуган, то может забыть о каких-то важных фактах, или может их стыдиться: мало кто готов излить душу незнакомому человеку, а тем более журналисту. Так что историю о том, как Найпа «попала в рабство к классному руководителю», я услышала от нее не сразу. Женщина рассказала об этом, когда немного привыкла ко мне и поняла, что я здесь не из-за «жареных фактов», а хочу правды и справедливости, как и она.

Для меня в разговоре с героем самое главное – терпеливо слушать и не лениться снова и снова уточнять детали. В разных ситуациях, в разном настроении он вспоминает новые факты. И даже если повторяет свою историю по кругу – важно слушать внимательно. В его речи всегда может проскользнуть фраза, за которую можно зацепиться и задать вопрос.

Всякий раз, когда Найпа упоминала в своем рассказе классрука Обухову, я замечала, что она начинает плакать сильнее, и говорить ей становится сложнее. В очередной раз, обратив на это внимание, я спросила: «Найпа, я же вижу, что вам трудно говорить о ней. Почему?» Найпа замялась и сказала, что не уверена, что ей стоит рассказывать об этом. Я объяснила, что для того чтобы материал был объективным и достоверным, я должна знать все. И тогда она призналась, что всей семьей они работали на Обухову за оценки Азата.

Когда Найпа рассказала мне всю историю, я оказалась в сложной ситуации. Как журналист я понимала, что у меня в руках важная и «громкая» тема. И я обязана раскрыть ее как можно полнее. Но также было очевидно, что после этой публикации на Найпу станут давить еще сильнее. Для человека из маленького села, в котором все властные структуры в одной лодке, пойти против системы – значит подвергнуть себя опасности. За развитием событий я буду наблюдать из Москвы, а Найпа останется в Хворостянке совершенно одна. А если она не справится? Возможных последствий для Алгалиевой я испугалась сильнее, чем она сама, потому что лучше представляла, какими те могут быть. И я посчитала правильным предупредить о них героиню и уточнить, действительно ли она хочет, чтобы я написала все, о чем она рассказала? Найпа неуверенно ответила, что готова бороться и верит в справедливость.

Конечно, невозможно на сто процентов предсказать, что произойдет после выхода материала. Но обрисовать круг возможных последствий для героя необходимо, особенно если это простой человек, никогда не сталкивавшийся с системой и не вступавший прежде в борьбу с ней в публичном поле. Важно дождаться, чтобы он успокоился (сообщать о последствиях заплаканному человеку бессмысленно), и сказать что-то вроде: «Я не могу вам гарантировать, что публикация все изменит к лучшему. Может произойти то-то и то-то. Готовы ли вы к этому?»

Мое неожиданное появление в хворостянской школе напугало директора. Я прекрасно понимала, что разговор не состоится, но все равно включила диктофон. И когда она попросила меня уйти, я объяснила, что наличие в тексте второй стороны в ее же интересах.

Отсутствие комментария – тоже комментарий. Когда со мной отказываются говорить, я всегда объясняю потенциальному спикеру, что процитирую в тексте его отказ. И предупреждаю, что такая стратегия сыграет не в его пользу. Это часто срабатывает. В этом случае сработало не так, как хотелось бы, но короткий комментарий директора школы я все-таки получила.

С родителями одноклассников Азата, в том числе и тех, кто принимал участие в драке, я пыталась договориться о встрече через соцсети, поскольку их телефонов у меня не было. Никто из тех, кому я написала, не ответил. Понимая, как ценен комментарий матери мальчика, который избил Азата, я не стала ей писать, а отправилась прямо к ней на работу.

Иногда дойти до героя ногами лучшее, что журналист может сделать. Потому что в попытке разговорить человека можно сориентироваться в ситуации и сказать то, что уместно именно в этот момент (в письменном монологе такой возможности нет). Плюс неожиданное появление журналиста дает меньше возможностей для отступления: к вам уже пришли, надо как-то отреагировать. Не желая разговаривать со мной в присутствии коллег, Наталья Костина отвела меня в отдельную комнату. Она была настроена враждебно, но я быстро объяснила, что не враг, и все, чего хочу – услышать мнение второй стороны. Умение растолковать собеседнику, почему его мнение важно, и что я соблюдаю нейтралитет, много раз «спасало» меня, помогая вывести на разговор враждебно настроенного спикера.

Наталья испугалась и явно не хотела со мной разговаривать, так что я быстро поняла, что в этой ситуации не могу включить диктофон (тогда она бы наверняка отказалась от диалога), поэтому ограничилась блокнотом. Позже, когда началась «охота на ведьм», я об этом пожалела.

Поскольку ни с кем из школьных работников пообщаться не удалось, а стороннее мнение о случившемся было необходимо, я пошла «в народ». Никто так охотно не делится сплетнями и мнениями, как продавцы или бабушки на лавочках. Опрос жителей села и родителей учеников хворостянской школы дал мне штрихи к портрету директора школы, понимание обстановки, несколько историй о поборах и поведении ее руководства в критических ситуациях. Разговор с Ольгой Куровой я записала на диктофон и получила от нее согласие на публикацию ее мнения. Кроме того, позже Ольга прислала мне несколько фотографий из школы (те самые полы) и всячески сотрудничала во время моего пребывания в Хворостянке: она очень хотела «наказать директора».

Работая над материалом, я практически сразу поняла, что вся ситуация напоминает фильм «Догвилль». И мне хотелось, чтобы финал истории отсылал читателей к этой картине. Я не хотела «в лоб» говорить в тексте, что это «Догвилль» – нужно было, чтобы аналогию провел кто-нибудь из героев. Чтобы финал был естественным, сложился сам собой. И я начала внимательно смотреть вокруг. Я часто использую этот прием, когда чего-то недостает, а реплики героев закончились. Окружающая реальность о многом может сказать без слов. Когда мы уезжали из Хворостянки, поднялась сильная метель. Завязался разговор с водителем, который опасался, что мы можем не доехать до города. Я пошутила про то, что село Хворостянка явно не хочет нас отпускать, на что водитель заметил, что, если метель не стихнет, за ночь село заметет вместе с домами. И «Догвилль» сложился.