Учитывая многовековые традиции горского общества, организация аульных школ на русском языке сама по себе была шагом рискованным, а невозможность непосредственного языкового контакта с учениками делала образовательные задачи почти недостижимыми. Чем же был вызван этот странный эксперимент? Наивной верой в силу просветительских идей? Или надеждой дать хоть слабые навыки обучения в ожидании выпускников педагогического класса горской школы? И тогда юноши-переводчики могли считаться своего рода практикантами? Видимо, подобные мотивы присутствовали в намерениях таких энтузиастов народного просвещения, как знаменитый попечитель Кавказского учебного округа Януарий Михайлович Неверов (1810–1893) или смотритель Нальчикской горской школы А. Фролков, горячий поклонник К. Д. Ушинского, издавший о нем книгу. Подтолкнуть к решению, конечно, могла и необходимость дать работу «народной стипендиатке»^[36].

Однако усилия просвещенцев оказались тщетны. Вокруг аульных школ сгущалась напряженная атмосфера недоброжелательства, и не последнюю роль играл пол преподавателей. Поползли грязные сплетни – в концентрированном виде их запечатлел известный обличитель явных и надуманных пороков местного быта, всезнающий публицист Яков Абрамов, в 1883 г. написавший: «В Кабарде некогда были устроены три начальные школы, в которые были посажены учительницы и куда ученики сгонялись полициею, но так как эти школы, помимо обучения мальчиков, служили и для другого назначения – быть местом «сладкого отдыха» для лиц начальствующих, то они, возбудив в населении общее омерзение к себе, принуждены были закрыться».

Наверно, обывательское мнение, переданное Абрамовым, сыграло свою роль, но вряд ли было решающим.

А теперь вернемся в декабрь 1877 г., к тому благотворительному спектаклю, о котором шла речь в первой главе нашего повествования. Как сказано, благотворительный вечер, устроенный попечительницей женской школы Софьей Полозовой, был приурочен к очередному съезду доверенных Большой и Малой Кабарды и Пяти горских обществ (официальное название собрания представителей Кабарды и Балкарии), на который был вынесен вопрос как раз о судьбе сельских школ.

Работа аульных школ зависела от прозаических материй – ведь деньги на них черпались из Кабардинской общественной суммы – своеобразного фонда, которым распоряжалось собрание уполномоченных. Очередному съезду 18 декабря 1877 г. был предложен следующий проект приговора: «Обсудив сего числа в полном нашем собрании вопрос об аульных школах, введенных в 1875 г. в аулах Кучмазукина, Куденетова-1 и Шалушкинском, нашли: 1. На содержание означенных трех школ употреблено денег, собранных с народа, до девяти тысяч рублей. 2. Ходившие в школы в течение всего времени мальчики не оказали успехов в изучении и понимании русской грамоты (в этом месте к каллиграфически выполненному тексту другой рукой сделана характерная приписка: «и на будущее время не могут оказать успехов по отдаленности аулов от русских селений и невозможности поэтому иметь причину в разговоре по-русски». – Е. Т.). 3. Употребленная на содержание школ сумма затрачена бесполезно и 4. Таковой сбор с народа слишком обременителен, а потому постановили: просить разрешения г-на начальника Терской области о закрытии с 1 января будущего 1878 года означенных аульных школ и об учреждении взамен оных ремесленного отделения при Нальчикской окружной горской школе с увеличением числа воспитанников из кабардинцев и горцев сверх положенного ныне штата, для какового учреждения обязываемся взносить ежегодно начиная с будущего 1878 г. по девятисот рублей сбором от народа»^[37].

На том же съезде принято решение о дополнительном сборе с каждого двора по 1 руб. для покрытия уже сделанных затрат, включая расход, употребленный в предшествовавшие годы на учебные пособия для аульных школ до трехсот рублей.

Итак, налицо парадоксальная ситуация: готовность собравшихся депутатов поддержать материально Нальчикскую женскую школу. В то же время закрыть аульные начальные школы.

Но как же описанные события коснулись учителя Стригуненко? Самым непосредственным образом. Как сказано, Стригуненко, видимо, состоял надзирателем (т. е. воспитателем) при пансионе и постоянно общался с детьми, прибывшими из аулов, и прекрасно сознавал трудности обучения в приготовительном отделении тех, кто не имел никаких навыков учебы и даже не владел языком, на котором им предстояло учиться.

Потому он, конечно, был сторонником открытия начальных школ в аулах и, возможно, одним из инициаторов этого дела. Еще в 1873 г. он составил руководство по обучению русской грамоте учеников в аульных школах, одобренное попечителем Кавказского учебного округа Януарием Михайловичем Неверовым, известным сторонником просвещения горцев. Неверов просил командировать Стригуненко в специализированное учебное заведение. (Сам Стригуненко высказал желание отправиться в учительский институт, готовивший преподавателей для средней школы.) Однако Стригуненко было решено направить в учительскую семинарию, дававшую право стать учителем начальной (народной) школы. Такие семинарии стали открываться в 1872 г. Ближайшей к Нальчику была Кубанская, куда в 1874 г. и был он послан. Здесь он подготовил реферат «Об устройстве специально-педагогического отделения при Нальчикской окружной горской школе для приготовления аульных учителей». Проект был одобрен педагогическим советом школы 25 марта 1876 г. и утвержден как экспериментальный на 2 года. Руководителем отделения, естественно, был назначен сам Стригуненко. Такой класс действительно был открыт и 10 учащихся приступили к занятиям в том же 1876 г.^[38]

Об этом сам Стригуненко рассказал на страницах областной газеты в 1876 г. Очевидно, при его же активном участии разработаны «Положение о специальном отделении» и методические принципы преподавания будущим учителям основных дисциплин. Они также приведены в газете^[39].

Приговор съезда доверенных о закрытии аульных школ, конечно, был воспринят педагогами болезненно. Правда, просвещенцы еще надеялись сохранить аульные школы. Они попытались заменить женщин учителями-мужчинами. Так, в Кучмазукинской аульной школе Уракову заменил Анзоров (его имени пока не встретилось), который сообщил педагогическому совету Нальчикской горской школы, что, не дожидаясь утверждения приговора руководством Терской области, начальник округа Полозов 17 января 1878 г. вызвал к себе учителей аульных школ и приказал им немедленно прекратить занятия. Не имело успеха даже заступничество директора народных училищ, протест которого начальник области расценил как наклонность «к пререканиям с местной полицейской властью, пререканиям крайне неуместным и подрывающим в среде кабардинского юношества основные начала дисциплины и порядка»^[40].

Еще один аспект добавляет газетное выступление нальчикского учителя П. Чернова. «К сожалению, – пишет он, – по военным обстоятельствам края, открывшиеся было в Кабарде аульные школы, а затем и специальное отделение были закрыты, не успев проявить своей полезной для края деятельности. Вскоре и самой горской школе грозило закрытие, по неимению для нее удобного помещения с пансионом».

Как явствует из приговора, главным аргументом в пользу закрытия аульных школ были непомерно большие расходы на их содержание. Дело в том, что прежний начальник округа Владимир Иванович Мазаракий покинул Нальчик, а ревизия Кабардинской общественной суммы выявила крупную денежную недостачу, связанную в том числе с затратами на народное образование. Из переписки Терского областного правления с Пятигорским окружным управлением за август-сентябрь 1877 г. следует, что «в прошлом (т. е. в 1876 г. – Е. Т.) и текущем годах израсходовано из Кабардинской общественной суммы на содержание аульных и сельских школ и училищ, переводчиков, депутатов, находившихся при землемерах, рассыльных, на квартиры и разъезды 5879 р. 97 к., на выписку же учебных книг и припасов для школ 1638 р. 13 к.». На вопрос, каким образом будут возвращены эти долги, начальник округа Полозов ответил, что затраты на школы и землемеров будут собраны с населения по 60 коп. с каждого двора, а на учебные книги и пособия – после их продажи. Однако, не говоря уж о том, что расходы на школы показаны здесь суммарно с расходами на землемеров (а в эти годы шло активное межевание участков по той же земельной реформе), общий итог (5879-97 и 1638-13 = 7518-10) не достигает размера, предъявленного съезду доверенных (9 тыс. руб.)^[41].

В рапорте от 30 декабря 1877 г. на имя областного начальника Полозов объяснил, что в затраты в 9 тыс. руб. включены, очевидно, и средства на содержание специального педагогического класса, и на учебу в семинарии Стригуненко. Начальник области согласился, что затея с аульными школами оказалась слишком затратным предприятием. Тем более в условиях войны и, кроме того, «народные школы в Кабарде – рассадник идей своеволия и беспорядка».

Война – это война России с Османской империй (Турцией), объявленная в апреле 1877 г. и проходившая до февраля 1878 г. на двух театрах: Балканском (за Дунаем) и Кавказском (Южный Кавказ). На Балканском театре сражался 1-й Владикавказский казачий полк, на Кавказском – 1-й и 2-й Волгские казачьи полки из Пятигорского округа. На Кавказский же фронт направлен и Кабардино-Кумыкский конно-иррегулярный полк, сформированный из добровольцев 15 февраля 1877 г. (расформирован 20 августа того же года). Снаряжение полка потребовало, конечно, дополнительных сборов с населения. Его командиром назначен Владимир Иванович Мазаракий, бывший начальником Пятигорского округа, с претензиями к которому в связи с непомерными заимствованиями из Кабардинской общественной суммы и выступил его преемник полковник Полозов. Положение осложнялось вспыхнувшим в Терской области восстанием в горной Ичкерии (апрель-сентябрь 1877 г.) и горном Дагестане (май-ноябрь 1877 г.), на подавление которого брошены местные войска, что ослабило потенциал российских военных сил для внешнеполитических акций^[42]. Евгению Баранову та война запомнилась поговоркой, которая возникла среди нальчан, вернувшихся с фронта с винтовками американской системы Мартини-Пибоди, доставшимися им при штурме турецкой крепости Карс. Армейская винтовка Пибоди-Мартини образца 1869 г. – длинноствольное, скорострельное оружие, с умеренной отдачей, удобная в обращении, использовалась для охоты на крупных зверей. Винтовка вполне пригодная, но почему-то у слобожан вызывала насмешку – про плохое ружье они говорили: «Ну, настоящая „пибодия“».

Итак, возвращаясь к судьбе аульных школ, понятно, что в сложившихся условиях их закрытие связано с различными соображениями. А закрытие школ делало ненужным и специальный педагогический класс для подготовки для них учителей, а значит, лишало перспективы проект, над которым с таким увлечением работал нальчикский учитель Потап Стригуненко. Правда, после закрытия специального класса сначала он занял должность секретаря окружного управления и его роспись стоит под соответствующими документами 1877 г., но в 1878 г. его подпись исчезает. Значит ли это, что он совмещал две должности (т. е. работал и учителем) либо вернулся к педагогической деятельности позднее. Но несомненно, что драматические события и разочарования, очевидно, сказались на его характере к тому времени, когда с ним познакомился ученик Женя Баранов, что и вызвало его негативную оценку.

Более благожелательно он отозвался о двух других учителях. «После Стригуненко, – продолжает Баранов, – моими учителями были: Ипполит Александрович Веру, человек с университетским образованием, талантливый учитель и благородный человек…»

И. А. Веру, конечно, выделялся на фоне слободской интеллигенции. Хотя документальные данные об университетском образовании его пока неизвестны, но вероятность этого велика, к тому же, наверно, так утверждала молва. И наверняка это обстоятельство вызывало немало толков – ведь, действительно, странно, что человек с высшим образованием довольствовался скромным местом учителя приготовительного, т. е. низшего, класса небольшой провинциальной школы.

«Сын губернского секретаря» Ипполит Александрович Веру появился в Нальчике, видимо, в 1877 г. У него уже был опыт работы учителем приходского народного училища и вместе с тем – опыт политической борьбы.

Из справки департамента полиции следует: «…в 1875 г., состоя учителем в Одесских железнодорожных мастерских, Веру привлекался к дознанию об устройстве в Одессе дворянином Евгением Заславским революционного сообщества среди рабочих. Веру был задержан по подозрению… а в 1877 г. определением Правительствующего сената дело в отношении Веру было прекращено за недостаточностью улик».

Таким образом, речь идет о причастности Ипполита Веру к организации, вошедшей в нашу историческую литературу под названием «Южнороссийский союз рабочих», лидеры которого подверглись суровым наказаниям.

И хоть следствие в отношении Веру прекратилось, но подозрения остались.

В конце 1877 г. в Нальчике получено секретное письмо из Ставропольского жандармского управления по поводу политической деятельности Веру. Начальник округа, которому оно адресовалось, не преминул по секрету же сообщить о нем смотрителю (директору) горской школы.

Тот, встревоженный опасностью «вредного влияния учителя на учащееся в Нальчикской школе юношество», доложил своему начальству, что учитель приготовительного класса Ипполит Веру «подозревался в сношениях с пропагандистами против правительства».

Подозрения, возможно, не были лишены основания, поскольку «сношения» с единомышленниками и друзьями, как выяснилось в дальнейшем, не прерывались.

Разумеется, подозрения в политической неблагонадежности не добавили авторитета учителю в глазах власть имущих и вскоре Веру пришлось покинуть Нальчик. Подобная же история, надо полагать, произошла и в Назрановской горской школе, где, по его собственному признанию, Веру пришлось поработать еще два года.

После этого он выступил основателем первой в Терской области частной газеты «Терек», выходившей во Владикавказе в 1882–1884 гг., а позднее открыл там же нотариальную контору.

Между тем полицейское око не дремало. По характеристике 1884 г. «Веру человек радикальный и некогда был революционер, но после женитьбы активно ни во что не вмешивался, а так оказывает услуги деньгами и своим положением. Около него во Владикавказе группируется кружок либералов с радикальным оттенком… Газета издаётся для того, чтобы группировать около редакции людей либеральных и приучать их к общественной деятельности»^[43].

Фактическим редактором и постоянным автором газеты «Терек» был Яков Васильевич Абрамов, также находившийся в то время под надзором полиции.

Это имя мы уже упоминали в связи с оценкой аульных школ Пятигорского округа. Я. В. Абрамов (1858–1906) – известный русский публицист народнического направления. Он родился в Ставрополе в мещанской семье, учился в местной гимназии, затем в духовной семинарии, которую окончил в 1877 г. Поступил в Петербурге в медико-хирургическую академию. В 1879 г. привлечен к «дознанию политического характера», арестован 23 июля 1880 г. на 6 недель, затем отпущен под негласный надзор полиции. В то время начинающий публицист, в 1881 г. выступивший с первыми очерками под псевдонимом «А. Федосеевец»^[44].

Будучи одним из создателей так называемой «теории малых дел», программы длительной, упорной просветительской деятельности в крестьянской среде, он, конечно, проявлял пристальный интерес к государственным школам.

В газете «Терек» появилось несколько критических статей Я. В. Абрамова о нальчикских школах. Сведения он мог получить от И. А. Веру, а также, возможно, родственников своей жены – Людмилы Николаевны Благонравовой, проживавших в Нальчике. Сам он тоже бывал здесь наездами.

Теперь обратимся к полицейским документам (приводим их в изложении).

19 мая 1882 г. Санкт-Петербургский обер-полицмейстер начальнику Терской области сообщил, что состоящий под секретным надзором полиции ставропольский мещанин Я.В. Абрамов отметился выбывшим в сел. Нальчик Терской области.

Поднадзорный список Я. В. Абрамова

Мещанин Я.В. Абрамов от роду 23 лет. Имеет жену Людмилу Николаеву, детей нет. Отец его Василий Алексеев Абрамов, 52 лет. Ставропольский мещанин, служит по найму на должности смотрителя за городскими работами в Ставрополе. Мать Аксинья Прохорова, 49 лет, сестра Мария, 27 лет, незамужняя, Марья 25 лет, Татьяна 20 лет, замужем за мещанином гор. Ставрополя Василием Ивановым Ивановым, вторая за мещанином Ставрополя Лаврентием Антоновым… Имения нет. Надзор по предписанию. Гл. упр. Наместника Кавказского от 31.08.80 на имя ставропольского губернатора по обвинению в хранении запрещенных книг с 11.09.80, секретный надзор полиции на 2 года. В Санкт-Петербурге в предосудительном поведении не замечен.

Начальник Нальчикского округа начальнику Терской области

15 июня 1882

14 мая прибыли Абрамов с Благонравовой с намерением пробыть до осени. Надзор учрежден, прибыли из Ставрополя, своих средств нет. Живут у тещи, которая имеет 2 дома, от них доход до 20 руб. в месяц.

Полозов^[45].

В кавказоведении известно выступление Я. Абрамова против статьи крупного русского ученого-обществоведа М.М. Ковалевского по вопросу об уровне общественно-экономического строя кавказских горцев, которую он опубликовал по результатам экспедиции 1883 г.^[46]

Выступление Абрамова против Ковалевского не было случайным эпизодом^[47]. Общественно-экономический строй кавказских горцев в это время составлял предмет его собственных интересов и свое отношение он сумел выразить в нескольких статьях, помещенных в знакомой нам либеральной владикавказской газете «Терек».

В указанных статьях исследователь высказывает мнения по ряду социально-экономических проблем, касаясь поземельной собственности кавказских горцев, их сословного строя, экономического быта, народного образования, переселенческого движения русских крестьян, дает оценку реформ 1860-х гг.