Цитаты из книги «Калечина-Малечина»

Кате нравилось, что работа отвлекала от работающего других людей. Говоришь «я на работе», и никто не заставит тебя жевать протёртые яблоки или делить в столбик. С другой стороны, работа воровала радость и силы. Катя видела, какими непригодными для жизни родители возвращались из гулливерского города.

– Здрасьте! А Екатерину Александровну можно услышать?

Ольга Митиевна читала невыросшим книги английского писателя-извращенца, которого даже в Англии посадили за его извращения в тюрьму. Официальной причиной объявили то, что преподавательница на своих занятиях не следовала стандартной программе истории искусств

Потом, она явно дулась на Катю из-за посудного снеговика, который непонятно как вырос на столе.

Впрочем, не по-христиански это…

Ольга Митиевна училась в гулливерском городе на писателя. В лагерь она привезла свою дочку – на два года младше Кати. Дочка легко и безболезненно носила имя Саломея и сидела на занятиях, тихо рисуя в стороне. «Мать-одиночка», – это произнес один лысеющий выросший из вожатых, когда увидел Ольгу Митиевну с дочкой в столовой. Катя не поняла, что именно это значило для лысеющего – хорошо или плохо, но для себя решила, что это отлично – так как это означало, что у Ольги Митиевны нет мужа, а у Саломеи – отца. Значит, дома тихо, чисто, не страшно и компьютер без пароля. Телевизора, как удивила учительница всех на первом занятии, у них не было. Это означало, что без папиной зарплаты Ольга Митиевна с Саломеей совсем бедные, но свобода, решила Катя, важнее.

Сахаринки кололи локти. Екатериной Александровной будут звать Катю, когда она вырастет. Вот! Нужно думать как выросшая. Как мама и папа. Вот сейчас как будто она сама себе выросшая. Как мама себе и папа себе. Катя сидела за столом и представляла себя выросшую. Как она сидит напротив себя – выросшая. Такая же красивая, разумеется, как мама, только с серыми волосами. Страх вполз уже в кухню, но затоптался у двери, он всегда опасался мыслей о будущем. Допустим, она сумеет перетерпеть самое плохое, то есть сегодняшний вечер. Даже школу на Савушкина все семь или сколько-то там лет. Где будет примерно то же самое каждый день. Своя математика, своё вязание, своя Вероника Евгеньевна, собственный Сомов, собственные стихи и столбики. Мама и папа будут стыдиться, стесняться. Все невыросшие из прежнего класса при встрече в лилипутском городе станут кричать: «Ну что, дебилка?!» А с Ларой всё понятно – она не захочет с Катей видеться. И каждый день дневник будет проверять папа и находить там двойку или кол. «Катя катится-колошматится!» каждый день. Потому что в школе на Савушкина Кате станет совсем плохо, и она не сможет учиться вовсе. А главное, после школы для отстающих нельзя поступить в институт, а потом нельзя работать. То есть никогда Катя не сумеет делать так, как ей захочется. Например, купить дорогой (в две зарплаты) телефон или собственный компьютер, жить одной, ездить в гулливерский город или куда-нибудь ещё, как Лара. То есть она навсегда останется в своей комнате. Будущее катится-колошматится. Каждый день. Страх двинулся на Катю. Нет, а вдруг… повезёт – родители уговорят Веронику Евгеньевну не переводить её, ну, или в школе на Савушкина нет мест? Страх остановился. Катя останется в своём классе. И каждый день ещё семь лет – Сомов с компанией, Лара на другой парте, Вероника Евгеньевна распадётся на десять разных Вероник Евгеньевн, математика разделится на кучу монстров-предметов вроде геометрии (Катя слышала про неё). И каждый день дневник будет показывать родителям двойку или кол. «Катя катится-колошматится!» каждый день. Потому что Кате не справиться ни с одной новой Вероникой Евгеньевной или с новой математикой. Будущее катится-колошматится. Каждый день. Страх уже подошёл близко и морозно дышал на щиколотки. Вдруг Катя на краешке отчаяния нащупала ответ. Будущее нужно отменить. Сделать так, чтобы оно не катилось, не колошматилось – не наступало вовсе.

С другой стороны, работа воровала радость и силы.

Лара облокачивалась на подоконник ровно настолько, чтобы её не обвинили в том, что она села на него

Особенно Кате нравилось, что работа отвлекала от работающего других людей. Говоришь «я на работе», и никто не заставит тебя жевать протёртые яблоки или делить в столбик. С другой стороны, работа воровала радость и силы. Катя видела, какими непригодными для жизни родители возвращались из гулливерского города.