Глава 2
Похищение Прозерпины

Наступил день, когда Максим показал часть отснятого материала аудитории. Этот самый первый показ снятого материала режиссеры называют «для пап и мам». Для актеров, фотографов, знакомых кинокритиков, представителей проката. Он еще не делил материал на части, даже еще ничего не резал. Самым главным для него было увидеть, состоялся ли эффект внедрения зрителя не в кино, но в реальность, чужую реальность, которая затягивает и тащит за собой, как светящаяся разгадка чего-то самого главного. Как влюбленность в героиню, в актрису, которая наконец дарит зрителю не только возможность перевоплощения. Она дарит ему себя, свою жизнь до капли. А снятый материал – пока документ, просто живые люди. Ни актриса, ни режиссер не знают, что им преподнесет завтрашний день.

И это явно получалось. Кружева тонкого и печального текста Алены за кадром переплетались с подобранными мелодиями, приподнимались над сценами любви, пламенели от непридуманной страсти. Эти кружева съежились от ужаса, боли и страха в сцене нападения на нее налетчиков-грабителей. Начиналось все эпизодом реальных похорон Валентина. А вместе получалось действительно нечто невероятное. Так казалось даже Максиму, создателю. Но слов для определения он не находил. После показа встал в полной тишине известный критик с седой бородкой и веско произнес:

– Я не берусь, Максим, сейчас точно сформулировать, как называется то, что вы делаете. Просто по первому впечатлению: это очень близко к шедевру. То есть ты выполняешь свое обещание. Такого напряженного психологического действия, такого интима на грани безумия, заразного для зрителя, при очень корректных, изысканных методах съемки, такого внедрения криминальной линии я, кажется, и не припомню. Если разделить все это на части, могу, конечно, привести более сильные примеры, но вместе… С эффектом документальной съемки… Нет, не назову ничего подобного.

После этой оценки говорить больше никому не хотелось. Просто вставали очень задумчивые, серьезные люди и пожимали Максиму руку.

Задержались после всех лишь Кирилл Соколов, первый муж Алены, и фотограф Коля Стоцкий, который должен был с Максимом выбрать эпизоды для рекламной «приманки».

Кирилл негромко спросил:

– Макс, ты помнишь, что я – актер по образованию и даже неплохо поработал в этом качестве до того, как занялся режиссурой?

– Конечно.

– Думаю, ты меня понял. Там был разговор о плохом первом муже. Если решишь – только свистни. Вряд ли найдешь лучшего исполнителя. Я готов пережить заново весь кошмар нашей жизни. И встретиться на площадке с этим счастливчиком-дилетантом, который ни счастливчиком, ни дилетантом не кажется. А для пиара такой скандальный выбор режиссера – это то, что надо. Взрыв мозга зрителей.

– Интересное предложение, Кирилл. Но ты понимаешь, что я должен этот вопрос решить с Аленой и ее партнером.

– Жду вашего решения. Брошу все. Так хочется примазаться к твоему шедевру, – улыбнулся грустно Кирилл. – Свои мне уже не светят. Да и по Алене соскучился, как сейчас понял.

– Последнее немного настораживает, учитывая…

– Ты хочешь, чтобы алкоголика и драчуна играл добропорядочный трезвенник-язвенник? По тому, что ты уже снял, мне так не показалось. Ты не очень-то бережешь Алену от сильных потрясений.

– Не берегу, – согласился Максим. – Она и сама себя не бережет. Но если вдруг мы решим, Кирилл, тебе придется подчиняться моему диктату, а не своим привычкам. Ты же режиссер, должен понимать, что эффект реальности получается тогда, когда все взвешено до мелочей, выверена каждая деталь. Я не знаю, что скажут, как обнимут друг друга мои герои, но я знаю, чего быть не должно. Что не впишется в ткань картины.

– Понял, шеф.

Максим протянул Кириллу руку, посмотрел ему вслед. Он прав. Еще один человек, который должен играть только самого себя. Вот почему он не вписывался в чужие идеи и стал режиссером.

С Колей Максим поработал очень плодотворно, как всегда, на одной волне. Фотограф видел всегда то, что нужно. Те кадры, которые станут не просто «заманухой», не просто посеют зерна любопытства, а смогут взять своего зрителя в плен. Именно своего, других не нужно. Разбудят умное воображение, воспалят эмоции тех, кому они даны. Один кадр Коля попросил подержать подольше, потом опять вернулся к нему, хотя он уже был отобран. Это была сцена с Алексеем в квартире, на темно-синей атласной простыне. Алена, обнаженная, была снята целомудренно: часть бедра, талия, немного грудь, запрокинутая голова, припухшие от любви губы и почти страдальческая гримаса на лице. Подбородок вздрагивает, как от боли. Алексея в кадре не видно. Лишь его руки сжимают Алену, встречаются на ее бедре, практически впиваются в нежную кожу.

– Тебе ничего не напоминает этот кадр? – спросил Коля.

Максим сначала пожал плечами, потом посмотрел свежим взглядом и неуверенно произнес:

– Какая-то картина или скульптура, да? Очень известная и знакомая, просто название вылетело из головы…

– Да, – кивнул Коля. – «Похищение Прозерпины» Джованни Бернини, гениальная скульптура. Оживший мрамор. Он сам говорил: «Я добился того, что мрамор стал податливым, как воск». Я просто вздрогнул, когда увидел этот кадр. Как ты здорово его задержал. У меня сразу мелькнула идея. Не хочу продавать это как «замануху». Я сделаю из него свой шедевр. Огромный снимок-полотно. У меня персональная выставка работ скоро. Потом будут выставки в Риме и Париже. Это будет выглядеть картиной, я назову ее «Похищение Прозерпины» и дам описание: такой-то фильм, такие-то актеры снимались.

– Здорово, – сказал Максим. – Это может получиться. Самому стало интересно. Давай.

– Я могу ее продавать, если будет хорошее предложение? Половина на твой фильм.

– Конечно. Если предложение будет хорошим, то половины слишком много, – рассмеялся Максим. – К тому же почти не сомневаюсь в том, кто тебе такое предложение сделает. Наш спонсор, он же партнер и любовник Алены. А для сюжета это такой прелестный эпизод – выставка, реакция людей, покупатели… И в этом смысле интересны именно другие покупатели, а не Алексей.

– Вот и я так думаю, – заметил Коля. – Интересны другие покупатели.

Глава 3
Рвется нить

Сергей Кольцов вернулся из Суздаля. Он не был в женском монастыре, он пока, что называется, рыл вокруг него. Этот монастырь за чертой города напоминал маленькую крепость на огромном участке хорошей земли с полями, садами и современным офисным зданием. Парк служебных автомобилей, клерки.

Знали об этом монастыре в городе все. Праздный молодой человек, который слонялся, осматривая достопримечательности, и задавал разные вопросы, для многих стал долгожданным поводом поговорить. Скучной была жизнь провинциальных горожан, многие из которых потеряли работу и находили возможность подработать как раз в монастыре. Там требовались руки, фермерские продукты, водители, там была жизнь.

Вернувшись домой, Сергей уже точно знал, где и какую информацию нужно запросить, в какие архивы за какой период внедриться. Информация была не самая благостная. Собственно, и особенно выделяющейся она не была. Только однажды Сергею довелось увидеть подобное учреждение, к которому не было вопросов. Старый священник вложил все свои сбережения за жизнь и деньги, полученные от продажи городской квартиры, в дом для женщин-инвалидов и приют для их детей. Работал сам – с женой и двумя дочерьми. По телевизору денег не просил, ни с кого не собирал, умудрялся и лечить, и давать образование детям. Помощь принимал от фермеров продуктами, от врачей лекарствами и профессиональными бесплатными услугами, от учителей преподаванием в своей маленькой школе. Вот его, того батюшку, тряси не тряси – ничего подозрительного не нароешь. Он даже не интересен был проверяющим органам. Но фонд «Благость» выглядел несколько иначе. От этой крепости веяло бизнесом. Достаточно крутым бизнесом. Иначе и быть не могло при таких учредителях. Они реально вкладывались. Значит, есть смысл. И возможность объяснить этот смысл верой.

В общем, еще не ниточка, а ее предощущение точно.

Первым пунктом в плане действий с утра у Сергея значился архив местного суда, где пару лет назад в закрытом заседании рассматривалось какое-то скандальное дело, касающееся фонда. Жители города знали мало: охранники монастыря – а это приличная такая гвардия – отгоняли тогда любопытных и журналистов за версту от здания суда.

А пока Сергей пил холодное пиво и задумчиво смотрел на телефон. Его жена Настя с сыном Олегом сейчас на симпозиуме в Калифорнии. Настя вернулась к своей прежней профессии. Вдруг решила, что адвокат – это больше не ее призвание.

Сергей слишком хорошо понимал, когда и почему возникло это решение. В начале их совместной жизни Настя хотела быть с ним рядом всегда и во всем. Они и были настолько рядом, что близость казалась вечной и защищенной от всех разрушительных бед. Беды и не случилось. Мелькнула тень. И Сергей надеялся, что Настя так к ней и отнесется, как к тени в солнечный день. Тень просто проходят, идут дальше, взявшись за руки, как собирались. Ведь не было ни измены, не было нарушенных обещаний, даже озвученных слов – не было.

А что было… То, что называется и объясняется простым словом «наваждение». То, что появляется ниоткуда, исчезает в никуда. Ни от кого не зависит, ничему не подчиняется, крутит людей по своему плану. Вот что называется наваждением. Появилась у Сергея клиентка. И дело было не в ее красоте, хотя она была необычайно красива. Женщина по имени Берта обладала магической притягательностью для всех, кто ее окружал. Эффект был усилен тем, что она сама об этом не догадывалась, просто не задумывалась. Ей было не до того: она попадала из одной истории в другую. Сергей, Земцов, эксперт Масленников, вся их команда была по уши в делах по разгребанию опасностей, созданных на пути Берты. И слишком поздно все заметили, как далеко завели их сочувствие, жалость и тревога. Даже мудрый и все знающий Масленников не смог объяснить, как это возможно: целый коллектив сильных, стойких, опытных и порядочных мужиков пали жертвой гипнотического влечения к одной и той же женщине. Этого не заметила только сама Берта. И они долго друг перед другом пытались это скрыть. А жены, их прекрасные, умные, преданные жены, – все прочитали как по бумаге. При этом ни одна из них Берту не видела. Дело то закончилось. История была кровавая, с потерями, но те, кто выжил, вернулись к обычной жизни, к обычным отношениям^[1]. После боя главный приз – это семейный уют и тепло. Прочный тыл.

И только Настя не оттаяла. Прошло много времени, но доверительность не вернулась в их союз. И объясняться было бесполезно, понимал Сергей. Настя знала, что Берта – женщина другого мужчины, что у нее с Сергеем ничего не было, что она даже не знала о том, что стала проблемой в чьих-то семьях. Для Насти имел значение лишь один факт: Сергей не устоял. Пусть тайно, пусть пытался скрывать даже от себя, но он не устоял. И потеряла смысл профессия, которая приблизила Настю к мужу так близко, что они стали практически одним целым. И умерла иллюзия. А Настя была таким строгим ученым, что для нее иллюзия была конкретной величиной. Она включила ее в уравнение их судеб. Вот и уехала она с Олежкой, сыном, в другую страну, в свою профессию, к своим коллегам. Ей с ними было теперь проще и яснее, чем с Сергеем. И с этим ничего не поделаешь.

Звонила она редко, программа там была плотная, к тому же разница во времени. А разговоры стали короткими и прохладными. Сергей грустил, ему было одиноко и тоскливо в своем, таком звонком и радостном недавно доме. Даже собак забрала на время его мама за город, потому что ему некогда за ними ухаживать. Но самой большой проблемой была непреклонность его нежной и мягкой жены. Тот самый случай. Настя – кроткая. Но на отмену приговора надеяться нечего. Она не знает пути назад. А как жить с доверчивым человеком, который перестал тебе доверять и не собирается себя ломать?

Такая тяжесть повисла на сердце у Сергея, что даже пошутить давно и ни с кем не хотелось. Он задумчиво прошелся по комнатам, заглянул в бар. Там пусто. Выйти за выпивкой было жизненно необходимо. И тут раздался звонок.

Настя была верна себе. Сказала четко, как на лекции по физике:

– Сережа, я встретила здесь сокурсника. Леню Комарова. Мы поняли, что любим друг друга. Еще со времен студенчества. Просто не осознали этого раньше. Мы чувствуем друг друга. Я чувствую то, что ушло у нас с тобой. Прости. Я остаюсь с ним. Он живет в Калифорнии. Олег согласен жить с нами. Он тебе потом позвонит. Надеюсь, ты не будешь против.

– О чем ты, Настена, дорогая. Как я могу быть против?..