Он по-кошачьи потерся о мою щеку носом и втянул нижнюю губу. Вряд ли неуклюжее движение, которое я вымучила из себя в ответ, можно было назвать взаимностью… Я ведь никогда не скупилась на ласку, тем более после разлуки, поэтому сейчас выглядела неестественно холодно. Жалась и жалась, будто вместо настоящей Нины Адмираловой пылкому любовнику подсунули куклу; а куклы что, они хлопают игрушечными веками, и только.

Как хотелось кинуться к нему, повиснуть на широких плечах! Как хотелось прильнуть к его губам – пламенно, бесстыдно, многообещающе!

Не сдаваясь, Андрей пощекотал мой подбородок и кончик носа. И он был вознагражден за усердия. Сколько я ни одергивала себя, а не сдержала по-девичьи глупую счастливую улыбку.

– Ну что ты как не родная, – уговаривал он бархатистым голосом.

Легкий взмах рук – и я пушинкой взмыла в воздух. Придерживая меня под мышки, Андрей потянулся ртом к шее. Под моими пальцами перекатывались его мышцы, коленки уперлись в плоский живот. Мысли немедленно съехали с нужной колеи.

– Пусти! – взвизгнула я, вырываясь.

К горлу подступила тошнота – неизменная спутница страха. Юровский осторожно поставил меня обратно на землю.

– Сейчас уплывем туда, где нас никто не увидит, – шепнул он мне, полагая, что я стесняюсь посторонних глаз. Какой вздор! Не было вокруг нас никого. Да и я не из стеснительных…

Нет, он не унимался, он снова прижал к себе. Мужские ладони поползли по телу. Я не знала, куда деть руки – не обнимать же его, – так что те неподвижно повисли в воздухе. Кукла, не иначе!

– Не могу, – скороговоркой проговорила я, зажмурившись.

Подождав с пару секунд, приоткрыла один глаз. Андрей склонился и коснулся своим лбом моего. Взгляд его был пытливым, озабоченным, но до сих пор блаженным. Когда он осознал, что я расстроена, по-настоящему расстроена, полуулыбка исчезла.

– Не можешь? Планы поменялись?

– Вроде того, – неоднозначно покачала я головой.

– Из-за этого ты так раскисла? – позабавился Андрей. – Ладно тебе сопли распускать! Встретимся в другой раз. Как насчет завтра?

Он никогда не унывал по пустяковым поводам и почти во всем умел находить плюсы. Как у него это получалось, я не имела ни малейшего понятия. Надо отменить долгожданное свидание? Перетерпим, зато сильнее соскучимся друг по другу! Забыла зонт перед ливнем? Как приятно вымокнуть под теплым летним дождем! Разодрала коленку в кровь? С кем не бывает! Разбила тарелку? Да и пес с ней!

Я же, признаться, как-то надулась, что он долго не ехал…

– Пожалуйста, отойди, – попросила я, пихнув его в грудь.

Андрей сделал шаг назад и оперся спиной о толстый ствол старого, возможно векового, дуба. Тошнота моя усилилась. Он повел головой вбок и сощурился – как и всегда, когда чего-то не понимал.

– Что стряслось, Нин?

Я закусила губу и переступила с ноги на ногу. Почуяв неладное, Андрей сложил руки на груди.

– Мы больше не можем быть вместе, – сказала я.

Молчание. Секунда, две, три.

– С такими, как я, только гуляют, но не женятся? – иронично вскинул брови Андрей.

Он шутил! Невероятно, он шутил! Я крякнула от неожиданности и против воли рассмеялась над его неуместным дурачеством. Он тоже заулыбался. «Разве так бросают любимых?» – пожурила я себя, натянув строгую гримасу.

– Андрей, я серьезно.

– Ну, давай серьезно, – глубоко вздохнул он. Хитрые огоньки в серых глазах погасли. – Почему ты хочешь расстаться? Что не так?

– Все так! – уверила я с придыханием. – Просто… Просто у меня появился другой мужчина. Я выхожу замуж.

Вот он, самый тяжелый миг. Желая провалиться под землю или, на худой конец, юркнуть в чащу и сбежать, я резко заинтересовалась фиолетовыми цветами возле своих ног. Как их там, аквилегии, что ли…

– Тебя отец принуждает к браку? – спросил Андрей утвердительно, словно ему был известен ответ на свой вопрос.

Я не винила его за враждебность в голосе. Папа выступал против нашего романа, не попробовав приглядеться к моему избраннику, не попробовав после того злополучного чая обменяться с ним и парой дежурных реплик!

Набравшись храбрости, я посмотрела на Андрея. И оторопела от… нет, не от перемены в его лице, а от полного ее отсутствия. Он не подавал никаких признаков смятения – наоборот, был само хладнокровие. Эта его каменная маска сбила меня с толку.

– Папа тут ни при чем. Я выйду замуж добровольно.

Нужно выразить воодушевление грядущей свадьбой, чтобы Андрей принял ложь за чистую монету. Ну побудь ты чуток артисткой, Нина!

– Недавно он гостил у нас на даче, – запинаясь, стала рассказывать я. – Мы сразу понравились друг другу… Начали проводить вместе время… Потом он сделал предложение…

В горле пересохло, я сглотнула. Вообще-то, я репетировала объяснения много раз, но заученный монолог вылетел из дырявой головы. Канули в Лету обходительные фразы, отполированные до блеска; улетучились сопутствующие сожаления. Осталась голая, гадкая суть.

– Прости, что не сказала тебе раньше, – потупилась я.

Андрей задумчиво кивнул и провел ладонью по коротким черным волосам. Ни обиды, ни упрека. Он вообще отдает себе отчет, что происходит?

– Нина, ты не обязана беспрекословно слушаться отца, – стоял он на своем, пропустив мою недоречь мимо ушей. Дыхание у него участилось. – Особенно в вопросах личной жизни. Тебе с мужем всю жизнь жить. Тебе, не отцу, понимаешь? Нельзя соглашаться на брак, если ты не обдумала решение, если не знаешь, что он за человек, этот твой жених.

– Я все обдумала, поверь, – настаивала я тоже, хотя была с ним полностью согласна. – Честно, никто не выдает меня замуж насильно.

Он опять кивнул. Мы не двигались, однако расстояние между нами скоропостижно увеличивалось, образовывая пропасть, через которую уже никогда нельзя будет протянуть мост. И что, и это все? Где истерика, к которой я готовилась? Уговоры, мольбы, злость на меня, на папу, на конкурента, на судьбу? Почему он так равнодушен?

– Кто жених? – заинтересовался почему-то Андрей.

Я скривилась от разочарования. Щеки загорели огнем, покрываясь пунцовым румянцем. Я воображала наш разрыв трое суток и придумала не менее тысячи ответов на вопросы, которые Андрей мог бы задать. «Почему не я?» «Неужели ты меня больше не любишь?» «Все дело в предложении, не так ли?» «Выходит, если предложу руку и сердце я, ты за меня пойдешь?» Вот какие вопросы должны были прозвучать. И я была к ним готова, я была подкована. Только какая, к черту, разница, кто жених?

– Его зовут Сергей Загорский, – нехотя промолвила я. – Он помощник секретаря Экономсовета. Милый, веселый, все время привозит какие-нибудь подарки. Правда, он старше меня почти на пятнадцать лет, ну да разве это преграда? У нас и с тобой есть какая-то там разница в возрасте. Все это пустяки! Не бери в голову.

Пока Андрей слушал меня, то смотрел куда-то в сторону – на реку, в траву, на парящего в небе огромного ворона. Возможно, он и не слушал вовсе, раз ни единый мускул на его лице не дрогнул. Он был так красив с этими его добрыми, слегка грустными глазами, с этими его ямочками на щеках и стройным телом!

Несколько минут мы оба гадали, как попрощаться, как поставить точку. А пока в тишине громко пели птицы, шелестели деревья, стрекотали кузнечики. Дунул ветер, и подол платья в цветочек стал хлопать о мои икры. Волны с тихим плеском ударялись о берег.

«За считаные месяцы мы стали друг другу самыми близкими на свете, – поражалась я, остекленев. В ушах у меня стучало. – И вот расстаемся безэмоционально, неловко, как дальние родственники, которые видятся раз в год».

Я могла бы предложить ему дружбу. Моя подруга Ася говорила, так часто поступают, когда отказывают поклонникам. Но я боялась, что он согласится. Боялась, что однажды окликнет на улице, наберет наш домашний номер, чтобы справиться о делах, пригласит на ни к чему не обязывающую прогулку или, чего доброго, сообщит мне о своей женитьбе.

– Значит, ты уверена?.. – смиренно переспросил Андрей, и я остро почувствовала приближение финала. Это когда внезапно обваливается тоска и, засыпав тебя с горкой, душит своей тяжестью.

– Да, – отозвалась одними губами.

Андрей засунул руки в карманы брюк. Я едва не бросилась к нему на шею, умоляя забыть ту чепуху, которую только что нагородила, но в последнюю долю секунды удержалась от прыжка через бездну. Поздно – противоположный берег был слишком далеко.

– Прощай, Нина, – сказал Андрей отрешенно.

Он напоследок внимательно изучил меня, словно хотел сохранить образ в памяти. Взор его задержался на моих темно-карих глазах, круглых щеках и женственно очерченных губах, затем поплыл по телу. Я была высокой, слишком высокой для девушки, и порой комплексовала из-за своего роста, чувствуя, что молодым людям не по себе, когда они глядят спутнице в подбородок; Андрея же моя высота никогда не смущала – почти двухметровый парень возвышался надо мной на полголовы и наслаждался нашим «равенством». Ему гигантизм всегда был на руку. Мало кто из соседских мальчишек и однокашников решался бросить вызов столь массивному ребенку.

Он все смотрел на меня, думая о своем; он будто трогал меня глазами. Я обхватила себя руками в необъяснимом порыве укрыться.

– Прости, – пролепетала я.

Он не проронил ни звука.

Опустошенная, разбитая, ограбленная, я пошла домой, медленно поднимаясь по холму. Я не оборачивалась. Добралась до ворот спрятанной в чаще дачи и закрыла за собой калитку.

Куря папиросу «Герцеговина Флор» и вальяжно развалившись в плетеном садовом кресле, на террасе поджидал отец. Его густые черные волосы сегодня волнились из-за прошедшего ночью ливня. В шевелюре поблескивала седина, хоть Мария и старалась зачесать ее так, чтобы серебристых волосков не было видно. Золотистое лицо, как обычно, было чисто выбрито, холщовые брюки и хлопковая рубашка безукоризненно выглажены.

– Кончено, наконец? – спросил папа с облегчением, словно весь день таскал тяжелые бревна и вот скинул с плеч последнее.

– Ты выполнишь свою часть уговора? – проскрипела я осипшим голосом. – Не натравишь на Андрея чекистов?

Отец нахмурился, не одобрив моих формулировок, – притворился, будто бы уговор звучал иначе. Он переложил пачку, выпустил изо рта табачный дым и прочистил горло, поерзал в кресле, усевшись поудобнее. В общем, всячески выкраивал время на размышления, растягивал паузу.

– Разрешите, товарищ генерал-майор!.. – козырнув, протрубил капитан Красильников, появившийся из дома.

– Не сейчас, – махнул рукой папа, и комендант немедленно ушел.

– Ты оставишь его в покое?! – вспылила я, перейдя на крик. Нервы у меня расшалились мама не горюй.

– Разумеется, если щенок больше не подойдет к тебе, мне не нужно будет принимать вынужденных мер, – спокойно пробасил он, выделив слово «вынужденных».

Я прокручивала в мыслях разрыв с Андреем – снова, снова и снова. Воспоминания плясали, то бледнея, то проступая в моем сознании яркими красками. Я будто бы смотрела кино, хаотично перещелкивая сцены, и единственное, что неизменно оставалось на экране, – каменное лицо, не выражающее ровным счетом никаких эмоций. Слова, жесты, мимика мелькали, сменяли друг друга, а на заднем плане тем временем полупрозрачным призраком парила эта жуткая, незнакомая мне отстраненная маска.

– Пускай живет своей жизнью и не вторгается в твою, – добавил папа.

Меня трясло. «Почему резкое расставание не насторожило его? – недоумевала я. – Ведь на прошлой неделе мы лежали в обнимку и грезили о нашем будущем домике на берегу реки. Почему он не пытался отговорить меня? Почему не упирался, не боролся за ту, что любил?»

– Я действую для твоего же блага, Нина, – убеждал отец. – Просто тебе пока трудно в это поверить…

«Почему он сдался? Почему так быстро?»

– Видишь ли, первая любовь – импульсивная, страстная, но до смешного слепая, – философствовал папа, выводя меня из себя своим поучительным тоном. – Много позже, спустя не один и не два года, ты поймешь, что ваши отношения зашли бы в тупик.

«Может, ему не больно-то и хотелось бороться? – похолодела я. – Неужели папа был прав и Андрей гонялся за прокурорской дочкой, а не за мной самой? Да ну нет, что за глупости!»

– Сейчас, в силу юного возраста, ты неспособна распознать его истинные качества. Ты не умеешь рассуждать рационально, дальновидно, перестав руководствоваться чувствами и полагаясь исключительно на здравый смысл. Это нормально, я тоже таким был в восемнадцать лет.

«Я бы не сдерживалась, узнай о том, что Андрей променял меня на другую, – продолжала я меж тем свою внутреннюю тираду. – Да какую, к чертовой матери, другую? Другая девушка смогла бы развеселить, ободрить, поддержать его, как я? Будет он с ней искренним и раскрепощенным, как со мной? Она сумеет прочитать его желания по одному-единственному взгляду? Нет, нет, нет! Сто раз нет!»

– Разочарование первой любви никогда не забывается, – распинался снаружи папа, – но после сего горького опыта ты становишься мудрее и подходишь к выбору более осознанно.

«Только бы попытался брякнуть, что между нами все кончено! – визжала я про себя, раздуваясь от клокочущей истерики. – Взорвалась бы! Высказалась! Опрокинула его, доказала бы, кто на самом деле может сделать его счастливым!»

– Понимаю, милая, он был тебе дорог, – с тяжелым сердцем произнес отец. – Поначалу я не придавал значения вашей легкой интрижке, но вы несколько, как бы сказать… увлеклись. Нельзя было позволить вам увязнуть в бесперспективных отношениях. Да, не спорь, бесперспективных! Ни к чему хорошему они бы вас не привели. Не злись, что мне пришлось вмешаться. Не хватало еще, чтобы этот товарищ предложил тебе оформить брак! А вообще-то, на минуточку, время пришло!

«Ты опасался, как бы я не принесла в подоле, тогда бы свадьба стала неизбежной», – поправила я его про себя, но предпочла не повторять вслух. Не то разговор плавно перетек бы в другое русло – «правила поведения воспитанной девушки: что дозволено, что категорически воспрещается».

– Вы не одного поля ягоды, – подытожил папа.

– Вы с Марией тоже не одного поля ягоды, – вставила я тихо, чтобы она ненароком не услышала. Мне не хотелось ранить ее. – Она раньше мыла полы у тебя в кабинете.

– Я в другом положении, дочка.

«Возможно ли отказаться от любимой вот так безразлично? Вот так буднично? – ковыряла я кровоточащую рану. – Нет, невозможно! Получается, раз Андрея не тронул наш разрыв, я была влюблена одна? А он лишь игрался?»

Внутренности охватило жалящее чувство. Меня обманули, меня предали! Какой же мерзавец! Что за сукин сын! Я ведь бежать с ним собиралась!

– Если я правильно помню, он вышел из семьи заводских рабочих. Сам же, молодец – не могу не признать, – пошел дальше своих родителей и начал учиться, поступил в престижный вуз. Инженеры нам нужны, тем более сейчас, когда в стране запланированы масштабные стройки, но ты представь, каким мужем он тебе будет?

Я молчала, демонстрируя ему свой недовольный профиль.

– Я представлю сам, – нисколько не обиделся отец, свыкшийся с моим мятежным духом. – Вы поженитесь, ты родишь ему детей. Он выпустится из института и получит назначение на стройку. Заметь: первую из многих. И вот вы станете дружно переезжать вслед за ним туда, куда прикажет партия: хоть на юг, хоть на восток, хоть на Крайний Север. Вам придется подстраиваться под новые условия вместе с ним. – Родитель поднял вверх указательный палец. – Есть и другой вариант – если парень останется в Москве. Вы займете крохотную жилплощадь в муравейнике. Муж будет приносить домой жалкую зарплатишку, поэтому и ты отправишься добывать деньги. А как иначе-то, доченька, прокормить и одеть детей дорого стоит, вы же не будете рассчитывать на доброго папеньку? Век папеньки недолог, я, между прочим, уже не молод… Работа, стирка, уборка, готовка, воспитание – и так по кругу изо дня в день, пока ты не взвоешь от усталости! Ну что, готова? Хочешь стать частью обыкновенной, среднестатистической семьи? Учитывая, что сама росла, как во дворце? Вот и думай. Может щенок обеспечить тебе будущее, которого ты заслуживаешь?

– Бедность не порок, – выскочило у меня.

– Бедность не порок, зато та еще петля на шее, – подхватил он.

Я могла бы ему возразить, да незачем, это было бесполезно. Пока он что-то бухтел, лениво жестикулируя, я так и стояла, уставившись на мозаичную дорожку под туфлями и кое-как сдерживая горькие слезы.

– Нина, взгляни на себя! – вырвал меня отец из оцепенения.

И с прискорбием вздохнул, догадавшись, что я внимала ему вполуха. Пересилив раздражение, папа воззрился на меня ласково, как в детстве.

– Ты еще прекраснее своей матери, Нина. И красота – не единственное твое достоинство. Чтобы составить выгодную партию, ты получала передовое образование, музицировала, рисовала, занималась спортом. Ты хороша почти во всем, за что берешься, и я горжусь тобой. Не отдам в руки мужчине, который погубит то, что мы с матерью взращивали в тебе годами, мужчине, который для тебя, скажем так, маловат.

– А какой не будет маловат? – услышала я собственный слабый голос.

– Тот, кого ждет блестящая карьера, – охотно перечислял папа, – у кого безупречная репутация, много связей и возможностей. Мужчина должен твердо стоять на ногах, чтобы с ним было надежно. Я не смогу всегда быть рядом с тобой, дочка, поэтому собираюсь оставить тебя за прочной стеной. Если ты шибко печешься о любви, поверь мне на слово: для крепкого брака недостаточно одних чувств, порой они появляются и вовсе спустя годы после свадьбы. Верно говорят: стерпится – слюбится. Видит бог, этот разговор должна была вести твоя мать, у нее бы, чай, вышло поделикатнее, но ты уж не суди меня строго…