– Знаешь, в последнее время семинары собираются с трудом… Не понимаю, что творится с людьми: они предпочитают зеленых сопляков, этих выскочек, только-только получивших диплом, которые еще жизни-то не повидали, серьезным профессионалам с опытом и мозгами…

Это был старый разговор. Как обычно, в полусне, где-то в потаенной глубине дремлющего сознания, в невидимом блокноте грубостей моей матери, я отметила галочкой механический укол, камень, брошенный в мой огород, на счет успеха «зеленых сопляков» и «выскочек». Но машинально молча продолжала что-то резать под неусыпным контролем с ее стороны, сопровождаемая непрекращающимися жалобами в адрес нерадивых идиотов-клиентов, перемешанных с выкриками в сторону столовой, куда ее также хватало давать советы или высказывать мнение по тому или иному поводу.

Безусловно, для меня не было секретом, что поверхностные советы, элементарные пробелы в образовании, бескультурье, граничащее порой с хамством в психологической практике моей матери распугивали большинство пациентов. Тех же, которых она успела взять в оборот и мертвой хваткой не выпускала из своих лап, непрофессионально записывая в друзья и знакомые, ждала со временем одна участь: или превратиться в безвольных рабов, проглатывающих все, что советует Екатерина Леонидовна, это был вариант моего отца, мужа, меня и ближайшего окружения. Или их ждали муки ада – скандалы, разуваемые до вселенских масштабов, рассекреченные клиентские истории, доводимые до ядовитых сплетен по округе.

Отец. Вдруг этот образ возник из неоткуда и мое незримое присутствие наткнулось на эту темную фигуру в провонявших пропыленных коридорах родительского дома. Его лицо было размыто, как и лицо моего бывшего мужа. Впервые я задумалась над схожестью этих двух персонажей из прошлой жизни, но тут же отдернула себя, вспомнив исчезающие голени Баси в смертоносном водопаде. Страница с грохотом захлопнулась, оставляя неприятное послевкусие скрипящей пыли на зубах.

Однако настроение от предвкушения грядущей сцены разбилось о сгорбленную фигуру отца, превратившегося в старика за то время, что я не видела его. Мне не хотелось оборачиваться, зная, что он стоит позади; старческий запах, приправленный карри, паприкой и вонючей пылью, застрял у меня в носу.

Мне вдруг стало больно в области сердца… Жалела ли я когда-нибудь, что выбросила прошлую жизнь, как провонявшую старую кофту, со всеми воспоминаниями о родителях? – Никогда!

– Если б нужно было выбирать заново – я бы поступила точно также, не задумываясь, – твердо сказала Кристина.

Но впервые в жизни что-то тяжелое легло на сердце, и я почувствовала вину перед фигурой, что молча повисла сзади…

– Хотя, какая вина?! – зло спросила Кристина, будто почувствовала осуждение с моей стороны. – Я всего лишь последовала совету матери, который она обожала повторять, словно мантру: «Ребенок – гость в твоем доме: накорми, обучи и отпусти», – и молодая женщина, забавно склонив голову набок, чтобы лучше видеть лицо отца, шутливо подмигнула ему.

* * *

Однако боль не унималась и мне представилась такая картина: однажды утром какого-то вторника, мой отец, как обычно, откроет свою газету и прочтет новость, которая изменит его жизнь навсегда. Я умерла.

И сухое, серое, когда-то красивое мужественное лицо, исказит гримаса невыносимой муки. Даже в его черством, как мне считалось, сердце, теплилась надежда, что мы еще встретимся, будет шанс что-то изменить или поправить, хотя бы поговорить…

Так и не оглянувшись, я чувствовала его сожаление и отчаянную безысходность от сознания потерянности прожитых лет и совершенных ошибок.

Дело в том, что в свое время отец был военным, успешным командиром, под начальством которого ходило множество бравых подчиненных. Потом произошли разные события: смена режима и руководства в стране, сердечный приступ, измены на работе, крах карьеры, переезд в другую страну. И отец, жизнерадостный оптимист, который каждый вечер, приходя домой, первым делом брал меня на руки и полчаса кружил по дому, рассказывая разные прибаутки и веселые истории, вдруг превратился в совершенно незнакомого мне человека – отстраненного, грустного, черствого истукана.

Мне было пять лет, когда произошла эта подмена, ставшая шоком для той маленькой девочки. Но и этот стресс забылся: отстраненность, холодность отца стали обычными, а радостные года покрылись пылью беспамятства, так знакомой в доме моей матери.

Не задавая вопроса, я неожиданно получила ответ – эта жестокая перемена, сменившая ласки и доброту отца на равнодушие, были лишь ширмой, за которой прятался труп моего родителя. Мой отец умер, когда мне было пять лет, и лишь по чудесной случайности, его тело продолжало жить, исполняя обычные человеческие потребности и обязанности.

Он от всего сердца просил у меня прощения, безмолвно, не смея окликнуть имени…

Я не оборачивалась. Даже если так – какая теперь разница? Я сама почти мертва, папа.

Он заплакал, а я резко задернула ширму, задвигая образ туда, откуда он возник. Хотя в сердце чей-то голос тихо прошелестел, что все еще можно исправить… Я не прислушалась.

* * *

– Все тяжелее стало собирать группы, не пойму с чем это связано… – продолжала жаловаться мама. – Мое мнение – люди просто глупеют, психологи нужны умным и активным, а большинство превращаются в стадо баранов, читающих гороскопы, – я опять машинально сделала галочку в невидимом дневнике: Екатерина Леонидовна обожала всякие гороскопы и нумерологию, часто и с охотой зачитывала вслух домочадцам и пациентам их грядущее. – Хотя недавно меня порадовала твоя подруга… Честно сказать, не ожидала увидеть ее на своих лекциях. Вообще не думала, что людям такого класса нужна помощь психолога, – съехидничала женщина, что-то доставая из духовой печи. – Видимо, богатые тоже плачут…

Я, как обычно, пропустила все мимо ушей, если б она не продолжила:

– Но, все-таки странно, что такой самоуверенной девушке, как Бася, понадобилась психологическая консультация… – я ошеломленно опустила руки, которые повисли вдоль тела, а тарелка, сначала застывшая в воздухе, с грохотом разбилась о плиточный пол. Меня обдало обжигающей волной, от которой внутри появилось нестерпимое жжение. Мама недовольно посмотрела на пол, будто разбилась ее любимейшая тарелка на ее любимой кухне.

– Сегодня проводила семинар для людей, считающих, что страдают депрессией. Ну ты знаешь лучше меня, бла-бла-бла… Этим с депрессией лишь бы не работать, – продолжала балаболить мать, собирая остатки посуды и неся ее в мусорный бак.

– Бася?! – хрипло спросила я.

– Да, твоя сумасшедшая подружка-звезда, – шутливым тоном продолжала мать. – Я думала она пропала без вести или того хуже окочурилась от наркотиков, что употребляла пачками. Обычно, такие долго не живут и уж тем более не выглядят так шикарно… Хотя большие деньги могут совершить и не такое чудо, – захихикала Екатерина Леонидовна.

Жжение нарастало и меня всю заколотило изнутри, будто от сильной изжоги, готовой кипящей серой вот-вот вылиться наружу. В ушах зашумело, изображение поплыло, я и сама не поняла, как нож оказался в моей руке, а уже в следующую секунду он летел в сторону моей матери, которая удачно наклонилась над мусорным баком, стряхивая осколки.

– Ты можешь говорить нормально?! – взревела я, не узнавая своего раскаленного от ненависти голоса. Она ошарашенно уставилась в воткнутый в стену нож и, изумленно обернувшись, в страхе прикрыла рот рукой, так и продолжая сидеть на корточках у мусорного ведра.

Я посмотрела на нее так, будто со всего размаху ударила ее по щеке. Но это была не просто оплеуха, в моем сознании я без жалости избивала ее с такой злостью, будто мечтала об этом всю свою жизнь. Этого всего не происходило в реальности, но через взгляд ей передалась сила моих намерений.

Кстати, это был последний раз, когда я видела маму. Именно такую я ее и запомнила: на полу, испуганную и пораженную, притихшую и присмиревшую. В дверях показалось изумленное лицо моего мужа, которое тут же размылось за ненадобностью и незначительностью.

Раздался телефонный звонок. Я знала кто мне звонит. И еще до того, как поднять трубку громко расхохоталась, на глазах выступили слезы. Со стороны это выглядело безумием. Так не радовалась я даже своей свадьбе, думая, что брак подарит мне свободу.

– Ну, привет, – сказала Бася, я продолжала смеяться уже в трубку. – Где у вас тут ближайший порт?

– Что? – счастливо спросила я.

* * *

Уже через полчаса я бежала к причалу, задыхаясь от предвкушения нечаянной, но долгожданной встречи.

На моей памяти возникает множество совместных счастливых поворотов, по большей части крутых финтов вверх и вниз, похожих на виражи американских горок, но тот праздничный торжествующий миг встречи я помню, как сейчас.

Большая белоснежная яхта какого-то неземного перламутрового сияния игриво причалила прямо к моим ногам; резвые ребята, словно оловянные солдатики в бело-синих матросках, повыскакивали из ее нутра и стали шустро привязывать стальные края, а потом так же весело вытащили блестящий на солнце трап с бархатными кисточками и раскатали красную ковровую дорожку. И через мгновение вышла она…

Кристина замолчала, прикрыв глаза, будто засветило яркое солнце.

Открыв их, я увидела Басю.

Словно богиня, в развивающемся шелке великолепного одеяния, в огромной черной шляпе с полями, кокетливо скрывающей лицо, оставляя для любования лишь алые губы, на которых играла загадочная улыбка, она под услужливую руку капитана яхты, снизошла на берег мягким облаком, обволакивая все вокруг ароматом дорогих женственных духов. Мы посмотрели друг на друга, и она молча опустилась в мои объятия.

Я хотела кричать от счастья. Все мое существо, собравшись в какую-то единую точку, превратилось в сплошное наслаждение от прикосновения, звука и аромата, исходивших от моей подруги. По проникновенным объятиям Баси, я поняла, что в отличие от меня она помнила наше лето всегда. Все еще держась за руки, не отпуская, она сказала:

– Ты свободна этим вечером?

Что можно было ответить? Я была свободна для нее НАВСЕГДА!

– У меня сегодня вечером намечен важный ужин, поехали вместе? – и она потянула меня за руку на борт яхты, не дожидаясь ответа.

Я опешила от такого поворота, но поддавшись сладостному желанию следовать за Басей повсюду, куда бы она не позвала, я с удовольствием вспорхнула на перламутровое судно с красной ковровой дорожкой.

– Наверное, надо забежать домой переодеться? К ужину? – нелепо промямлила я, когда на меня обрушился новый поток сюрпризов.

– Купим все по дороге…