– Беги! – кричит он мне, набрасывая поверх одеяла верёвку. – Я догоню!

Хватаю свой рюкзак и бегу вниз по лестнице. Лишь бы третий не оказался там. Но мне везёт.

На улице я мечусь, пытаясь найти укрытие, наконец прячусь за мусорными баками. Спустя вечность подъездная дверь хлопает. Сердце проваливается в пятки. Но в проёме стоит Серёга со своим огромным рюкзаком за плечами. Боже, я готова его расцеловать! Он в крови, но держится молодцом. Достаёт из кармана ключи и улыбается как кот, добравшийся до сметаны. Машина принадлежит «Деткам». Об этом просто кричат стикеры на окнах и летящая птица, точь в точь, как на знакомой татуировке. Но меня это уже не волнует. Адреналин бушует в груди.

***

Мы едем за город. Деревья мелькают за окном. Я снова проваливаюсь в сон и выныриваю, когда над дорогой поднимается рассвет.

– Почти приехали, – говорит Серый. – Мне нужно будет уйти, надеюсь, ненадолго. Подожди меня в кафе, хорошо?

– А ты не боишься, что птицеголовый позвонит в полицию? Вдруг нас уже ищут?

Серёга задумывается, встряхивает головой.

– Нет, они в отключке. Я им вколол лекарства твоей бабушки. Все подряд. Без некоторых людей мир становится чище.

Я ёжусь. Представляю, как им сейчас несладко – не умрут, но неприятные моменты запомнят на всю вечность. Хотя так им и надо, наверное.

На место мы прибываем вместе с солнцем. Едем вдоль домов, а оно летит сбоку, будто соревнуется с машиной. По радио дурацкие песенки сменяются дурацкими новостями. Одно и то же: космос, мобильные технологии, новые жертвы Волка, закон о принудительном помещении в санаторий, в городе А открылось котокафе… Дурацкие новости сменяются дурацкой музыкой.

И тогда я достаю давно подготовленную тетрадь и нарекаю её своим дневником.

Отец говорил: на всё воля Божья, ничего без Его ведома и согласия не бывает. Если предположить, что это правда, получается, что и бессмертие – тоже Его дар. Он уподобил нас себе. Но зачем?

С появлением вируса жизнь изменилась. Войны прекратились. Я читала в учебниках про то, как люди гибли миллионами в кровавых бойнях. Теперь это бессмысленно. Ни одному государству не выгодно содержать вечных калек. Даже санатории, будь они неладны, не справились бы с наплывом. После первых же бессмертных столкновений стало ясно, что война не убивает, но и сильнее не делает. И наступил мир во всём мире. Финансирование стало вбухиваться в науку… Только цель исследований в основном одна. Все ищут смерть.

«Жизнь должна продолжаться!» – гласит билборд напротив закусочной. На картинке счастливая старушка держит цветы и улыбается неестественной улыбкой во все тридцать два восстановленных зуба.

Почему же я так ненавижу вечную жизнь? Я снова и снова задаюсь этим вопросом. Ответы разные. Ну, например, потому что бессмертные люди превратились в циркового ослика, оказавшегося на пустынной дороге без морковки спереди и хлыста сзади. Ослик стоит растерянно – куда идти, зачем? Люди так же будто остановились в задумчивости. Ба говорила, что в начале, когда только пришло осознание происходящего, все проверяли прочность своих и чужих тел, покоряли непокоримые вершины, опускались в глубины океанов. И выяснили, что фактически только огонь и обезглавливание могли по-настоящему убить человека. Долго и мучительно.

Вообще, если бы меня попросили описать в двух словах вечную жизнь, я бы сказала: долго и мучительно.

Сейчас люди превратились в медлительных черепах. Для всего у них есть вечность. А меня это пугает. Поэтому я даже немного рада происходящему. Спасение Ба превратилось для меня в путеводную звезду. В стимул к движению.

Я откладываю ручку. А если Серёга не придёт? Его ведь ищут все. Хотя мы снова воспользовались маскировкой – балетки, косички, солнечные очки, я всё равно нервничаю. Официантка медленно протирает соседний столик, над рюкзаком медленно кружится огромная синяя муха, медленно плывут облака. Ощущение, что вокруг меня кисель – тягучий и плотный. И мне страшно, что я тоже стану частью этого киселя. Я уже с трудом подавляю панику, но колокольчик над дверью звенит, сообщая, что вот он, Серёга! Стремительный, довольный, живее всех живых.

– Давай я тебя в таком образе буду называть женским именем? – смеюсь я. – Таней, например, или Валентиной?

– Нет, нет и нет. Зови меня Мэрилин! – гордо провозглашает он и делает глоток моего кофе.

Наши взгляды встречаются и я чувствую, как во мне стремительно прорастают лесные травы, взвиваются разноцветными облаками мотыльки и срываются с ветвей певчие птички. Мотаю головой, вроде бы отпускает. Ба говорила, что когда придёт любовь, я её ни с чем не спутаю. Похоже, это она…

В отделе кадров новичков встречают с распростёртыми объятиями. У нас горячее желание работать и целая вечность впереди. Мы полагаемся на удачу и несовершенство государственной системы. Закон вступил в силу, но рабочих рук от этого не прибавилось. И теперь в санатории набирают всех: санитарок, врачей, сиделок.

Расчёт срабатывает.

– Готовы ли вы заступить на испытательный срок завтра?

– Да хоть сегодня!

– Хотите ли вы заселиться в двухместную комнату общежития?

– Конечно!

Нам выдают красные банданы – опознавательный знак практикантов. И вот две сестрёнки, решившие посвятить часть своей бесконечной жизни добрым делам, шагают по асфальтированной дорожке в чудный новый мир.

В комнате я распаковываю рюкзак, достаю пирожки. Вроде бы не испортились. Ещё раз проговариваем план действий.

В наши обязанности входит обслуживание вновь поступивших «клиентов». Новенькие попадают в карантин на три месяца. За это время их обследуют, приводят в порядок. Именно в карантин пускают журналистов.

– Потом санаторий переводит подопечных в «Рай». Там тоже неплохие условия, – констатирует Серый. – Но жизнь в «Раю» нужно отрабатывать. Кто-то отправляется на опыты, те, кто покрепче – выполняет роль прислуги для персонала, работает за еду. Для персонала «Рай» – это повышение, но и кабала на сто лет… Ты сразу подписываешь бумагу об этом. Подписываешь бумагу о неразглашении и много-много других. Я хотел… Мне очень нужна была работа. Даже не для денег, нет. Чтобы занять голову и руки. Я чувствовал, что превращаюсь во что-то крайне противное самому себе. В санаторий и тогда брали всех желающих, но не многие оставались. В карантине текучка страшная, поэтому не боюсь, что сейчас меня узнают. Я дошёл до «Рая», но очень недолго пробыл там. Им нужен был эмоционально устойчивый человек. Но я оказался не такой.

Серёга грустно качает головой.

– Я не был готов. Там проверяют, сколько человек может провести под водой до того, как сойдёт с ума. Умереть невозможно. Но жидкость в лёгких – это больно. Или вот ещё: сколько времени человек может провести без головы. Ждут конца, но в последний момент приживляют… В подземной части «Рая» было ещё хуже. Я чувствовал, как то, от чего бежал из дома, настигло меня вновь. Жестокость, безысходность, и… я понял, что становлюсь чудовищем. Тогда я сделал невозможное. Сбежал.

Становится дурно от того, что такая участь ждёт и мою Ба. Но я им помешаю. Мы помешаем. На проверку наших липовых документов уйдёт не меньше недели. Сейчас медлительность общества нам только на пользу. Я ощущаю себя чужеродным элементом в плавном и вязком мире. Мне хочется разрушить его. И я разрушу.

Серый опять куда-то исчезает. А я засыпаю до утра.

***

День пролетает незаметно. Пациентов очень много, теперь понятно, почему нас взяли, не дожидаясь полной проверки документов. Серёга мне здорово помогает – мои медицинские знания, как и документы, липовые. К обеду я уже умею ставить капельницы, разводить растворы для инъекций, менять «утку» и делать массу других полезных вещей. Я хватаюсь за всю работу и рыскаю по территории санатория. Ба нигде нет.

В обеденный перерыв предлагаю санитарке помощь. Везу тяжёлые кастрюли в отделение для слабомобильных. У меня сводит желудок от голода, но я продолжаю работу. Я должна найти Ба до того, как санитарка меня подменит.

В третьей по счёту палате вижу её. Палата светлая, луч солнца косо падает сквозь окно. На столе – букетик голубых цветов. Ба безучастно лежит на кровати. Волосы убраны в аккуратный пучок, на лице покой и умиротворение. Широченные ремни перетягивают тщедушное тело, и мне хочется плакать от нежности и жалости.

– Ничего, – шепчу я, – потерпи, немного осталось.

Ставлю тарелку. Я с радостью покормила бы её сама, но входит санитарка и ласково отправляет меня отдохнуть. Ба не просыпается.

– Эх, бедолаги, – вздыхает санитарка. – Вирус открыл нам столько возможностей, а для них осталась только вечная мука. Из общества их выдавили, а из жизни никак.

Я жду ночи. Я узнала всё, что мне нужно было знать.

***

Пик-пик-пик – откликается кодовый замок. Дверь открывается.

– С днём рождения, бабушка! Ты готова сбежать от дровосеков?

Я тащу её тщедушное тело прочь. Прочь от добрых людей, к чёрту на рога. Волоку её сонную туда, где нас никто не найдёт, прочь от этого чудного нового мира.

За чёрной вязью деревьев зажигаются огни – у обитателей «Рая» свой распорядок. Персонал уходит отдыхать, ночные дежурства достаются нам – новичкам и волонтёрам. Только на выходе спит охранник. Ещё вечером Серый угостил его нашими пирожками, а уж чего в начинку добавил – мне не сказал.

Инвалидная коляска ждёт у выхода из больничного корпуса. Так гораздо легче. Лекарства Серёга добыл днём раньше. Сейчас он готовит машину. Конечно, логичнее было сделать наоборот, чтобы он тащил Ба, но я не умею водить. У меня же совсем недавно была вечность на всё! Я думала, когда-нибудь научусь. Потом. Теперь у меня нет этого «потом».

Серый распахивает машину. Он уже в своей обычной одежде, косичек нет. Лицо бледное, напряжённое… Но счастливое? Или мне показалось? Он подхватывает бабушку и ловко загружает её на заднее сиденье. Я воюю с креслом. Оно нам ещё пригодится.

По пути Ба просыпается и с любопытством вертит головой. Лишь бы не испугалась и в ярость не впала. Я завалена нашими рюкзаками и каким-то очень нужным хламом так, что даже руками пошевелить не могу. Пришлось освободить багажник для кресла.

Серый отрывает взгляд от дороги и вдруг выдаёт:

– Ты такая классная. Я даже представить себе не мог.

Мне кажется, в его голосе звучит сожаление, но даже сквозь него внутри меня вновь прорастает волшебный лес. Я чувствую себя так легко, что при желании могу взлететь. Молчу, улыбаюсь, глупо пялюсь в окно. А Серёга продолжает:

– Я не думал, что так получится. Для меня бессмертие сразу стало кошмаром. Родители погибли, когда мне было семь, но меня почти сразу забрали. Честное слово, в детском доме было лучше. Приёмная семейка – те ещё уроды. Что они вытворяли по пьяни, да и по трезвому… – взгляд Серёги туманится, скулы заостряются. – Им нужен был кто-то слабый и бесправный. Я мечтал, чтобы они сдохли. Пытался сбежать, но меня возвращали раз за разом. Чёртова система, которая не видит ничего, кроме бумажек и денег. Они ухитрялись работать и неплохо зарабатывать, производить хорошее впечатление. Я ненавидел их. Надеялся поскорее вырасти и уйти куда угодно во взрослую жизнь. Забыть детские кошмары. Мне оставалось чуть-чуть. Но вдруг грянул Вирус. Понимаешь? Мало того, что они стали бессмертными, так и я остался под их опекой, ведь возраст совершеннолетия сразу взвинтили. Ты думаешь, я псих?

Он молчит. Кусает губы. Я не знаю, что сказать. Зато вмешивается Ба:

– А это что тут в пакетике лежит? Милое, пригожее, на голову похожее?

– Голова, – бурчит Серый.

– Ба, не обижайся, – говорю я, – мы просто очень устали. Приедем, ты сама посмотришь, как много интересного у нас есть.

Но Ба сердито сопит. А Серого прорвало.

– Мне повезло. Родаки стали первыми жертвами Волка. Собакам – собачья смерть. Знаешь, по-моему именно тогда и выяснилось, что нужно около двух суток на полную физиологическую смерть. Волк отрубил им головы и хорошо спрятал. Если бы их нашли чуть раньше, могли восстановить. Но мне повезло. Ты поймёшь, если я скажу, что благодарен ему? Знаешь, кого он уничтожал? Маньяков, насильников, всяких придурков. Об этом нигде не говорили, не писали, но мне было интересно, я собирал информацию о его жертвах… Вот так. Волк освободил меня, и я наконец-то стал не нужен никому. И я пошёл в санаторий. Во-первых, там брали всех и неплохо платили, но всё же главное моё желание было – делать что-то хорошее и забыть об ужасах прошлого. Но оказалось, что санаторий ничем не лучше моих родаков, только в государственных масштабах. Рано или поздно я его уничтожу. И знаешь, почему я ненавижу бессмертие? Да потому что раньше была надежда! Вот человек творит зло, а ты не можешь ему ответить, но знаешь, что после смерти он будет гореть в аду. А сейчас нет никакого «после смерти».

– Ад на земле! – вмешалась Ба. – Живые уподобились мёртвым, и кто с чем пришёл к Армагеддону, тот с тем и существует.

И многозначительно замолчала.

Мы переглянулись.

– А мне кажется, это был прощальный подарок Бога. Он вручил нам бессмертие, уподобил себе и ушёл. А мы сами должны решить, как этим даром воспользоваться, – осеняет меня.

Серый молчит. Думает. А во мне борются чувства. Я очень хочу верить, но отчего-то не по себе. Он нащупывает мою руку среди груды барахла, сжимает её.

– Я ненавидел этот мир, людей… Я всю жизнь шёл против системы и дарил людям то, чего они тайно желали. Но я устал. Я хотел, чтобы меня всё же нашли, чтобы кто-то прекратил мой кошмар. Я же видел «Детей Вечности». Я знал, что они меня убьют. По-настоящему. Или сдадут тем, кто меня уничтожит. И я шёл к ним. Специально. Но ты меня перехватила… И… Это странно, но я очень рад, что мы встретились. И, если это шанс на другую жизнь, я хочу им воспользоваться.

Я закрываю глаза, какие-то важные мысли разбегаются в голове, как полевые мыши. Я силюсь их поймать, но они ускользают.

– Сейчас будет поворот направо, не проскочи.

Мы заезжаем в самую чащу, туда, где берёт начало только мне известная тропа. Я снимаю красный чепчик, вешаю его на ветку дерева. Серый избавляется от всего лишнего. Какие-то тряпки, железки. Содержимое своего рюкзака вытряхивает в овраг. К моим ногам подкатывается голова. На лице красуется татуировка – птица. Последняя жертва Волка.

***

Бог сделал нам королевский подарок перед уходом… Но люди так и остались людьми. Мы остались такими же.