После знаменитой встречи, состоявшейся в ставке фюрера, Гитлер сделал следующее заявление: «Фирма «Фридрих Крупп», семейное предприятие в течение 132 лет, заслуживает высочайшего признания за её несравненные дела в укреплении величия Германского оружия. Воля моя такова: оставить это предприятие в руках одной семьи и впредь». Заявление за подписью Гитлера стало своеобразным декретом. Уникальным законом, названным «Законом Круппа». Отныне Альфред был единственным наследником. Вслед за декретом почти в это же время Гитлер самолично переименовал Альфреда фон Болена унд Гальбаха в Круппа. И это Альфреду, а не Густаву предстояло вынести весь Нюрнбергский процесс и выслушать приговор, в котором он обвинялся как участник в развязывании второй мировой войны. Обвинили Альфреда и в преступлениях против человечества. И здесь требуются некоторые пояснения в том, как понимал Гитлер расизм и задачи национал-социализма, чтобы понять, почему представитель семьи Крупп, в жилах которого текла кровь немецких аристократов, смог с таким равнодушием способствовать уничтожению евреев и других, по мнению фашистов, представителей неполноценных рас. Гитлер в своих разговорах с Раушнингом сказал как-то: «Творение не завершено. Человек явно подходит к новой фазе превращения. Прежняя человеческая порода уже вошла в стадию гибели, лишь немногие выживут… Две разновидности будут быстро эволюционировать, противостоя друг другу. Одна погибнет, другая разовьется. Люди неодинаковы. Одни из них не являются потомками великанов. Эти люди были созданы мутацией. Цыгане, негры, евреи – не люди в действительном смысле слова. Родившиеся после обрушения третичной Луны в результате неожиданной мутации эти «новые» создания (особенно евреи) подражают человеку и ревнуют его, но не принадлежат к его породе. Они так далеки от нас, как породы животных – от подлинной человеческой природы… Теперь вы понимаете глубокий смысл нашего национал-социалистического движения? Тот, кто понимает национал-социализм только как политическое движение, не очень-то много знает…» Из этих высказывания Гитлера становится ясно, что расовая доктрина составляла часть нацистского эзотеризма. Был расизм пропагандистский, он описан историками, и суд, выражая народное сознание, справедливо осудил его. Но был и другой расизм, более глубокий. Он остался непонятый историками и народами, и между этими расистами, с одной стороны, и их жертвами и судьями – с другой, не могло быть общего языка. Именно поэтому некоторые заседания суда в Нюрнберге были лишены смысла. Судьи не могли понять никакого диалога с ответственными, которые к тому же по большей части исчезли, оставив на скамье подсудимых лишь исполнителей. Во многом по этой причине полковник СС Вольфрам Сиверс, ограничившийся чисто рациональной защитой, прежде чем войти в камеру для повешения, попросил дать ему в последний раз отправить свой культ и произнести таинственные молитвы. Потом он бесстрастно подставил свою шею палачу.

Сиверс был главным управляющим Аненербе и как управляющий был осужден на смерть в Нюрнберге. Общество исследований будущих путей, проторенных предками, Аненербе, было основано частным образом духовным учителем Сиверса Фредериком Хильшером, который был в тесных отношениях с Гаусгофером.

Известно, что Германия израсходовала на исследования Аненербе больше, чем Америка на производство первой атомной бомбы. Эти исследования охватывали огромную область, от научной деятельности до изучения практики оккультизма, от вивисекции заключенных до шпионажа за тайными обществами. Там велись переговоры со Скорцени об организации экспедиции, целью которой должно было быть похищение Святого Грааля, и Гиммлер создал специальную секцию, осведомительную службу, которой была поручена «область сверхъестественного».

Во время войны Сиверс организовал в концлагерях ужасные опыты, ставшие впоследствии предметом описания многочисленных черных книг. Аненербе «обогатилось» «Институтом научных исследований национальной обороны», «располагавшим всеми возможностями, предоставленными Дахау». Профессор Хирт, руководивший этими институтами, составил себе коллекцию типично израильских скелетов. Сиверс передал армии вторжения в Россию заказ на коллекцию черепов европейских комиссаров. Когда в Нюрнберге зашла речь об этих преступлениях, Сиверс остался чужд всякому нормальному человеческому чувству, чужд всякой жалости. Он был вне этого. Он слушал другие голоса.

Хильшер, несомненно, играл важную роль в выработке тайной доктрины. Вне этой доктрины позиция Сиверса, как и позиция других ответственных лиц, остается непонятной. Выражения «моральная чудовищность», «жестокость ума», «безумие» не объясняют ничего.

Хильшер, которого никто не потревожил, пришел свидетельствовать в пользу Сиверса на Нюрнбергском процессе. Он говорил перед судьями о политических диверсиях и высказывал умышленно абсурдные соображения о расах и племенах предков. Хильшер просил позволения проводить Сиверса на виселицу, и вместе с ним осужденный произносил своеобразные молитвы, принадлежащие к культу, о котором он никогда не говорил во время допросов.

На Нюрнбергском процессе Карл Гаусгофер был допрошен как свидетель по просьбе защитников Рудольфа Гесса. Судьи, представлявшие страны-победительницы, с удивительным единодушием ограничились постановкой малозначимых вопросов, как бы опасаясь касаться основной проблемы.

14 марта 1946 года Карл Гаусгофер, один из оккультных лидеров германского фашизма, убил свою жену Марту и покончил с собой в соответствии с японской традицией. Никакого памятника, никакого креста нет на его могиле и по сей день.

И Сиверс, и Хильшер, и Гаусгофер, и Гитлер и Гиммлер и многие, многие другие хотели изменить жизнь и перемешать её со смертью. Они подготавливали приход Высшего Неизвестного. У них было магическое понимание мира и человека. Они пожертвовали этому пониманию всю молодость своей страны и принесли в жертву богам океан человеческой крови. «Они сделали все, чтобы согласоваться с Волей Властителей, – писали французские исследователи Луи Повель и Жак Бержье. – Они ненавидели современную западную цивилизацию, будь она буржуазной или рабочей. Они должны были победить, потому что были носителями огня, который их враги, будь они капиталистами или марксистами, уже давно угасили в себе. И вот они оказались побежденными, раздавленными, судимыми, униженными – и кем? – обычными людьми, жевателями резинки или пьющими водку, людьми с узкими верованиями, людьми поверхностного мира, положительными, рациональными. На Востоке эти механизированные тяжеловесы, на Западе эти пуритане с мягкими костями построили превосходящее число танков, самолетов, пушек. И они обладали атомной бомбой, они, не знающие, что такое великая открытая энергия! И теперь, как улитки после ливня, выползшие из железного дождя, очкастые судьи, профессора гуманитарного права прибыли в Нюрнберг давать уроки примитивной морали Властителям, монахам-воинам, подписавшим договор с Высшими Силами, Приносящими Жертвы, тем, кто читал в черных зеркалах, им, союзникам Шамбалы, наследникам Грааля! И они посылали их на виселицу, называя их преступниками и безумцами».

«В конечном счете, – говорил Раушнинг, – каждый немец стоит одной ногой в Атлантиде, где он ищет лучшую родину и лучшее наследие».

Это же самое в полной мере можно было бы сказать и о Круппах. То, что Альфред оказался на скамье подсудимых на Нюрнбергском процессе, говорит лишь о том, что он разделял взгляды фашизма и, скорее всего, был знаком с его тайными оккультными представлениями.

Доказательства против Круппа были столь очевидными, что союзники сошлись в едином мнении провести кардинальную чистку на освобожденной территории, дабы уничтожить все следы, все здания и заводы. Которые некогда принадлежали преступной корпорации. Коммунистический Советский Союз и капиталистический Запад, Сталин, Черчилль и Эйзенхауэр были единодушны в этом стремлении. Семья Круппов, казалось, на короткое мгновение вновь объединила между собой столь различных лидеров в их праведном стремлении уничтожить даже слабое напоминание о Вселенском Зле, превышающем и издержки сталинского социализма, и невзгоды великой депрессии, и противоречия между выскочками янки и консервативно-благородными англичанами.

Пометки мелом, как знак прокаженного, стали расцветать, словно белые хризантемы, на воротах фабрик, на дверях офисов и на прочей собственности семьи Круппов. Союзники делили между собой оборудование и вывозили его в разные части света.

Примечательным представляется тот факт, что Альфред по приговору должен был отбывать наказание как раз в крепости Лансгурт, где два десятилетия до этого Гитлер писал «Mein Kampf», и представленный Гессом генерал Карл Гаусгофер ежедневно посещал фюрера, проводя с ним долгие часы в беседах по оккультизму. Круп словно повторял тернистый путь своего кумира. Правда, теперь ему пришлось сменить свой безупречный костюм на робу арестанта. Воспитанный править и быть королем, искренне разделявший взгляды фашизма, бесподобный Альфред теперь был обречен гнить в застенках, приговоренный и обесчещенный. Бесчестье было, пожалуй, самым невыносимым наказанием для Круппа. Гордость для Круппов – это как родимое пятно, как общий родовой признак, объединяющий всех этих людей в единое целое. Бремя гордыни и чести иногда казалось невыносимым, но Круппы считали, что они рождены для того, чтобы нести это бремя до скончания веков.

Сидя в одиночной камере, Альфред Крупп постоянно прокручивал в памяти одну и ту же сцену. Ему все время представлялось, как за несколько дней до ареста, когда союзники вместо него схватили парализованного отца, зябким апрельским утром 1945 года ему пришлось ещё раз посетить Эссен, родовое гнездо Круппов. Именно здесь билось сердце гигантской империи. Здесь хранилось золото мифического народа Нибелунгов.

Дело в том, что почти в самом центре Европы находятся огромные залежи угольных пород, напоминающие сверкающий черный пояс, готовый в любую минуту вспыхнуть ярким пламенем. Эта бесценная жила, без которой невозможна была бы индустриальная революция XIX века, берет свое начало в Уэльсе и заканчивается в Польше. Однако не на всей указанной территории угольный пояс дает знать о себе одинаково интенсивно. Так, угольные швы на территории Франции и Бельгии очень обильны и отличаются высоким качеством. Нечто подобное можно наблюдать и между Саксонией и польской Силезией, где гигантская жила завершает свой бег. А дальше – пролегли лишь огромные пространства красивых, но абсолютно стерильных земель. И если бы так было повсюду, то ни о какой промышленной революции говорить не приходилось бы. Однако и в этой царской тиаре находились свои особые излучины, где уголь отличался таким исключительным качеством, что лишь из этой породы можно было создать великолепную сталь, которая со временем стала ассоциироваться с именем Круппа.

Эти обогащенные изгибы огромной угольной короны, спрятанной в земной коре, по воле Судьбы оказались расположенными в основном на территории Германии и как раз в том месте, где Рейн спускается с массивных и мрачных холмов и затем несет свои воды к равнинам Голландии.

5 марта 1943 года Эссен был стерт с лица земли: главной целью союзников были заводы Круппа, на которых производилось оружие для армии вермахта. После 5 марта 1943 г. и до самого окончания войны на маленький городок было сброшено более 36 тонн бомб. Авианалеты не прекращались ни днем, ни ночью.

Апрельским утром 1945 года Альфред ехал в открытом лимузине марки «Хорьх» по опустевшим улицам, и все, что он видел тогда, вновь и вновь всплывало в его памяти, пока он сидел в одиночной камере. За время поездки Альфред не проронил ни слова, и только побелевшие костяшки пальцев, сжимавшие никелированную ручку двери, выдавали его состояние.

Вокруг царил хаос. Там, где раньше кипела работа, теперь торчали жалкие обломки кирпичных стен. В проемах виднелись скелеты станков, останки безотказных некогда механизмов. Не уцелел ни один дом, ни один склад, шахта или завод. От главного офиса остался лишь этаж. Круппу видно было, как уцелевшие станки упаковывались для отправки в страны-победительницы. Проезжая мимо, Альфред вспоминал: на этих станках вытачивались детали для знаменитых «Тигров» – самых лучших германских танков, здесь собирались подлодки «U-2», а вот та засыпанная шахта приносила ему полтора миллиона фунтов стерлингов годового дохода. Альфред попросил шофера остановиться лишь однажды: на главной площади, где, забросанная кирпичной крошкой, лежала статуя его прадеда, великого короля пушек, в честь которого Альфреда и назвали Альфредом. Многотонное изваяние, отлитое из лучшей крупповской стали, совсем не пострадало. Непреклонный взгляд Альфреда-старшего был устремлен в небо, и Крупп долго стоял, вглядываясь в его суровое лицо. Прадеда вполне можно было отнести к одним из тех прокопченных баронов Рура из германских сказаний, который спустившись в ад, почувствовал, что замерзает и пожалел, что забыл захватить с собой шубу. Огонь вечной топки, кажется, и сейчас отражался в застывшем взоре поверженного на землю каменного исполина. Казалось, что статуя Альфреда-старшего сама не захотела возвышаться над землей и тем самым отрываться от родственной стихии. Эта статуя так плотно прижалась к земле, что могло создаться впечатление, будто ей необходимо как можно быстрее уйти в самую глубь, где и находилась истинная корона власти, изгиб угольной жилы, обогащенной коксом, столь необходимым для выплавки стали. Небо словно пугало прадеда. Ведь оттуда летели на дорогой Эссен бомбы. А там, под землей, было намного привычней… там и скрывалась истинная Власть. Она пряталась в кромешной тьме, в удушающей жаре угольных шахт и влекла к себе всех Круппов, как живых, так и мертвых.

Впрочем, обогащенная коксом сталь Рура стала известна миру лишь в течение последнего столетия. Жители же Армении, например, обогащенное железо начали выплавлять ещё три тысячи лет тому назад. В Европе в первые о стали заговорили лишь в конце Средневековья. Индустриализация пришла на земли Германии достаточно поздно, но когда это все-таки состоялось, то первое знакомство с выплавленной сталью оказалось подобно мощному удару, и нечто древнее, темное всколыхнулось в душе каждого немца. И это была Судьба, Судьба не только знаменитой эссенской семьи, но и всей Германии, которая ещё в начале XIX века была тихой раздробленной страной, населенной милым чудаковатым, сентиментальным и трудолюбивым народом. Многие из этих людей отправлялись в соседние страны в поисках лучшей доли и становились гувернерами у богатых русских помещиков или исполнительными чиновниками в заснеженном Петербурге или в хлебосольной Москве. Кто не помнит чудаковатого и доброго Карла Ивановича из трилогии Л. Толстого? Кажется, доброта у этого человека имела биологическое происхождение. Даже мух Карл Иванович убивал с какой-то деликатностью и словно извиняясь перед этими надоедливыми насекомыми за свою вынужденную жестокость: спокойный сон русских барчуков был намного дороже старому доброму немцу, чем веселое, но назойливое жужжание. Правда, в поэма Н. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» исполнительный немец приказчик поплатился-таки за свою расторопность и мужики заживо закопали этого чиновника за то, что посмел обманом заставить крестьян самих прорубить в лесу дорогу к своей забытой царем и Богом деревне.