Королева получила это письмо чуть ли не случайно, просто заглянув в преподавательскую. Передав его через волонтёров, Оксана не указала ни отправителя, ни адресата. Лишь по оставленной внизу фразе королева поняла, что оно предназначалось ей. А уже через три дня она отбывала в город, куда и планировала переехать всё это время. День её отъезда был похож на сплошную беготню, а оставалось ещё написать прощальное письмо Оксане. То, что писать будет от имени королевы, она решила сразу, и плевать, что могут сказать об этом другие. Она думала, что, сообщая очень кратко и простыми словами о том, что уезжает в своё королевство, но, что когда-нибудь (ждать, может быть, придётся очень долго) навестит свою подданную и вознаградит её за терпение, она как будто дарила светлую надежду, без которой так сложно жить в этом мире маленькому беззащитному человеку. К тому же она действительно дала себе слово вернуться туда и навестить Оксану неожиданно и с каким-нибудь большим подарком, пусть даже через годы. Письмо получилось коротким, но размашистым в выражениях. В нём были только светлые чувства. Только светлые надежды. Тоскливые нотки, все до единой, были исключены. Стоило ли хоть на мгновение засомневаться, что, получив письмо, Оксана не станет хранить его как драгоценный алмаз.

И в этот самый день, а точнее ночь, когда Оксана добиралась от подруги до своей комнаты в общежитии, в автобус, именно в тот, в котором Оксана ехала, в чёрном длинном плаще с поясом на лямках зашла женщина. Зайдя через единственную входную дверь для пассажиров в самом начале автобуса, прямо напротив водителя, она уже проходила где-то в середине, когда на неё посмотрела Оксана. В плохо освещённом салоне автобуса (и из-за чёрного плаща) её появление можно было бы вообще не заметить, но так как впереди неё шла девочка в ярко-розовой куртке, на плече которой лежала рука этой женщины, которая как бы оберегала и одновременно подталкивала девочку вперёд, она всё же привлекла внимание и двух других сонных пассажиров. Мотнув головой влево и вправо, выбирая на какую сторону лучше сесть, женщина с девочкой одним сиденьем не дошли до Оксаны, но выбрали сесть на её стороне. Женщина пропустила девочку к окошку и села рядом. На её правой руке можно было успеть увидеть, как блеснуло кольцо на безымянном пальце, или же в атмосфере слабого света такое могло только показаться. Двери-гармошки с металлическим скрежетом наконец-то закрылись. Автобус медленно тронулся. Оксана всё так же неподвижно сидела сзади и слышала, как через одно сиденье от неё разговаривают о чём-то женщина с девочкой. Общение состояло из коротких фраз и скорее походило на «ответы младших на вопросы старших». Слов разобрать из-за шума двигателя было практически невозможно. Оксане и не хотелось. Что-то без её на то разрешения скрутилось внутри живота в твёрдый комок. Сердце замерло и заболело. Резко расхотелось спать, а голова перестала кружиться от выпитого спиртного.

Оксана уже давно отвыкла от мысли, что живёт в одном городе со своей бывшей королевой. Её переезд сюда, выпуск из детдома, новое жильё, которое ей выдавали – из-за таких серьёзных перемен, с которыми она никогда не сталкивалась, из-за сильного волнения, словно стая ворон, кружащих над ней, мысль, что где-то рядом, может быть, совсем близко, теперь будет находиться «та самая», которую неизвестно как теперь лучше называть, размыло как водой. Раньше она часто представляла их встречу, сначала в самых ярких подробностях, расписывая в воображении все мелочи, которые всё увеличивались и увеличивались в количестве. Но с годами, взрослея и проходя через подростковые особенности, их встреча и разговор виделись ей очень короткими, картинки становились размытыми, а слова и выражения, которые планировались прозвучать из её уст, грубее и обиднее. А потом всё вовсе потеряло интерес и перестало приходить ей в голову.

Женщина, сидевшая с девочкой впереди, не знала, что Оксана снова писала ей (и уже почти без ошибок), хоть и не отправляла никому эти послания, а хранила их где-то у себя, всё так же подписывая снизу «ты королева». Её совсем не расстраивало, что она не может их ей отправить, главное было их просто писать. Ей верилось, что королева чудесным образом была способна прочесть их на расстоянии. В крайнем случае их потом можно было вручить королеве при встрече. Это будет самым неподдельным доказательством преданности со стороны её слуги, поклонницы и друга.

И Оксана не знала, что королева спустя годы тоже не раз и не два пыталась отправить ей письмо в детский дом. И самое сложное после многих лет было в том, как позиционировать себя перед Оксаной теперь, как начать это письмо. Писать прямо, преподнести их прошлые отношения как детскую шалость, наивность между взрослым и ребёнком? Или сразу принести свои извинения за такую странную игру и за несдержанные обещания? Это чувство вины по-настоящему обострилось, когда у неё самой появился ребёнок, и потому задуманное о письме Оксане, хоть это было её искренним желанием, оттягивалось снова и снова. Ко всему этому, королева была обременена ещё и заботами о своём короле, однокомнатном замке и растущей принцессе, кашляющей всё больше в последнее время, чтобы с ясной головой и честным сердцем потратить время на письмо и кинуть его в почтовый ящик твёрдой рукой, да ещё и не передумав по дороге до него.

Женщина с девочкой заёрзали на своих сидениях, готовясь выходить. Они медленно приподнялись и прошли к двери салона, не обращая внимания на других пассажиров. Автобус, снижая скорость, подкатил к еле освещённой остановке, и, если бы не окна жилых домов, начинающихся далеко за ней, казалось бы, что она утопает в безжизненном мраке снаружи. Держась одной рукой за поручень, а второй поправляя шапчонку на голове у девочки, женщина немного наклонилась к ней и что-то тихо проговорила, так тихо, чтобы могла слышать только она. И хоть лицо женщины было обременено то ли сонливостью, то ли усталостью, она, будто не переживая за иссякающую энергию, широко улыбнулась девочке после своих слов.

Они сошли по ступеням с автобуса и направились куда-то далеко, в глубину жилых дворов. Оксана проводила их взглядом, насколько это позволил обзор окон автобуса. Эта случайная встреча заставила её часто моргать и то и дело водить головой из стороны в сторону, как мог бы делать человек, у которого только что пошатнулись убеждения, которых он придерживался долгое время и которыми тщательно дорожил.

Теперь Оксана вглядывалась в бегущую против неё вереницу домов и тротуаров. Всё казалось спящим в темноте. Темнее, чем в это время, город никогда не бывает. Глядя на единственную лампу в потолке, распространяющую тусклый желтоватый свет по салону, Оксана представила комнату этой девочки. В ней она видела воткнутый в розетку ночник, светящий мягким жёлтым светом из своего корпуса, сделанного в виде луны, звёздочки или какой-то другой формы. Жёлтый свет был не тот, что у них в салоне автобуса. Он был нежнее. Он излучал заботу. Заботу того, кто поставил его гореть в этой комнате. Девочка была надёжно завёрнута в тёплое одеяло – об этом тоже позаботились. К ней ещё раз заглянут перед сном, на всякий случай, через осторожно приоткрываемую дверь. Чем же эта девочка заслуживает быть на этом месте больше, чем она, чем многие другие дети из её детского дома?

Несмотря на то, что Оксане был уже 21 год и сама она чувствовала себя достаточно взрослой, сейчас она поняла, что не смогла бы подойти к своей королеве ни на метр. Вообще ни на каком расстоянии. По крайней мере в состоянии трезвости. Ей не хватило бы сил. И она вспомнила, что учителя на коррекционно-развивающих занятиях не раз говорили, как важно вытеснять из себя свои чувства, например, излагая их на бумаге. Может быть, сейчас ей стоило бы сделать это, хоть она и давно ничего не писала от руки. Эта мысль стала спасительной для неё, как для человека, тонущего в своей неразберихе. Она знала, что ничего писать, конечно, не будет, но, хватаясь за эту мысль, она решила представить всё это в голове: как садится за стол и как на белом листе бумаге бегло излагает словами свои чувства. Оксане захотелось, чтобы это была не просто бумага: пусть это будет письмо – очередное письмо Ей. Так даже будет ещё лучше, решила она.

Предложение за предложением – строки, всплывшие с глубины скрываемой обиды и злости, скомканные, порой не связанные между собой, не имеющие стройности, заполняли пустоту воображаемого письма. Закончив, Оксана чувствовала, как это встревоженное состояние, так внезапно заставшее её, начинает отступать. Внимание её теперь полностью переключилось на происходящее за окном. Там же, наоборот, ничего не поменялось. То, что было пятью минутами раньше, когда перед ней сидела женщина с девочкой, снаружи было так же, как и полчаса назад. Разве что горящих окон в домах становилось всё меньше.

Ей вдруг вспомнилось, что она на своём воображаемом письме, снизу, по традиции ей же созданной, забыла подписать: «Ты королева». Перед глазами, как в детстве, мгновенно предстал образ её королевы: красивое и доброе лицо, и её руки, прикасающиеся к ней, иногда случайно, иногда намеренно, обнимая её при встрече и на прощание, и мягкий голос, шепчущий ей что-то на ушко – слова обещания забрать её с собой, которых она не помнит дословно, но в точности знает ощущение от них. И её улыбка, без которой, исчезни эта улыбка насовсем, весь мир может провалиться в холодную бездну. Теперь она есть у этой девочки. Она есть у неё постоянно, даже ночью, когда проверяют, не скатилось ли одеяло на пол, не собирается ли принцесса упасть, ворочаясь на краю.

Не отводя взгляда куда-то вдаль за стекло, ровным и беспристрастным голосом, с протрезвевшим, кажется, теперь окончательно, сознанием, Оксана тихо проговаривает вслух: «Нет, ты не королева, ты – сука».

Остановку, на которой должна была сойти, Оксана проехала. Автобус двигался по малоизвестной для неё улице. Силе тяжести, навалившейся и препятствующей подняться ей со своего места, Оксана не противилась. Она подумала, что, может быть, автобус ещё сделает рейс в обратную сторону, и тогда она выйдет где нужно. Если же нет, то она может попросить водителя разрешить ей остаться в автобусе на ночь, пообещать заплатить больше проездной платы, хотя из денег у неё оставалась совсем мелочь. Если никакие доводы не сработают, придётся выйти на конечной и волочиться до дома пешком. Водитель мог бы неправильно понять её, начав приставать, но и это не так сильно волновало её. Оксана не решила, как поступить лучше, да и так не хотелось сейчас что-то решать. И поэтому, так же сидя в одной позе, она просто ехала дальше.