А был ли основатель при основании?

Большинство историков Петербурга, опираясь на «Журнал, или Поденную записку» Петра Великого за 1703 г., утверждают, что 16 мая, то есть в момент закладки крепости, царя на Заячьем острове не было – с 11 по 20 мая он находился в Лодейном Поле. О присутствии государя во время закладки крепости пишет только автор анонимного сочинения ХVIII в. «О зачатии и здании…». В последнее время аноним получил поддержку современного историка – А.М. Шарымова, который, используя архивные документы, предпринял попытку опровергнуть традиционное суждение об отсутствии Петра на Заячьем острове 16 мая и утверждал, что царь там непременно был – не мог пропустить это событие исторического масштаба. Исследователь провел интереснейшие изыскания, но так и не сумел бесспорно доказать, что Петр оказался 16 мая именно на Заячьем острове^[66].

Мне кажется, что нужно различать закладку крепости и ее освящение. Закладка была делом чисто техническим, менее значимым, чем ее освящение. Точно известно, что Петра I не было при основании форта Кроншлот в 1703 г., а потом – крепости и города Кронштадт в 1720 г. Примечательно, что оба раза при закладке отсутствовало и духовенство, непременно участвовавшее во всех государственных торжествах в России. Но зато царь счел для себя обязательным прибыть к моменту освящения и наименования форта Кроншлот весной 1704 г., а также к освящению церкви в 1720 г. в новооснованной Кронштадтской крепости в присутствии духовенства. То, что нам спустя триста лет представляется важнейшим историческим событием – основанием будущей столицы Российской империи, для Петра и его современников в 1703 г. было делом важным, но техническим – закладка крепости, укрепления, не то, что освящение. И вообще, если бы Петербург не стал имперской столицей, вокруг его основания и не было бы никакого «венка легенд», как их нет вокруг основания Таганрога, который также мог стать столицей России. Словом, традиционная точка зрения об отсутствии Петра при закладке крепости на Заячьем острове, по существу, остается неизмененной.

Чье же имя носит наш город?

Не менее важен и другой вопрос: чьим именем назван город – именем святого Петра или именем царя земного Петра Алексеевича Первого? Большинство историков считают, что город назван по имени небесного покровителя. Ведь в 1696 г. прецедент уже был на берегу Азовского моря – там основали форт, названный по имени Святого Петра. Впрочем, в заметке от 4 октября 1703 г., помещенной в «Ведомостях» сказано, что государь основал крепость «на свое государское имянование прозванием Питербургом обновити указал»^[67], то есть назвал крепость своим именем. В этом нет нечего удивительного для страны, где уже были города Царев-Борисов и Романов, а потом возникли Елизаветоград, Екатеринбург, Екатеринослав, Николаев. Но при окончательном, устоявшемся варианте названия города – Санкт-Петербург, – переводимом как «город Святого Петра», приоритет имени святого патрона царя над именем самого царя очевиден. Символично, что на главных (Петровских) воротах крепости после их перестройки в 1717–1718 гг. была установлена фигура Святого Петра с двумя ключами. Иностранец, видевший в 1720 г. трон Петра I, усмотрел, что на нем был вышит орел с регалиями, а также святой Петр с ключами^[68]. Все это подкрепляет символические аналогии с Римом – городом Святого Петра^[69].

Отступление:

Первый ледоход на Неве в истории города

Еще один памятный факт из самой ранней, «младенческой» истории города. 3 апреля 1704 г. Василий Порошин, руководивший работами в Шлиссельбурге, писал Меншикову: «У нас тихо и воздух тепл, з дождями, речной лед выше и ниже города прошел и в острог переезжают в лотках, а с озера начал лед иттить с сего числа».^[70] Значит, ладожский лед первый раз в истории города прошел по Неве 4–5 апреля, или же 15–16 апреля по новому стилю.

Наконец, нет окончательного ответа и на вопрос: если Санкт-Петербургом называлась крепость на Заячьем острове, то когда же это название стало обозначать собственно город как населенный пункт. Неясно также, когда сама крепость стала называться Петропавловской. Авторы «Очерков истории Ленинграда» решают эту проблему достаточно просто: «Крепость первоначально свое название Санкт-Петербурх получила 29 июня того же года в церковный праздник Петра и Павла. Позже, когда в крепости был построен собор в честь Петра и Павла, она стала называться Петропавловской, название же Санкт-Петербург закрепилось за городом, возникшим вокруг крепости»^[71]. Однако этот довольно распространенный вывод принять полностью нельзя. Что такое «позже»? Собор в честь апостолов Петра и Павла построили в 1704 г., и он многие десятилетия назывался: «Церковь апостолов Петра и Павла, что в Санкт-Петер-Бургской крепости», или «В Санкт-Петербургской крепости церковь Петропавловская», или «Церковь Петра и Павла, что в городе»^[72]. Сама же крепость при Петре I, да и позже, называлась нередко «Гарнизоном» (вариант «Гварнизон», «Санкт-Питер-Бурский гварнизон»^[73]), или «Городом». В 1728 г. Д. Трезини распорядился перевезти кирпич «из болварка Е.и.в. чрез город в болварк же Зотова»^[74]. Так в России всегда называли собственно крепость, детинец, кремль, замок, цитадель. В 1715 г., давая распоряжения о содержании в Шлиссельбургской крепости шведского канцлера графа Пипера, царь разрешил выводить пленника гулять «только в городе и по городу, а за город не выпускать». Коменданту Шлиссельбурга в голову не пришло бы вывозить Пипера на прогулку за пределы острова-крепости в посад на левом берегу Невы. Речь явно шла о прогулках внутри крепостных стен^[75]. Крепость на Заячьем острове долго называлась «Санкт-питербурская фортеция» и даже «Санктпитербургская фортификация» (или «Санкт Питер Бургская фортофикация» (1721 г.)^[76]), «Крепость» (так было даже в середине 1730-х гг.^[77]), а также «Санкт-Питербургская крепость» и «Петропавловская крепость». На изображении 1705 г. есть даже такое название «Isles de Petersborg» (то есть, вероятно, «Остров Петербург»)^[78]. В указе 1714 г. о построенной образцовой мазанке на Петербургском (Городовом) острове у Петровского моста сказано, что она стоит «у Санкт-Петербурга близ моста»^[79]. Совершенно ясно, что так называлась именно крепость. Как и в истории с названием самого города, это говорит о том, что название крепости устоялось и прижилось не сразу. Разнобой виден не только в документах, но даже в позднейших надписях на надгробиях Комендантского кладбища у стен Петропавловского собора. Умерший в 1814 г. генерал П.А. Сафонов назван «Петропавловской крепости комендантом», а его скончавшийся в 1839 г. коллега Крыжановский назван «комендантом С.-Петербургской крепости»^[80]. По-видимому, перенос имени крепости на город и появление у нее собственного названия (по главному собору) происходили постепенно, на протяжении многих десятилетий.

Глава 2
Тревожные годы Петербурга

В первые годы жизни Петербурга было долго неясно, выживет ли юный город или погибнет под натиском неприятеля. Все это время вокруг Петербурга шла война, которая порой подступала к самому его порогу. Русское командование проводило в Ингерманландии довольно сложные войсковые наступательно-оборонительные операции. Наибольшую опасность для Петербурга представляла группировка упомянутого выше генерала Крониорта, стоявшая у реки Систебок (Сестры). 8 июля 1703 г. русские войска во главе с Петром I сумели оттеснить шведов от Сестры на северо-запад. Крониорт отошел в глубь своей территории, к Кексгольму и Выборгу – центру обороны Карельского перешейка и Южной Финляндии.

Сразу же после занятия Ниеншанца началось наступление на южном направлении – армия фельдмаршала Шереметева двинулась к Яму (Ямбургу) и Копорью и в конце мая 1703 г. легко завладела этими слабыми крепостями. Тотчас начались работы по их укреплению – русские не скрывали, что устраиваются здесь надолго. По-прежнему важную роль в обороне русских позиций играл Шлиссельбург. Эту крепость тоже поспешно восстанавливали, укрепляли и достраивали. Сюда же из России стекались первые отряды строителей, которых потом переправляли в Петербург. Для них в Шлиссельбурге построили казармы, госпиталь, магазины и склады с продовольствием^[81]. Словом, Шлиссельбург в то время был не только ключевым пунктом обороны, но и главным перевалочным пунктом, через который в Ингерманландию шли припасы и люди. Отсюда на судах можно было пройти как до Петербурга, так и до Новгорода. Не будем забывать, что проехать в Петербург посуху, особенно осенью и весной, было очень трудно. 8 апреля 1704 г. голландский гравер И.Г. Шхонебек писал Меншикову из Новгорода, что выехал было в Петербург и даже проехал 15 верст, «но понеже дорога худа и за водою, что она розлилась, не мог проехать, опять воротился в Новгород»^[82]. Служилые, государевы люди так поступить не могли и тащились по пояс в грязи в петровский парадиз.

Крепость, ставшая огородом

Жители Ниена, согласно договору о сдаче крепости, либо ушли к Выборгу, либо растворились среди первых петербуржцев. Как уже сказано выше, сам город прекратил свое существование осенью 1702 г., когда Аполлов его сжег, чтобы не позволить русским зацепиться в его зданиях вблизи цитадели. После занятия крепости армией Петра, строения ее были буквально растащены по кирпичику и бревнышку – как только царь решил не усиливать крепость, а строить новую, дома и оборонительные сооружения Ниеншанца пошли в виде материала на строительство первых домов Санкт-Петербурга. Но еще долго в устье Охты возвышались земляные валы бывшей крепости с остатками ее каменных укреплений. При наступлении шведов на Петербург в 1704–1708 гг. их стали рвать пороховыми зарядами, чтобы сократить линию обороны, не дать шведам возможность использовать Шлотбург как плацдарм для наступления на Петербург. Ведь шведские силы находились поблизости от Шлотбурга, на Выборгской дороге – самом опасном для молодого Петербурга направлении. Уже 18 января 1704 г. первый комендант будущей Петропавловской крепости генерал К.Э. Ренне писал Меншикову: «И тот город (Шлотбург. – Е. А.) розрыт». Но из того же письма следует, что в это время там находились какие-то провиантские склады. Ренне пишет, что по 8 января «из Шлотъбурха перевезено [в Петропавловскую крепость] ржи 502, овса 27 четей»^[83]. Возможно, какие-то складские помещения были не в самой крепости, а там, где находился укрепленный лагерь (шанец) русской армии, пришедшей под Ниеншанц в апреле 1703 г. Датский посланник Юст Юль в своем дневнике писал, что «к шанцу этому, говорят, могли подходить вплотную большие корабли для приема и сдачи груза». В декабре 1709 г. Юль записывает, что от бывшей крепости «уцелела часть вала», на котором Петр испытывал мощные взрывные устройства. Они, по словам Юля, «пробили вал на половину его толщи»^[84]. На рисунке художника Федора Васильева конца 1710-х гг. Шлотбург напоминает бесформенную груду развалин и земли^[85]. В 1718 г. по указу Петра I во внутреннем, укрытом от ветров пространстве между валами бывшей крепости был основан плодовый питомник – «Канецкий огород», которым ведал садовник Летнего сада Г. Фохт. Питомник просуществовал до начала XIX в. Позже территория крепости пошла под застройку^[86]. И все же остатки бывшего Ниеншанца еще долго, до начала XX в., можно было заметить в устье Большой Охты. Ныне есть проект увековечить памятным знаком место, на котором был Ниеншанц.

Отступление:

Неизведанное будущее Ниеншанца

Однажды автору этих строк довелось пожить несколько недель зимой в Голландии, в маленьком городке Нарден, под Амстердамом. Таких городков много в Голландии, Германии, Франции. Тиха и размеренна их жизнь, уютны и безопасны их вечерние улицы, приветливо светятся в темноте вывески редких ресторанов и пивных. Вечером, проходя по улочке, сплошь заставленной автомобилями, невольно отводишь глаза от окон: на нижних этажах домов нет занавесок – никто не прячется, честному горожанину нечего скрываться от людей. Вот он сидит в уютном кресле с трубкой в зубах, читает газету, отсветы огня от камина играют на стенах, на ковре лежит вислоухая добрая собака (у них все собаки почему-то с добрыми физиономиями). На длинном цветастом диване с десятком подушечек примостилась его семья – жена, сын и дочка, – смотрят телевизор. Мир спокойный, неведомый…

Но Нарден поразил меня не этим. Представьте себе Петропавловскую крепость – болварки, фланки, батардо, равелины, казематы, мосты, а внутри этого каменного кольца «вставлены» не Монетный двор с кирпичной трубой, а узкие улочки старинного средневекового города, в центре не выложенный грубым булыжником бескрайний плац, а уютная торговая площадь. Она оживает два раза в неделю рано утром, когда со всех концов городка к ней устремляются за провизией и непременно – за цветами хозяйки с корзинками. Рядом – не барочный Петропавловский собор, а могучая церковь периода поздней «пламенеющей» готики, а в теле колокольни еще с XVI в. застряло каменное ядро, посланное осадными пушками войска герцога Альбы.