Возможно, кое-кто из читателей слышал о «Программисте-оптимисте». Эти два слова часто произносят не только в математической школе, но и во дворах, и на Липовой аллее. Даже в магазине и в троллейбусе можно услышать в разговоре про новости из «Программиста-оптимиста».
«Программист-оптимист» – стенная школьная газета. Нетрудно догадаться, что выпускают ее математики – они же программисты. Самое простое в этой газете – название. Уже стоящий рядом номер зашифрован в уравнение и требует некоторых размышлений. Дальше идут заметки про разные события, в которых то и дело мелькают формулы, векторы, параллельные, иксы, игреки и прочее. Эти заметки обычно читаются с улыбками и смешками: посвященные в математику находят в них много намеков, иронии, предостережений, советов.
Однако не подумайте, что математики издают газеты только для себя. Во-первых, «Программиста-оптимиста» читают все старшеклассники-монтажники, которые сами ничего не выпускают. Во-вторых, малыши находят там много карикатур, смешных стихов и веселых фотографий. В-третьих, в газете всегда есть свободное место и каждый ученик может взять клей и прилепить туда свою заметку, объявление или просьбу.
Профессор был прав: в понедельник в «Программисте-оптимисте» все читали и обсуждали одну заметку – «Ура чемпиону!».
Когда чемпион с портфелем в руке появился в коридоре, наступила тишина. К чемпиону подошел Спартак Неделин.
– Это ты Сыроежкин? – спросил он.
– Я, – сказал Электроник.
– Конечно, это он! – закричал, вырастая за спиной чемпиона, Макар Гусев. – Сыр Сырыч Сыроегин, собственной персоной.
– Не паясничай! – оборвал Макара Спартак Неделин.
– Не паясничай! – накинулся на Макара Профессор, чем очень озадачил своего приятеля. – Ясно сказано, что первым прибежал Сыроежкин, а не Гусев.
А Неделин продолжал:
– Как же ты так сумел?
– Не знаю, – ответил Электроник.
Ребята зашумели.
– Он еще не читал, – громко сказал кто-то. – Пустите его!
Электроник подошел к газете и за несколько секунд, будто просматривая, прочитал все заметки.
– Все правильно, – спокойно сказал он. – Только в этом уравнении ошибка – нужен плюс, а не минус.
– Верно, – сказал Неделин. – Молодец! Математически мыслишь. – Спартак исправил авторучкой ошибку, похлопал героя по плечу и отошел.
Звонок разогнал читателей по классам.
Электроник уже сидел на второй парте за могучей спиной Гусева, глядя прямо перед собой. Рядом с ним ерзал Профессор, мучительно размышляя о том, как ему извиниться за историю с телескопом. Он пробовал заговорить с соседом, но тот словно воды в рот набрал.
Учительница рисования, войдя в класс, сказала, что сегодня занятие на улице. Захлопали крышки парт, зазвенели голоса. Шумная стайка вырвалась из школы, пересекла Липовую аллею. А дальше – бегом до обрыва к реке.
Сколько раз были они здесь и все-таки остановились притихшие, удивленно-глазастые. Среди зеленой пены кустов стекает вниз длинная и блестящая, словно ледник, стеклянная коробка. На ее дне – три яркие полосы: красная, желтая, синяя. А по дорожкам катятся разноцветные горошины – это мчатся по искусственному цветному снегу лыжники. Мчатся с вышины с огромной скоростью, тормозя внизу, где коробка раздувается, как мыльный пузырь. А еще дальше, за деревьями, – река и легкая арка моста, где тоже всё в движении: теплоходы, катера, автомобили, троллейбусы. А за рекой и за мостом весь город теряется в светлой дымке.
И они сидят и рисуют всё, что видят. Иные – размашисто, уверенно, подчиняя карандашу перспективу, иные – неровно, несмело, хватаясь за резинку, но все вместе – внимательные, мыслящие.
– Сейчас делайте только набросок, – говорит учительница. – Раскрасьте дома. Тот, кто хочет стать космонавтом, инженером, летчиком, исследователем, должен иметь хорошую зрительную память на цвета.
Учительница ходит за спинами, заглядывает в альбомы, вполголоса дает ребятам советы. Вот она остановилась около Сыроежкина. Долго смотрела через его плечо, потом спросила:
– Что это такое, Сережа?
Электроник протянул ей альбом и хриплым голосом ответил:
– Это движения лыжников.
В альбоме Сыроежкина – не контуры города, а колонки формул. Под ними корявые буквы текста.
– Не понимаю, – пожала плечами учительница и прочитала вслух: – «Настоящий трактат, не претендуя на исчерпывающую полноту исследования поставленных проблем, тем не менее не может не оказаться полезным для лиц, производящих исследования в данной области».
Художники захихикали.
– Это вступление, – раздался скрипучий голос Электроника. – Дальше все конкретно.
– Ты не заболел? – спросила учительница. – У тебя хриплый голос. Наверно, ты простудился.
– Я здоров, – проскрипел сочинитель.
Учительница читала дальше:
– «Автор исходит из утверждения, в силу своей очевидности не требующего доказательства, а именно: лыжи и лыжник образуют систему трех векторов. Анализ этой системы показал, что она устойчива только тогда, когда векторы системы линейно зависимы, причем два из них должны быть коллинеарны…» Ты что, Сыроежкин, сочинял на уроке в газету? Ничего не могу понять.
– Почему же, все понятно! – уверенно произнес кто-то.
Спартак Неделин, разгоряченный, румяный, в белом свитере, стоял рядом с учительницей.
– Разрешите, Галина Ивановна? – попросил он альбом Сыроежкина. – Я объясню! Здесь описано, как мы катаемся на лыжах. Только что на всех трех дорожках был наш девятый «А». Итак, о чем пишет Сыроежкин? Система трех векторов – это лыжник и лыжи. Естественно, что они зависят друг от друга, иначе никакого катания не получится, и два из них – лыжи – скользят по снегу и параллельны, то есть, выражаясь языком математики, они коллинеарны. О чем и пишет Сыроежкин. Читаем дальше: «Очень устойчива система, состоящая из трех коллинеарных векторов, что испытали на себе несколько исследователей». – Спартак не выдержал, засмеялся. – Остроумно! В точности Витька Попов. Упал на спину и съезжал вслед за лыжами. Вот не знал, что ты такой сочинитель, Сыроежкин! Это надо немедленно в газету. И забавные рисунки можно сделать. Я думаю, надо назвать так: «Лыжный спорт и векторная алгебра».
– Не знаю, как насчет газеты, – сухо заметила учительница, – а задание он не выполнил.
– Простите его, Галина Ивановна! – попросил Спартак. – Бывает, что увлекаешься не тем, чем надо… Но ведь талантливо написано!.. Он нарисует пейзаж дома.
– Хорошо, – сказала Галина Ивановна Сыроежкину, – нарисуй дома. А пока я ставлю тебе точку в журнале… Ребята, урок окончен. Возвращаемся в школу.
К Электронику подошел Макар Гусев и потянул его за рукав.
– Да ты мудрец, Сыроега! Вот не знал! – Макар наклонился и шепотом предложил: – Слушай, давай удерем от всех и искупаемся!
– Я не умею плавать, – громко сказал Электроник.
– Тише! – Макар сделал большие глаза и погрозил кулаком. – Чего боишься? Да мы быстро, никто и не заметит.
– Я никогда не купаюсь, – последовал спокойный ответ.
Такая наглая ложь глубоко поразила Гусева. А чей же портрет был на всю обложку журнала! Все видели, как Сыроежкин на этой обложке вылезал из бассейна и скалил зубы фотографу.
– Посмотрите на этого маменькиного сыночка! – заорал Макар. – Он боится промочить ножки! Он никогда не купается… Ну и заливает!..
Макар и не подозревал, как он близок к истине. Купание для Электроника было равносильно самоубийству: вода, попав внутрь, могла вывести из строя его тонкий механизм. Гусев кричал во всю глотку, чтоб привлечь внимание ребят и посрамить недавнего чемпиона. Но его сбил вопрос Сыроежкина:
– Что значит заливает? Я тебя ничем не обливал.
– Ты, Сыроежкин, совсем рехнулся, – махнул рукой Гусев. – Простую речь не понимаешь… Или ты притворяешься?
– Ничего он не притворяется, – вмешался Профессор. – Я, когда думаю о чем-то, всегда пишу «карова» и вообще забываю самые обычные слова. Ты, Макар, не придирайся. Видишь, человек охрип. А ты – купаться.
– Подумаешь! Я утром уже два раза купнулся. И в полной форме! – Гусев схватил булыжник, швырнул его с обрыва. – Пощупай мышцы, Вовка! – попросил он Профессора. – Железо!.. Эй, чемпион, давай наперегонки до школы!
Сыроежкин даже не оглянулся.
– Не люблю, – сказал Макар, – когда делают всё напоказ. Один раз можно и чемпиона мира обогнать. А ты попробуй каждый день…
И Гусев помчался к школе.
Фамилия математика была Таратар. Его любили. Таратар Таратарыч – так ребята прозвали своего учителя – никогда не спешил ставить двойку. Когда ученик мямлил и путался у доски, Таратар смотрел на него чуть насмешливо, поблескивая выпуклыми стеклами очков и шевеля густыми, как щетка, усами. Потом он вызывал желающих объяснить ошибку и говорил классу: «Если кто-то не знает данную тему, пусть поднимет руку и скажет, а не отнимает у всех времени. Мне совершенно безразлично, покупал этот ученик коньки, или был в гостях, или просто забыл выучить, – двойку я ему не поставлю. Но должок за ним останется, и я когда-нибудь напомню…» И Таратар не забывал спросить путаника второй раз.
Пока Гусев рисовал на доске чертеж теоремы Пифагора, Таратар, чуть сгорбившись, заложив руки за спину, ходил вдоль рядов и заглядывал в тетради.
– Ну-с, – сказал он Гусеву, – ты кончил?
Макар кивнул.
– Все бы так, как он, начертили? – спросил Таратар у класса.
– Нет, – откликнулся Профессор.
– Пожалуйста, Корольков, подскажи.
– Надо еще провести диагональ в прямоугольнике.
– Правильно. Теперь, Гусев, доказывай.
Макар с грехом пополам, при поддержке Профессора, доказал теорему. Тяжело вздохнув, он сел на место. Профессор помог ему стряхнуть с куртки крошки мела.
Учитель опять обратился к классу:
– Это доказательство приведено в учебнике. Знает ли кто-нибудь другие?
Прежде чем Профессор успел поднять руку, Электроник встал:
– Я.
Таратар был чуть удивлен: Сыроежкин никогда не проявляет особой активности, а тут даже встал.
– Прошу, Сыроежкин, – сказал учитель.
– Я могу привести двадцать пять доказательств, – хрипло произнес Электроник.
Гул удивления пролетел над партами.
Усы Таратара дернулись вверх.
– Ну-ка, ну-ка… – сказал он и подумал:
«У мальчика ломается голос. Переломный возраст. И как самоуверен… Посмотрим, выдержит ли он эту роль до конца».
Мел в руке Электроника быстро забегал по доске, и вот уже готов треугольник, окруженный квадратами.
– Простейшее доказательство теоремы есть у древнегреческого математика Евклида, – говорит скрипуче Электроник и затем за считанные секунды обрушивает на слушателей сравнение геометрических фигур. – Ученые считают, – продолжает бойко Электроник, – что это доказательство теоремы Евклид придумал сам. Как известно, о Пифагоре Самосском мы почти ничего не знаем. Кроме того, что он жил в шестом веке до нашей эры, сформулировал свою теорему и был главой первой в мире математической школы. Евклид более двух тысяч лет тому назад собрал все известные ему аксиомы. Можно сказать, что он основал геометрию. Евклидова геометрия просуществовала без изменений до девятнадцатого века, пока русский ученый Лобачевский не построил новую систему.
– Правильно, – подтвердил Таратар. – Продолжай, Сережа.
Класс удивленно замер. Даже на последней парте, где сидят любители всевозможных развлечений, перестали играть в «морской бой».
А Электроник уже начертил три новые фигуры. Он рассказывает о том, как формулировали знаменитую теорему древние греки, индийцы, китайцы, арабы.
Таратар успел только вставить:
– В древности, ребята, теорему Пифагора знали лишь отдельные ученые, посвященные в таинства математики, теперь ее учат все.
Мел Электроника рисует и рисует. Громоздятся квадраты и треугольники, вырастают квадраты из треугольников, делятся квадраты на треугольники. Сыплются слова: «Метод сложения… Метод разложения… Метод вычитания…» Доска покрылась ровными многоугольниками, все видят чертеж паркета и удивлены тем, что это тоже доказательство теоремы Пифагора.
А Электроник подтверждает:
– Метод «укладка паркета». Так он называется.
Потом он снова строит квадраты на сторонах треугольника, делит их на равные части и обращается к слушателям с очень краткой речью:
– Здесь все рассуждения заключены в одно слово: смотрите! И вы всё увидите!
Ребята разглядывают доску.
Таратар кивает головой, улыбается.
– Наконец, «стул невесты», – хрипло провозглашает Электроник.
Класс не выдерживает, хохочет.
– Я сказал правильно, – обернувшись, говорит Электроник. – «Стул невесты». Эту фигуру придумал не я, а индийцы, причем в девятом веке.
«Стул невесты» уже изображен на доске. Это пятиугольник, поставленный на прямой угол, с выступом для сидения наверху. Не очень-то усидишь на таком шатком стуле!
Ребята опять смеются и смолкают. Сыроежкин читает стихи:
Пребудет вечно истина, как скоро
Ее познает слабый человек!
И ныне теорема Пифагора
Верна, как и в его далекий век.
Таратар подхватывает, и они читают дальше вдвоем:
Обильно было жертвоприношенье
Богам от Пифагора. Сто быков
Он отдал на закланье и сожженье
За света луч, пришедший с облаков.
Поэтому всегда с тех самых пор,
Чуть истина рождается на свет,
Быки ревут, ее почуя, вслед.
Они не в силах свету помешать,
А могут лишь, закрыв глаза, дрожать
От страха, что вселил в них Пифагор.
– Это сонет Шамиссо, – растроганно говорит Таратар. Он снимает очки, протирает стекла платком.
Макар Гусев моргает Профессору: не часто увидишь, как спокойный и насмешливый Таратар Таратарыч приходит в такое умиление. Макар готов уже взять обратно все слова, которые он наговорил Сыроежкину час назад, на берегу. В знак примирения он машет ему рукой.
– Садись, Сережа, – говорит Таратар. – Я с удовольствием ставлю тебе «пять».
– У меня в журнале вопрос, – напоминает Электроник, вызвав этим простым замечанием буйное веселье Гусева.
– Вопроса больше нет, – улыбается Таратар. – Твердая пятерка… – Он повернулся к классу: – Гусев, успокойся, пожалуйста…
О проекте
О подписке