разные, я бы сказал, далёкие (дистанция – это важно; здесь можно вспомнить deep

1 «невидимые миру слёзы». От неизвестных сетевых поэтов.

21

thoughts, что значит, «глубокие размышления», брата Вильгельма про конька

Гнедка из «Имя розы», Умберто Эко), далёкие по употреблению их в

соответствующих ля-ля-ля; и употребление того или иного синонима, в

зависимости от того же «ля-ля-ля», может перепутать только ино-стра-нец, но

никогда человек, для которого этот язык родной. Правда, вспоминая о невежестве

(ещё будет), и человек невежественный может вставить такое! но, тогда, это и

будет выглядеть таким (тоже ещё впереди). Да, так вот доктор ворвался и

хихикал, и сыпал междометиями, и выглядел, как фигляр на проволоке.

– То есть, Вы хотеть сказать, что ваш Freund облачиться в форму ирониѝя,

напустить на себя вид шут и клоун? Имел форма ирониѝя? Такой смешной ирониѝя

на вид, и совсем такой трауриг внутри? – тут же затеял очередную Intrige (я бы

перевёл это, как склоку) брат Фридриха Август.

– Да! уважаемый, хер Август! И это подтверждает идею вашего брата («вашего

брата»… когда с маленькой буквы, звучит, как известная, снова же с ироничным

оттенком, идиома: мол, «знаем мы вашего брата», поэтому надо с большой, брат

был реальный), подтверждает идею Вашего брата о том, что ирония это форма

парадоксального.

– Schon gut! Schon gut! Aber wo ist das Paradox denn? (Ну-ну! Ладно! Но где

здесь парадокс тогда?) – не унимался брат «2»; брат Август Шлегель, по мнению

специалистов, занимал второе место в их фамильном мартирологе, после брата

номер «1», Фридриха. – Wo ist Paradox denn? (В чём же парадокс?)

Любят эти немцы всё разложить по полочкам. А если не раскладывается?.. в

чём парадокс?! Ирония налицо. Форма на месте. А если форма на месте, то и

содержание тут. Не бывает, все знают, формы без содержания. А содержанием

иронии-формы является парадокс. Вот! Просто, совсем просто! Как говорит

профессор-патологоанатом, когда читает мартиролог пороков и болезней великих

людей, щёлкая при этом пальцами, на манер архивариуса Линдгорста,

высекающего, при этом действии, из них (из пальцев) искры: «Вкус, вкус языка!

Разве есть такое преступление (щёлк!), такое оскорбляющее, хоть и сами небеса,

действо (щёлк!), такая разъедающая человека язва (щёлк!), такая скабрёзность,

неприличность, нелогичность, одиозность, пустопорожность, стыд и срам, ложь и

бессмыслица (щёлк, щёлк, щёлк, щёлк), которые не могли бы с помощью

хорошего языка, с помощью чувства языка, вкуса языка выглядеть

привлекательными? (щёлк!)

В чём парадокс, в чём парадокс?

– А парадокс в том, что от него ушла Софи!.. ах, даже не ушла!.. – не ответил

ему на это наш профессор, прозревший, проникший в это тогда, когда к нему, с

мороза, ворвался его друг, друг парадоксов доктор Жабинский.

– Так парадокс-то в чём? – не унимался брат.

Министр Гёте тоже заметался zwischen (между) своими междометиями: «Ach!

Leider! O, Mond! Für wahr! In der Tat! Aber ach! O Tod! Mann!, Mensch! Junge,

Junge! Oje!»

22

Министр тоже не понимал в чем же здесь парадокс (говорят, у министров

бывает, знобит, когда речь заходит о парадоксах). Помните, обозвал

Гофмановский горшок вазой? да и вообще надо сказать, что золотистые змейки1

наводили на него страх и приступы паранойи (paránoia).

– А парадокс в том, что Софи ушла… не ушла… решила… нет, не решила…

вместе… втроём!.. – взорвался оскорблённый непониманием, недопонятый

(хорошо хоть не недоношенный, не недорезанный, и не нежилец совсем)

профессор.

Это случилось и было фактом реальной жизни, но представить себе это и,

главное, объяснить было невозможно. Ведь была лебединая, как у лебедя с

подругой лебедой, простите, лебедью, лебёдкой, песня…

А белый лебедь на пруду

качает павшую звезду…

Ты прости меня, любимая,

За чужое зло…

В этом и состоял парадокс!»

– Es ist möglich, es ist ganz möglich zu erklären! (Можно, совершенно можно

объяснить), – воскликнул философ-(вот именно)-идеалист брат «1» и растолковал

всем, особенно нашему профессору, что парадокс величина непостоянная, своего

рода и в большой степени загадка – и потому загадка, что умение объяснить

парадокс зависит от способности, от умения объяснять, что значит от

способности, sehr geehrter Рrofessore, объясняющего. В любом случае, auf jeden

Fall, зависит от глубокого или от поверхностного знания (о) предмета.

– С одной стороны парадокс! aber! Auf andere Seite, совсем и не Paradoxe, -

подмигивал господин Шлегель господину профессору Делаланду.

И профессор Делаланд неожиданно для себя, вдруг, подмигнул херу философу.

И они вдвоём – профессор уже видел в философе соратника и защитника от

непонимания – согласные, уже чуть было не пустились в пляс… уже зазвучала…

Stamattina me son svegliato

O bella ciao, bella ciao,bella ciao ciao ciao…

Что в переводе на русский язык, кто не знает, перевели как:

Прощай, родная, вернусь не скоро,

О белла чао, белла чао, белла чао, чао, чао…

Но вдруг:

– Вы, профессор, может, скажете, что не помните тех вздохов, взглядов,

порывов и надрывов, смятений и смущений… слов, сказанных нечаянно и в

отчаянье…

«Ах, зачем я не лужайка, ведь на ней пастушка спит?»

1 в «Золотом Горшке».

23

– в том смысле, Pardon, что, почему лужайка не Вы, а он?

«О, только б огонь этих глаз целовать…

…слов, хер Делаланд, не ускользнувших, я Вам должен сказать от пытливого

взгляда… от пытливого взгляда художника. Иначе, смешно! все эти поэтические

упражнения, экзерсисы, licentia poetika, все эти симулякры, все эти Франчески,

Паоло, Тристаны, Изольды, Сирано, Чацкие вместе со своими Молчалинами и

Софами; Ланселоты, Прометеи и, что уж там говорить про Пандору, зачем всё

это?

«Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес»…

Потом писатель Шлегель цитировал из своих Erоtische Sonette… из

эротических сонетов у нас ещё рано.

Цитировал из Катулла:

Quaedam, siplasethoctibi, Priape,

fucosissima me puella ludit

et nec dat mihi nec daturam…

Так одна, коль тебе, Приап, угодно,

разрумяненная со мной шутит:

не даёт и отказывать не хочет, -

из Аретино, «Sonetti  lussuriosi», из Овидия: «Наука любви», «Лекарство от

любви» и «Притиранья для лица»…

Слова, слова, слова! Чего только ни наговорят, ни наделают. И наказать их

никто не может… не отшлёпаешь же их, не поставишь в угол, не лишишь

сладкого.

– А дальше, – продолжал, извините, разбушевавшийся хер Шлегель, – дальше

больше, дальше… «Кукольные штучки»! А? господин профессор?

– Но это же… это же… – бедный мой профессор.

– А что – «это же»?, «это же» не про Вас что ли? про другого? Сценарий кто

писал?

Упала в шахте бадья. Бадья упала в шахте. В шахте упала бадья.

Светила Луна – та, без которой не было бы любви, не было бы… да, чего бы

там ещё только не было бы?.. да! ничего не было бы. За громадным окном,

устроеннным прямо в крыше, меж клеток деревянных рам, было видно, стояла

24

она – Луна – неподвижно, замерла. Казалось, она пристально вглядывается во что-

то, пытается отыскать кого-то, спрятанного от неё на Земле в складках и потных

складочках Земли. Казалось, профессор, казалось! Своего изменщика Эндимиона

она уже давно отыскала и отвоевала и, о! как смешно, и родила от него уже…

теперь другим устраивала всякие свидания и условия… Вот Вам, например.

Смотрите: пол и стены разлинеены клетками оконных рам, вкосую, гипсовые

гатамелаты и аполлоны, капители, орнаменты; большая ваза с засушенными

полевыми цветами и стеблями высоких трав (она любит засушенные цветы) и

стрелками камыша, уже потрёпанными, потёртыми, попорченными, облетевшими

сверху и, поэтому, похожими на оплавленные белым воском чёрные свечи.

Как грохнуло тут это тутти! На все голоса. Свирели запищали, скрипки

заверещали, затренькали балалайки, и геликон, как сказано, «меднорожий»,

заохал да и кто только не заохал?.. правильно! и тарелка вылязгивала. Шаривари

началось, начались пляски. Всякий старался как мог. Прыжки, пируэты, «Вернись

в Соренто» и эта, та, что у Гофмана: «Ох да Ах!», «Ах да Ох!» Куклы

выплясывали. Куклы, которые были развешены по стенам, которые манекены,

которые лежали и висели в витринах… теперь сорвались с крючков и вешалок и

выплясывали…

Куклы! «Кукольные штучки», – это доктор Жабинский пошутил… тогда…

когда после семинаров в морге ей стали сниться кошмары: покойники

выстраиваются с лозунгами, типа, извините: «Жизнь прожить, не поле перейти»,

«Не так срашен чёрт, как его малюют!» – и патологоанатом (ах, о патологоанатоме

ещё будет Überraschung, suprise, удивление, изумление и неожиданность, и

внезапность), и патологоанатом ей снился, во главе, у входа в метро, – Софи

рассказывала, – предводительствовал, – говорила. – Все, – говорила, – в марлевых

повязках.

Да, да, эти марлевые повязки… – бедная Софи.

– «Сон разума, – как всегда иронично, я бы даже сказал зловредно,

прокомментировал друг парадоксов, – рождает чудовищ! – и продолжал из того же

источника: – Когда разум спит, фантазия, в сонных грёзах, порождает

чудовищ…»

– «…но в сочетании с разумом, фантазия становится ма-терь-ю…» – взвился в

защиту тайно влюблённый, влюблённый, влюблённый будущий профессор

Антонио.

Если в вашей семье родилась девочка; куклы, кукольные домики, кукольные

замки, кукольные дворцы, кукольные дверцы, спальни, будуары, салоны Рамбуйе,

мадемуазели Мадлены, де Скюдери же, кукольные Маркизы, Помпадуры, г-жи

Тансэн и Жоффрэн, словом, если в вашей семье родилась девочка…

– Софи, – сказал тогда парадоксов друг, пошутил парадоксов друг доктор

Жабинский, – Софи, Вам бы лучше в куклы играть! А что? займись, дорогая – всё

25

же, не покойники в рубашках с лозунгами и не вспухшие, извините, пухлые

животики, хи-хи-хи, ха-ха-ха! и не патологические яички, как описал нам

гуманист, доктор, священник и юморист, как Вы сами его обозвали, смешной

писатель, одним словом – ботаник Франсуа де Пантагрюэль, описывая яички

чудовищных размеров вдруг обнаруженные у незнатного… у не знатного, это

особо знаменательно – покойника на столе.

Шутка! И как тут удержаться, чтоб не сказать это известное всем, этот трюизм,

это проклятое общее место: «В каждой шутке есть доля правды»… – будто бы

есть такая правда, в которой нет доли шутки!

– Да, в шутках не то важно, – (Бомарше Пьер Огюстен Карон де), – в шутках не

то важно, соответствуют ли они истине, а важно хороши они или нет.

– Правильно, профессор, -

(Влад. Влад. Набоков), – выдающееся

художественное достоинство целого зависит… не от того что сказано, а от того,

как это сказано, и от блистательного сочетания маловыразительных частностей1.

Частности и шутка оказались отменными. Идея легла, как говорится, в, как

говорится, удобренную или унавоженную, как кому больше нравится, почву.

Если в вашей семье родилась девочка; куклы, кукольные домики, кукольные

замки, кукольные дворцы, кукольные дверцы, кукольные маркизы и, снова же,

кукольные маркизы…

Маркиз с маркизой за столом

Вели беседу… – нет, не правильно!

Правильно:

Маркиз с маркизой за столом

Калякали о том, о сём…

…кукольные спальни, будуары, салоны Рамбуйе, мадемуазель Мадлен де

Скюдери, тоже кукольные Маркизы де Помпадур, г-жи Тансэн, г-жи Жоффрэн, а

сколько наших, русских красавиц, словом, если в вашей семье родилась

девочка…

Из жизни галантных дам

О женщинах, которые преуспевают в любовных приключениях и

обманывают своих мужей.

Женщины создали институт рогоносцев. Женщины обманывают мужчин.

Женщины пополняют собрание за глаза униженных и притесняемых каждым

встречным и любым взявшимся за описание нравов сочинителем.

1 По поводу Гоголевского «Ревизара».

26

Неужели Гера, думаю я, перелистывая описания захватывающих

приключений её неистощимого супруга, так добродетельна и так верна, и так

непорочна? Или, может, она и Афина с ней вместе (не просто же так Парис

предпочёл им Афродиту), она и Афина так уродливы и ни на одну из них… ни у

кого не возникало, не возникает, извините, охоты. Или, может, её нарочно так

выставили Гомеры и Гесиоды, чтоб посмеяться над священными узами и

оправдать собственный разврат, как освящённый и предопределённый?

Да-да, я знаю – Гера когда-то было просто деревяшкой, а деревяшки (смешно

было бы) не изменяют мужьям! хотя… нет непривлекательных деревяшек – есть

разные вкусы.

Другое дело Афродита – родилась из семени, оскоплённого своего отца. Вот

это родословная! – я понимаю. Есть ли что эротичнее, чем все эти навороты

божественных, бессмертных любовных похождений, чем эти сгустки, эти

хитросплетения всего ряда моральных императивов, от любви до ненависти;

хитрые, ловкие, какие они были в неуёмной своей страсти достичь, постичь,

отнять, отъять, объять, добыть. Афродита, это другое дело! Хотя, есть ли только

одна, которая красивей всех, и красивее не существует?

Импровизации на эту тему неистощимы или неисчерпаемы, как хотите, но

вопрос, на склоне моих лет… о ком это я?.. стал мне интересен, и я решил

посвятить исследование дамам, которым пояс рождённой из пены (если пеной

можно назвать кровь несчастного супруга и отца, оскоплённого и тем

униженного) служит не для того, чтоб усыплять бдительность своих

благоверных, но, в большой мере напротив, чтоб соблазнять и покорять, и

сбивать с толку всякого мимо проходящего. А благоверные у таких дам, конечно

же, подобно мольеровскому рогоносцу, пребывают в полной уверенности своего

превосходства и свои рога, которые появляются ещё задолго до того как

возникает сам владелец, свои рога они не видят, не замечают, даже если их

тыкать носом или этими же рогами в зеркало.

Но, конечно же, без мужчин я не смогу сделать полным рассказ, как не может

быть полным образ Евы без Адама, или Фисбы без Пирама, или Клеопатры без

Цезаря… и Антония. Поэтому мы будем хватать в свой дилижанс стоящих и

клюющих носом на пути и в пути, и желающих (хотя бы и во сне) ехать с нами

пассажиров и вплетать их в нашу причинно-следственную дорожную пыль.

Пыль, пыль, пыль! Помните, как нашей чудесной Еве наскучило сладкое

райское туда-сюда и обратно и захотелось чего-нибудь такого; или, как могучая

Гея решила оскопить своего домостроевского тирана (по той же причине) –

надоело туда и сюда; или, как рассорились и разошлись сильно и долго

любившие друг друга Геб и Нут? Ах, охватить всю эту чреду любовных

томлений и прелюбодеяний может, ну, разве только…

Насколько всё же проще и насколько меньше хлопот, когда ты не скрипишь

пером или не цокаешь пальцем по клавишам, а просто, может даже не особо

раздумывая, просто вслух…говоришь что-то и идёшь себе… и улетит звук, и

шорох улетит, и шелеста уже нет, и только вот – на вечном диске, для вечности,

для суда вечности диске можно будет услышать (когда-а это ещё будет) твой

27

лепет… а ты уже забыл… забыл, и все уже забыли, не помнят, не вспомнят.

Dictum – faktum1.

А вот когда твои словечки остаются на бумаге – сам ты перечитываешь их

много раз и находишь всякий раз какие-то неправильности, несоответствия;

потом вычёркиваешь, перечёркиваешь, потом кто-то перечёркивает, вычёркивает

и тыкает в тебя пальцем…

Я перечитал и нашёл одну такую неправильность. Всё-таки не все обманутые

мужчины бывают легковесными и легкомысленными, некоторые, порой, бывают

опасными и жадными до мести за свою же, извините, собственную

несостоятельность, и красоткам, а заодно и их красавцам, приходится то ли быть

осторожными очень, то ли дорого расплачиваться. Но нам это на руку. Сюжет

становится острым, злым, иногда даже кровавым… надо же как-то удерживать

читателя… О–о–о! Извини, читатель, извини, что я о тебе вот так второстепенно,

неприлично, в третьем лице, ведь ты же здесь… извини. Я хотел сказать, чтоб

тебе не так скучно было читать эти строчки своей милой, свернувшейся у тебя

подмышкой супруге, которая, и ты это знаешь наверняка, понятия даже не имеет

о тех вещах, которые здесь описаны (но не засыпает, слушает), а уж о том, чтоб

быть, или походить на героинь этого повествования… извини, mein Schatz2,

извини, извини.

Если в вашей семье родилась девочка; куклы, кукольные домики, кукольные

замки, кукольные дворцы, кукольные дверцы, спальни, будуары, салоны

Рамбуйе, мадемуазель Мадлен де Скюдери, Маркизы де Помпадур, г-жи Тансэн,

г-жи Жоффрэн, словом, если в вашей семье родилась девочка, ждите

приключений. Приключений можно ждать и вследствие рождения мальчика, но

мы знаем только про девочек.

Трудно порой представить с чего начинать рассказ, кого первым из героев,

представить.

Я бы привёл в пример здесь интересное замечание Эрнста Теодора Амадея

Гофмана на эту тему, но вспомнил, что в одной моей книге я уже пользовалась